Россия и современный мир №3 / 2013 - Страница 14

В результате все более актуальным становится поиск методов и стратегий дальнейшего развития стран, прошедших первоначальный этап ускоренной модернизации, связанный с наличием дешевого рынка труда, отложенным потреблением и минимальными общественными благами для населения при авторитарном перераспределении доходов сельского населения в пользу поднимающейся индустрии городов. Представляется, что дальнейшее развитие различных обществ, обозначаемых в категориях текучего (З. Бауман), позднего (Э. Гидденс), космополитического (У. Бек) или сингулярного Модерна (Ф. Джеймисон), требует пересмотра ценностных оснований модернизации, так как все большее значение для все большего числа людей в современных обществах приобретают постматериальные ценности, связанные с этикой индивидуальной самореализации [3].

Следуя этой логике, представляется, что любой потенциальный модернизационный проект для России должен предлагать не столько абстрактные количественные модели экономического роста и увеличения ВВП, сколько изменение ценностных принципов сосуществования достаточно конфликтного и разнородного российского общества (по возрастным, культурным, этническим, региональным, экономическим, поколенческим и прочим основаниям). Общества, чья социальная энергия сейчас почти полностью направляется на «погашение» социальной энтропии и попытки сокращения «неодновременности», жизни в разных экономических укладах. Это должен быть не просто технический проект, но построение нового общества, где любая модернизация и инновация имеет внятное ценностное измерение. Между тем, несмотря на активно используемую политическую риторику модернизации, масштабных модернизационных проектов, интегрирующих нацию, в постсоветском обществе не возникло. Более того, сформировавшийся в советское время массовый тип личности индивидуалиста-потребителя все более болезненно воспринимает попытки свернуть объем достигнутых личных свобод и социальных гарантий в обмен на обязанности гражданина, вменяемые государством. Российское население, проникшееся идеологией общества потребления, вовсе не собирается быть более аскетичным ради абстрактно-технократических проектов модернизации, особенно на фоне деморализующего поведения политических и экономических элит [8].

Комплексные трансформации, происходящие в России конца XX – начала XXI в., привели к формированию новой ситуации как в самом обществе, так и в области профессионального знания об этом обществе. Начатые как целенаправленная попытка перестройки социально-политической, экономической, культурной сфер общества, с течением времени они приобрели характер во многом хаотических преобразований. Но цели, которые вначале казались относительно легко достижимыми, не были достигнуты. При этом очевидно, что внутренние трансформации российского общества все более зависимы от глобальных процессов все более взаимосвязанного мира. Не так давно доминировавшая транзитологическая парадигма в настоящее время полностью выработала свой эвристический потенциал. Теории, опирающиеся на представление о некоей цивилизационной «норме», с необходимостью описывали все многообразие не вписывающихся в них обществ лишь как временные «отклонения». Однако стало очевидным, что отклонения со временем не исчезают, а продолжают накапливаться [11]. Теории «постиндустриального общества», «информационного общества», «общества знания» оказались отчасти наивно оптимистичными, отчасти непригодными для всех сегментов современной миросистемы. Теории «особого пути» России также не смогли предложить ничего принципиально нового, кроме устаревшей риторики или, в лучшем случае, традиционалистской критики нового мирового порядка, в который волей-неволей обречена интегрироваться и современная Россия. Сторонники этих теорий не могут не учитывать факт включенности России в мировые процессы, интерпретируя его преимущественно с негативной точки зрения.

Наконец, неолиберализм вместо всеобщей панацеи оказался лишь ограниченной и достаточно кратковременной реакцией на разочарование в глобальном левом движении, компенсирующем издержки капиталистической миросистемы. Неолиберальные методы модернизации – сокращение социальных функций и гарантий государства, неограниченная свобода перемещения товаров и капиталов, отмена перераспределения доходов в пользу бедных – в своих долгосрочных итогах потерпели неудачу в тех обществах, к которым были применены.

Изменить свое положение в миросистеме на более выгодное Россия может лишь меняя ее целиком, предлагая глобальные решения для всего человечества. Такая позиция связана с отказом от популярных в России национальной и цивилизационной парадигм в пользу более универсальной в глобальном мире – миросистемой [9]. Традиционные географические метафоры лишь уводят от того факта, что в миросистеме человечество представляет все более взаимосвязанное целое. Представляется, что в настоящее время на статус перспективной и релевантной парадигмы обществознания может претендовать именно миросистемный анализ, с точки зрения которого Россия уже очень долгое время является частью глобальной миросистемы, а специфика ее постсоветских социальных, экономических и политических институтов во многом связана с ее положением в этой миросистеме [см.: 4]. Сегодня любые модернизационные проекты преодоления периферийности можно реализовать лишь путем изменения всей миросистемы – и лишь вследствие этого изменения самой России. В современном тесно взаимосвязанном глобальном мире изменить часть можно лишь изменив целое. Войти же в мировую политическую повестку можно только одним путем – мыслить глобально, претендовать на изменение миросистемы.

Используя в качестве методологической основы миросистемный анализ, можно обосновать вывод о том, что в истории российского обществоведения уже осуществлялись в разной степени успешные попытки осознания места России в миросистеме: просвещенческая парадигма, цивилизационные теории, западничество и почвенничество, социалистические теории (от народнических до марксистских), неолиберализм. Соответственно, предлагались различные по своей успешности модернизационные проекты: догоняющая модернизация (петровские, сталинские и неолиберальные реформы), частичная автаркия (цивилизационные теории, почвенничество, «социализм в отдельной стране») и даже скачок в новую «общественную формацию» и создание альтернативной миросистемы (СССР и «соцлагерь»). Более того, какова бы ни была интеллектуальная мода, на практике победу всегда одерживали модернизаторы, считающие, что по большому счету «мы такие же как все, только отсталые». История династии Романовых, равно как история революции и СССР – это история таких модернизационных побед. Этим победам способствовала сама включенность России в миросистему, из которой она почти никогда не могла вырваться, но могла изменить свое положение в ней.

И в то же время всегда имело место влиятельное представление о том, что Россия в принципе может обойтись и без включенности в миросистему – в силу ее огромной и разнообразной территории, большого населения, природных богатств, истинной веры или передовой идеологии, научно-технического потенциала и т.д. Квинтэссенцией такого представления было мнение о том, что Россия может создать свой уникальный модернизационный проект, «мир-экономику» (вариант – «империю-экономику»). И действительно, опыт СССР позволяет говорить, что это мнение не совсем безосновательно. Причем на фоне укрепления империи в России всегда имелись и робкие попытки либеральной модернизации, ориентированной на наибольшие возможности для большинства граждан, которая имела лишь дополнительную, побочную функцию [1]. В глобальном мире эта ветвь модернизации для России может стать основной и более эффективной, но при этом она нуждается в более последовательном этическом обосновании. Нуждается потому, что у современной России больше нет явного внешнего врага, а модель авторитарного государства и харизматичной советской бюрократии, аккумулирующей и перераспределяющей общие ресурсы, потеряла былую легитимность. Нет в современной России и веры населения в то, что цели государства могут быть важней текущих потребностей граждан. В результате не остается иного способа модернизации как прагматической максимы развития человеческого потенциала: увеличения доступных возможностей для каждого, индивидуальной включенности граждан в модернизацию как наиболее эффективной стратегии общественного развития. Это модель модернизации, где впервые в российской истории государство перестает быть главным субъектом модернизации, уступая эту функцию все более компетентным гражданам.