Россия и мусульманский мир № 6 / 2014 - Страница 11

На Большой спортивной арене Олимпийского комплекса «Лужники» в г. Москве 23 февраля 2012 г. для участия в митинге в поддержку кандидата в Президенты РФ В. Путина собралось около 90 тыс. человек. Еще более 10–15 тыс. участников мероприятия находились на прилегающей территории44. Самым массовым, по сводкам столичной полиции, был митинг патриотических сил, собравший 4 февраля 2012 г. под лозунгом «Нам есть, что терять» на Поклонной горе около 138 тыс. человек45.

Даже официальные подсчеты показывают, что общие праздничные молитвы мусульман в Москве собирают в 5–6 раз больше участников, чем удается привлечь москвичей организаторам протестных акций, недовольных действиями российской власти. Число мусульман, собирающихся в Московской Соборной мечети, чтобы внять словам праздничной проповеди и совершить коллективный намаз, также сопоставимо со статистикой участников политических мероприятий, организуемых в поддержку действующей власти, когда задействуются принципиально иные ресурсные возможности для мотивации граждан.

Таким образом, мы вновь приходим к заключению о фактическом изменении исламом своего периферийного статуса в России. Исламская идентичность по большинству характеристик, в том числе количественных, которые особо наглядно проявляются в дни мусульманских праздников, вышла за пределы национальных окраин, став серьезным социокультурным фактором не только в столичных мегаполисах, включая Санкт-Петербург46, но и в крупнейших федеральных и региональных центрах РФ по обе стороны Уральских гор – в Ростове-на-Дону47, Нижнем Новгороде48, Екатеринбурге49, Новосибирске50, Красноярске51, Хабаровске52 и др. Ислам очевидно выходит в России в разряд мобилизующих факторов, сравнимых по степени влияния с возможностями доминирующего в стране православия или светских идеологических проектов53. Динамизм в укреплении референтных позиций мусульманской идентичности в российском социуме отчетливо фиксируется и высокопоставленными руководителями Русской православной церкви. В частности, протоиерей В. Чаплин, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, признает: «Похоже, у нас есть только три реальных “партии” – православных, мусульман и неверующих. И именно они будут определять будущее российской политики»54. Выводы В. Чаплина строятся на признании двух основных сообществ – православного и мусульманского, имеющих немалое число активных членов и во многом общие нравственные и социальные ценности. Третью социальную группу, по классификации руководителя Синодального отдела, образуют десятки миллионов пока «не определившихся» граждан, но она наиболее ресурсообеспеченная – за ней стоят крупные финансы, шоу-бизнес, возрастная часть бюрократической, экспертной и медийной элиты, а также некоторое количество зависимой от этих элит молодежи.

Наличие трех групп предполагает ведение между ними борьбы на основе не совпадающих друг с другом моделей устройства семьи, локального социума, закона, общества, государства. Впрочем, как полагает Чаплин, ни одна из сил, соперничающих за десятки миллионов пока «не определившихся» граждан и за общественное устройство России, «не уничтожит и не вытеснит из страны другие»55. Напротив, их совместной задачей становится процесс гармонизации российских ценностей и социальных моделей, достигаемый через механизмы дискуссий и реформы, в которых сегодня Русская православная церковь, по признанию религиозных элит мусульманского сообщества, не только серьезно активизировала свою работу буквально по всем направлениям жизнедеятельности, включая СМИ, региональные и федеральные ведомства на всех уровнях власти, но и добилась того, чтобы было «везде заметно ее всепроникающее влияние»56.

Следует согласиться с профессором Центра славянских исследований университета Хоккайдо К. Мацузато, что «современный российский ислам невозможно изучать через призму только религиоведческих исследований»57. Соответствующую рефлексию российского мусульманства мы обнаруживаем в дискурсивных практиках современных лидеров мусульманского сообщества, так называемых активных агентов дискурсивного конструирования и продвижения «воображаемых религиозных сообществ»58 как в среде верующих, так и в целом в российском публичном пространстве59.

В мусульманских республиках при символическом признании политическим классом приоритета универсалистских ценностей реальный вектор общественно-политического развития совпадает скорее с ориентацией на ценности исламского мира, с поправкой в той или иной степени на систему ценностей и культуру традиционного ислама в России. Так, президент Татарстана Р. Минниханов признает за исламом один из ведущих факторов «формирования общечеловеческих ценностей, идей гуманизма и толерантного взаимодействия различных народов на территории Республики Татарстан и всей Российской Федерации»60. Глава Чеченской Республики Р.А. Кадыров также постоянно подчеркивает в своих публичных выступлениях приверженность Чечни традиционным исламским ценностям. В настоящее время исламская религия становится одним из легитимных факторов общественной политической жизни Чечни, влияющих на ценностные и идентификационные доминанты населения. Государственная власть обращается к основополагающим принципам и ценностям ислама, тем самым подчеркивая свою конфессиональную идентичность. На этот факт обратили особое внимание участники V Международного миротворческого форума «Ислам – религия мира и созидания», состоявшегося 25–26 мая 2013 г. в г. Грозном.

Практически за четверть века мусульманское сообщество смогло ускоренно включиться в возрожденческие процессы, выразившиеся в колоссальном пробуждении национального и религиозного самосознания. В последовавший за этим этап укрепления исламской инфраструктуры было обеспечено строительство культовых и образовательных учреждений, становление халяль-индустрии, основанной на переработке и производстве «дозволенной» у мусульман продукции и уже признанной в некоторых регионах страны «задачей государственного уровня»61.

Не удивительно, что исламская идентичность политического класса мусульманских республик в последние годы становится объектом элитологического анализа арабских и американских исследовательских институтов. Так, во всех четырех международных отчетах «500 самых влиятельных мусульман мира», вышедших в 2009–2012 гг., неизменно присутствуют представители российской уммы, совершившие в разные годы паломничество к святыням ислама в Мекке (Саудовская Аравия). Составление списка ключевых фигур осуществляется по показателям их влияния у себя в государстве и регионе, степени участия в глобальных процессах. В российском сегменте политиков-мусульман отражены имена президентов Татарстана М.Ш. Шаймиева и Р.Н. Минниханова, Чеченской Республики – Р.А. Кадырова.

М. Шаймиев стал первым из российских политиков, вошедших в 2009 г. в Топ-500 влиятельных мусульман мира. В сопроводительной информации о нем экспертами доклада было указано, что первый президент Татарстана, мусульманской республики в составе России, также награжден международной премией короля Фейсала за заслуги перед мусульманским населением62. В мировом исламском рейтинге за 2010 г. на место М. Шаймиева, оставившего к этому времени пост руководителя республики, составители отчета определили новоизбранного президента Татарстана Р. Минниханова. Его имя после этого еще дважды заносилось в отчеты, посвященные 500 самым влиятельным мусульманам мира, – в 2011 и 2012 гг. О руководимом Миннихановым субъекте Российской Федерации авторами доклада неизменно говорится как о влиятельном российском регионе в центре России, где сложилась религиозная модель сочетания ислама и европейской культуры63. Причем исламскими экспертами она признается показательной64.