Россия и современный мир №2 / 2016 - Страница 8

А что теперь – на кого опереться «особым группам», где искать общественную поддержку, если их противники хорошо организованы и будут противодействовать не только следствию, но и возможному проведению курса на борьбу с коррупцией как таковому. После первых сенсаций с Сахалином, Коми и арестами ряда чиновников в других регионах, тем более, если история получит продолжение, не начнется ли организованное сопротивление проведению курса на борьбу с коррупцией? И кто будет помогать вмешиваться в такую политику, если учесть, где держат деньги и прочее наши клептократы. Куда они переправляют средства, наворованные непосильным трудом, и куда при случае собираются сбежать. Эти кадры – идеальный объект для манипулирования со стороны недружественных России государств. Само по себе такое положение очень опасно, а что будет, если потревоженные региональные политико-криминальные кланы решат перейти к организованному сопротивлению, спасая себя и свой «бизнес»? Стоит об этом задуматься. А если нет никакого «курса» и «особой группы», то вообще непонятно, зачем было огород городить – у политико-криминального «чуды-юды» взамен одной отрубленной головы будут расти несколько новых.

Поскольку криминальные группировки на разных уровнях власти имели и имеют соответствующее политическое прикрытие, то борьба с ними тоже должна опираться на мощный политический ресурс. Речь не идет о какой-то «романтике», например о народных дружинах в поддержку российской законности, хотя в условиях надвигающейся Смуты и народное Ополчение может оказаться не лишним (вспомним про роль ополчения Минина и Пожарского в одной из отечественных Смут!) Но нужно восстановить политические институты и заставить их работать, т.е. партии должны быть партиями, выборы – выборами, депутаты – депутатами и т.д.

И половинчатость здесь может быть только во вред. Чем обернется нынешняя борьба с коррупцией на региональном уровне можно только гадать. Начать и не закончить – это хуже, чем вообще не начинать.

В ходе этого громкого, но довольно скоротечного скандала с арестом руководства северной республики, шум вокруг которого стал уже затихать, выяснилось, что в регионе отсутствует какая-либо самостоятельная политика, автономные и независимые субъекты, акторы или хотя бы источники информационно-аналитического обеспечения политики, а также независимые СМИ. Все было «зачищено» и почти « стерильно». Наряду с этим мы видим, что на протяжении долгих лет, пока группировка бывшего губернатора совершала преступления, НИКТО из «политиков» в регионе даже не заикался об этом; все «ничего не знали», хотя, учитывая масштабы преступной деятельности, поверить в такую наивность попросту невозможно.

На примере кризиса власти в РК видно, что никакой «политики» на региональном уровне в общем-то нет. В публичном пространстве она имитируется, официальные власти республики были заняты «отжиманием» собственности в свою пользу, депутаты только послушно раскрывают рот и нажимают кнопки, а то, что их избирателей десятилетиями обворовывают, – никому дела не было. На принятие самостоятельных решений никакие местные «политики» не способны.

И это тоже очень опасно, так как противоречие по линии Центр – регионы на несколько лет было снято не политическими, а административными методами. Сейчас эти противоречия оживают вновь, а политические институты во многом оказались разрушенными. Политическую модернизацию нельзя провести только силами Следственного комитета. В свое время в Концепции национальной безопасности России было записано: борьба с организованной преступностью и коррупцией имеет не только правовой, но и политический характер12 (выделено нами. – В. К). Схожие мотивы звучат и в таком важном документе, как Указ Президента РФ от 12.05.2009 № 537 (ред. от 01.07.2014) «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года». Однако в документах можно записать всё, что угодно, но как обстоит дело на практике?

Пока мы видим, что институт выборов в РФ практически разрушен, несмотря на регулярно проходящие голосования. У россиян, по-видимому, нашла бы понимание отмена такого рода «электоральных кампаний», особенно в условиях кризиса. Если уж говорить о настоящих выборах, то их стоило воссоздавать заново, например, с воссозданием реальной конкуренции на муниципальном уровне, где население прямо выбирает глав городов и районов и имело бы возможность с них спросить. Сторонниками российской демократизации об этом говорилось бесчисленное количество раз, но размышления по поводу «гайзергейта» позволяют обнаружить некоторые новые повороты в этой, казалось бы, уже безнадежно избитой теме.

Как интерпретировать в терминах социальной и политической науки произошедшие в Коми события? Нам представляется, что мы имеем дело здесь с проявлениями так называемого неопатримониализма. Этот феномен уже неплохо проанализирован в научной литературе. Среди российских исследователей о нем справедливо писал П.В. Панов в связи с проблемой институционального порядка: «Неопатримониализм базируется не на воспроизводстве традиционных “обменных” практик, которые не ставятся под сомнение, а скорее на инструментальном (порой откровенно циничном) обмене ресурсами между элитными акторами, которые контролируют примордиалистские или (и) клиентелистские фрагменты». И далее: «В рационализированном неопатримониализме политические лидеры обязаны приобрести легитимность “снизу” (как правило, через процедуру выборов), однако выборы как таковые создают значительные риски для сложившейся клиентелистской дистрибуции ресурсов. В этих условиях, пожалуй, единственный выход – действуя в рамках процедуры выборов, свести их непредсказуемость к минимуму, т.е. обеспечить передачу власти “своему человеку” – “преемнику” – лицу, которое сможет гарантировать дистрибутивные интересы правящей группы» [8, с. 205–206].

Собственно, речь здесь идет о том, на что мы указывали в начале статьи, т.е. о неразрывной связи, амальгаме политики и уголовщины, но дело не просто в преступных намерениях и действиях отдельных лиц и организованных групп, а о структурах, порождающих такое поведение. Скорее ему подходит также популярное слово «мафия», в смысле системы отношений, транслируемых из прежних, домодерновых эпох в современное общество, что наглядно свидетельствует о недостаточной (неудачной, неоконченной) модернизации экономических, культурных и социально-политических отношений в нашей стране.

В ставших уже классическими западных разработках модернизация не сводится только к совершенствованию техники, но включает в себя совершенствование всех сторон жизни, в том числе и политики. В свою очередь политическое развитие понимается как демократизация. В качестве предпосылок и условий модернизации называются урбанизация, повышение уровня образования, распространение универсальных и рациональных ценностей и т.д. Но помимо этого Карл Дойч связывал модернизацию с тем, что он называл «мобилизацией». «Социальная мобилизация – это то, что происходит с большим количеством людей в ареалах, переживающих модернизацию, т.е. там, где вводятся и в значительных масштабах принимаются развитые, нетрадиционные практики в сферах культуры, технологии и экономической жизни. Следовательно, она не тождественна процессу модернизации в целом, но охватывает один из его основных аспектов, или, лучше сказать, повторяющийся кластер его последствий» [2, с. 116].

Препятствия для такой модернизации нередко носят субъективный, политический характер, корни которого в экономической заинтересованности господствующих групп в сохранении нынешнего положения, а его можно назвать «неозастоем». Властвующая элита современной РФ всеми силами стремится не допустить массовой мобилизации населения, особенно его наиболее «креативных» слоев, с целью не допустить изменения статус-кво. Верно и обратное: сами по себе предпосылки модернизации не реализуются без активности социальных и политических акторов, без массового изменения отношений в разнообразных кластерах – от политики до культуры.