Россия и современный мир №4 / 2016 - Страница 9

«В наших судах действует простое правила – прав тот, на ком погоны… Это как-то недавно установилось» (адвокат, 51 год).

Фактически концентрация коррупционных потоков вокруг «силовиков», пришедшая на смену «размазанности» коррупционных сборов среди органов исполнительной власти, явилась одним из аспектов централизации коррупции в России.

«Вы замечали, что про рэкетиров масса анекдотов была, а про нынешних силовиков – ничего? А я скажу почему: если на вас офицеры наедут, это реально страшно» (фермер, 62 года).

Шестое. Изменилось соотношение двух разновидностей деловой коррупции: на смену «захвату бизнесом государства» пришел «захват бизнеса властью».

Конечно, было бы преувеличением утверждать, что переговоры между бизнесом и властью полностью исчезли, и что бизнес в новых условиях абсолютно не влияет на власть, а лишь послушно исполняет ее решения. Очевидно, что это не так. Например, бизнес пытается, и не без успеха, влиять на законодательную власть на стадии выработки проектов законов. Ключевая роль в этом процессе принадлежит бизнес-ассоциациям, которых привлекают для консультаций при выработке новых законов. Кроме того, он защищает свои интересы в переговорах с властью. Но в новых условиях мнение бизнеса учитывается, однако не является определяющим. Лоббизм бизнеса тем успешнее, чем более точно он вписывается в политическую конъюнктуру. Например, накануне вступления России в ВТО российские животноводы пытались доказать, что дешевый и неограниченный импорт мяса погубит их бизнес. Но власть игнорировала эти доводы. И только политические события позволили аграриям достичь своих целей: как только сенат США одобрил Закон Магницкого, российские чиновники запретили импорт американского мяса из-за использования стимулятора роста. Бизнес уже не диктует власти свою волю, а выжидает удобного случая, чтобы напомнить о своих просьбах. «Захват бизнеса властью» означает, что коррупционные схемы запускаются по сигналу «сверху», и эти схемы имеют ограниченный радиус действия, исключая из пространства коррупционного торга «политически важные» решения. Прежняя асимметрия в пользу бизнеса сменилась асимметрией в пользу власти.

Изменились не формальные рамки сотрудничества власти и бизнеса, а неформальные правила диалога. Например, формальные нормы позволили «ЛУКОЙЛу» отстоять в арбитражном суде свою правоту по поводу налоговых недоимок, но неформальные предписали эти недоимки (юридически не доказанные) перечислить государству в качестве дара. Если в 1990-е годы в обмен за свои услуги крупный бизнес требовал от власти специальных привилегий, то теперь надеется на селективное бездействие.

Политики и чиновники вынуждают предпринимателей делиться доходами в форме как легальных, так и нелегальных платежей под угрозой репрессивных действий [29]. В российском бизнесе существует понятие «двойное налогообложение», – это означает, что обычными налогами отношения с государством не ограничиваются. Хотя формально ничего, кроме налогов, бизнесмен не должен, но на самом деле вполне легально и «добровольно» он обязан:

– спонсировать различные проекты власти (например, финансировать деятельность «Единой России»);

– быть меценатом8;

– участвовать в коммерчески невыгодных проектах, если они важны для власти9.

«Моя фирма на день города сотни шариков надула. Это мне еще повезло. Сначала меня склоняли фонтан построить…» (директор молочного завода, 48 лет).

Распространилось рейдерство как захват бизнеса, в ходе которого используется судебная система и формальная процедура банкротства [15]. Если в начале 1990-х годов под силовым давлением на бизнес понималось вымогательство со стороны организованной преступности (так называемый рэкет), то в современной России силовое давление исходит от официальных представителей власти, которые используют государственный репрессивный аппарат для захвата бизнеса [16; 17; 30; 11].

В советской армии было два главных лица – командир и комиссар. Командиры знали военное дело, а комиссары отвечали за идеологию в армии. Позволим себе историческую аналогию: в любом крупном бизнесе в России есть два ключевых лица – бизнесмен и чиновник, патронирующий этот бизнес. Чиновник – «комиссар при бизнесе». Его слово решающее, потому что он говорит от имени государства. Эта ситуация создает беспрецедентные возможности для коррупции. То, что квалифицируется (журналистами, обывателями и в исключительных случаях судьями) как коррупция, воспринимается российскими чиновниками как передача им части дивидендов от совместного владения собственностью [1].

В 1990-е годы чиновник пользовался бесконтрольной властью, будучи представителем «слабого» государства, в котором не работал ни один институт; коррумпированный бюрократ помогал бизнесу использовать несовершенство законов как инструмент получения сверхприбыли. Теперь же чиновник как представитель «сильного» государства может прибыльно сотрудничать или покарать. «Прибыльное сотрудничество» предполагает патронирование чиновниками и силовиками частного бизнеса и получение за это вознаграждения, воспринимаемого как доля прибыли. Население и закон трактуют эти платежи как коррупцию [2]. Коррупционный «патронаж» бизнеса со стороны власти держится не на «плохих» законах», а на качестве правоприменения, селективном правосудии и вольности в интерпретации формальных норм (табл. 1).

Таблица 1

ИЗМЕНЕНИЕ ХАРАКТЕРА ДЕЛОВОЙ КОРРУПЦИИ В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

Коррупция для России – явление не новое. В СССР основой коррупции был дефицит самых необходимых товаров и услуг, а также запрет предпринимательской деятельности. Ожидалось, что переход к рынку приведет к сокращению коррупции, поскольку в ходе реформы был полностью уничтожен товарный дефицит и сняты все ограничения на занятие бизнесом. Однако вместо сокращения произошел колоссальный рост коррупции. Объяснялось это плохим качеством законов, которые были противоречивы и неадекватны экономической ситуации. Это было вызвано многими обстоятельствами, высокой скоростью преобразований, механическим заимствованием опыта западных стран. Но главная причина состояла в том, что слабое и недееспособное государство находилось в руках олигархов. Олигархический капитализм, достигший своего пика в период правления Б. Ельцина, не был ориентирован на формирование адекватной правовой среды. Олигархи жили «над законами», а весь остальной бизнес был поставлен в ситуацию неизбежных поборов со стороны чиновников, пользующихся тем, что при «плохих» законах каждый предприниматель являлся потенциальным или реальным их нарушителем.

В. Путин, придя к власти, взял курс на «удаление от олигархов». Поддержка этой политики населением и окрепший бюджет ввиду роста цен на нефть сделали возможным смену олигархического капитализма государственно-корпоративным. В этой ситуации коррупция резко возросла, причем увеличилась именно деловая коррупция, обслуживающая отношения власти и бизнеса. Бытовая же коррупция немного сократилась. Но более серьезные перемены связаны не с количеством, а с качеством коррупции.

Она стала централизованной и институционализированной, с доминированием силовых структур – самых активных претендентов на патронаж бизнеса. Если в 1990-е годы коррупция базировалась на «плохих» законах и невозможности их исполнения, то в 2000-е законы изменились в лучшую сторону, но основой получения взяток стала процедура их применения, вольность в интерпретации формального права, селективное правосудие. Без покровительства со стороны власти бизнес может стать нарушителем не «буквы», но «духа» закона. И бизнес, чтобы избежать неприятностей, готов оплачивать неформальный патронаж власти в виде коррупционного тандема с ней. Это снижает эффективность бизнеса, но повышает его надежность.