Россия и современный мир №1 / 2015 - Страница 10
Один за другим открываются колледжи и центры госюэ в престижных университетах, возникают альманахи, сайты, блоги, устраиваются летние лагеря и курсы. В центральных газетах, в библиотеках и книжных магазинах теперь есть специальные отделы. Обществу явлены научные авторитеты по госюэ. Телевидение транслирует просветительские сериалы, превращающиеся в «мыльные оперы на исторические темы». Ситуация напоминает специалистам первые десятилетия ХХ в., когда движение культурного обновления, провозгласившее курс на модернизацию по западному образцу, резко обострило проблему национальной идентичности и, манифестируя озабоченность самоутверждением китайской культуры, широко пошли в ход выражения «национальная живопись», «национальный театр», «национальный язык», «национальная медицина», «национальная одежда», появился и сам термин госюэ16.
По мнению американского синолога Арифа Дирлика, на современном этапе движение госюэ служит примером того, что отстаивание традиции уже не исключает модерность, а является попыткой выработать альтернативную форму ее. Однако он же признает неплодотворность противопоставления одной традиции другой: китаецентризм оказывается лучшим способом воспроизведения западоцентризма. Требуется, подчеркивает американский синолог, «более глобальная перспектива для сопоставления культур, чем китайско-западная бинарность» [9, c. 6, 12].
А австралийский синолог Джон Мейкхем вообще сомневается, что можно выстроить «альтернативную модерность» на романтическом задоре и «патриархально-националистической эпистемологии (epistemological nativism)», которые характеризуют подобные поиски самобытности [17, c. 104]. Еще в ходе дискуссий 80-х годов идея «возвращения к истокам» и самодовлеющего развития была отвергнута участниками как неконструктивная. Открытость внешним влияниям осознавалась большинством как залог полноценной модернизации.
Более того, отдельными учеными подчеркивалась взаимозависимость между благосостоянием страны и интенсивностью ее внешних связей: «В истории Китая в периоды его наибольшего могущества и расцвета культурный обмен с внешним миром… шел интенсивно и оживленно, и это способствовало развитию производительных сил общества, усилению могущества государства; периоды его ослабления отмечены отгороженностью от внешнего мира, боязнью культурного обмена, что вело к упадку» (Цзи Сяньлинь) [цит. по: 5, c. 65].
Заслуживающей серьезного внимания попыткой совместить национальное самосознание с тем, что А. Дирлик назвал «глобальной перспективой», и выстроить некую общую платформу для распространенных в КНР подходов представляются ежегодные доклады академического Центра по модернизации. Взывая к патриотическим чувствам, авторы в полной мере демонстрируют национальную гордость: «Китай обладает великой историей, древней культурой и уникальными людьми. Ничто в мире не сможет остановить его развитие, принизить мудрость китайского народа, сдержать прорыв китайских инноваций или ограничить возможности развития страны» [цит. по: 4, c. 81, 231].
При этом вопреки «китаецентристам» центральной в подходе к модернизации становится установка на «открытость», которая переосмысливается в патриотическом духе, оказываясь свидетельством величия Китая и его уверенности в будущем. «Великая нация должна открыто смотреть на мир, а цивилизованная страна – открыть ему свое сердце» [там же, c. 74], – таким эмоциональным обращением начинался первый доклад Китайского центра исследования модернизации.
И создание при Китайской академии наук специального Центра, и ежегодная публикация им с 2001 г. обзорных докладов о «модернизации в мире и Китае», казалось бы, свидетельствуют о торжестве модернизационной парадигмы в КНР. Все же неслучайно авторы избрали стилистику долженствования, чтобы обосновать необходимость изучения истории и теории модернизации: их защита «открытости миру» носит в немалой мере полемический характер.
Проявляя мировоззренческую открытость, китайские авторы стремятся обосновать особенности современного развития КНР новейшими концепциями модернизации. Наиболее адекватными признаются концепция «множества модерностей (multiple modernities)» израильского ученого Шмуэля Эйзенштадта [10, c. 1–29] и комплекс концептов западноевропейской социологии («рефлексивная модернизация», «текучая» или «пролонгированная» модернизация, «общество риска»), объединяемых общим понятием «вторая модерность (second modernity)» и связываемых с именами Ульриха Бека (ФРГ), Энтони Гидденса и Зигмунта Баумана (Великобритания) [1; 7; 11; 23] а также с идеями «мультикультурной» модерности Алена Турена и Мишеля Вевьёрки (Франция) [19, c. 413–517; 22].
Суть инновации в отказе от классических теорий модернизации / вестернизации, от уподобления современного незападного развивающегося мира образцам развития стран Запада в Новое время, от идей завершенности модернизационного проекта («конец истории») и в принятии постулата непредсказуемости и альтернативности различных вариантов модернизации при их тесном взаимодействии («глобальная модернизация») и сущностном единстве.
Учеными КНР явление «второй модерности» было истолковано двояко: и как поступательный цивилизационный процесс, и как его поворотный момент. Это движение мировой цивилизации, как она начала формироваться в Европе в Новое время, с переходом от одной фазы модернизации к другой, и это – вступление человечества в новое состояние, когда вектор развития определяется конкурентной борьбой различных цивилизационных подходов и систем ценностей.
Согласно теории «вторичной модернизации», основные положения которой ее автор, руководитель академического Центра по модернизации Хэ Чуаньци впервые опубликовал в 1998 г., мировой модернизационный процесс распадается на две фазы: «первичная» – связана с индустриальной эрой, «вторичная» – с информационной, или эрой знаний. Хэ относит свою теорию к «постмодернизационным», пришедшим на смену классическим теориям модернизации. Последние исчерпали свое познавательное значение, считает он, после того, как промышленные страны завершили в 60-х годах XX в. «классическую модернизацию» и выяснилось, что индустриальная экономика – «не конечная точка и не кульминация мирового экономического развития», а индустриальное общество – «не конечная точка развития человеческого общества». В явлениях деиндустриализации и дезурбанизации эволюция развитых стран продемонстрировала преодоление «рамок индустриальной цивилизации» [4, c. 51].
Теория Хэ Чуаньци ориентирована на специфику развивающихся стран, поскольку та выражается в совмещении «первичной» и «вторичной» модернизации. Мысль китайского теоретика обращена к сложности такого совмещения: две фазы модернизации, будучи тесно связанными, «подчиняются разным законам и обладают различными чертами». По большому счету «первичная модернизация» закладывает основу для «вторичной», например индустриализация на первой фазе обеспечивает успех информатизации и глобализации как отличительных черт второй фазы, или общее начальное образование на первой фазе служит ступенью для перехода к всеобщему высшему образованию на второй.
В других случаях отмечается не просто несоответствие, но и столкновение противоположных тенденций – например концентрации производства и децентрализации мировой экономики. При проведении «первичной» модернизации целью экономического роста является удовлетворение насущных материальных потребностей населения и достижение экономической безопасности страны. При «вторичной» – упор делается на повышение качества жизни с «целью удовлетворения потребности людей в счастье и самовыражении». В ходе «первичной» модернизации экономическое развитие выступает основным приоритетом, от чего страдает экология; в ходе «вторичной» задачи экономического роста и потребности сохранения среды обитания уравновешиваются, что приносит пользу и экономике, и экологии [4, с. 38, 95].
По мнению российских специалистов, значение теории Хэ Чуаньци не исчерпывается опытом реформ в КНР и перспективы ее применения актуальны не только для развивающихся стран. Ссылаясь на теоретические разработки ученых КНР, Н.И. Лапин и Г.А. Тосунян утверждают, что и в России важно различать две стадии модернизации, а также ее динамику в разных по экономическому и социокультурному уровню регионах. «Требуются большие скоординированные усилия, направленные одновременно на скорейшее завершение первичной и развитие вторичной модернизации», – пишут они во введении к публикации в России «Обзорного доклада о модернизации в мире и Китае», подчеркивая, что «вторичная модернизация не может успешно развиваться без завершения первичной», а дальнейший прогресс развития России невозможен «без значительного повышения качества рабочих мест, улучшения благосостояния и здоровья населения, обеспечивающего рост продолжительности жизни» [4, c. 11].