Россия и мусульманский мир № 6 / 2013 - Страница 11

Живучесть наследия депортации зафиксирована, что показательно, в частности, в новейших программных документах политических организаций. Так в Программе «Милли Фирка», политической организации крымских татар, созданной уже в XXI в., констатируется: «Молодежь все больше и больше утрачивает интерес к национальной жизни, культуре и родному языку, предпочитая участие в более успешных и “перспективных” социокультурных проектах… Многие молодые люди без ясного представления о своем будущем, подвергаясь скрытой, а порой и явной дискриминации по национальному признаку, отказываются от национального в надежде занять достойное место в обществе в соответствии со своими способностями, талантом и энергией, как правило, за пределами Крыма».

Как пойдет дальнейшее развитие этноса? Эта проблема порождает фобии как внутри этноса, так и вне его, относительно проявлений межнациональной и межконфессиональной конфронтации. Фобии подогреваются событиями и тенденциями как на постсоветском пространстве, так и в мусульманском мире в целом.

С одной стороны, очевидно, что ненасильственные методы оказались успешными для крымских татар, возможно, только в условиях катастрофы советского режима, а также первоначальной неустойчивости режимов ряда постсоветских государств, в том числе Украины, с другой – становится все более очевидным, что реализация целей крымских татар в результате прежних методов борьбы принципиально неосуществима. Если так, то можно ли ожидать в Крыму силовых методов борьбы, таких как терроризм, в том числе исламский? Надо ли ожидать вооруженных методов борьбы? Оправданы ли связанные с этим фобии славянского населения в Крыму и за его пределами?

«Крым рискует превратиться в горячую точку», – пишет киевский журнал «Фокус». «Недавние события в Киргизии показали, что при критическом количестве нерешенных проблем достаточно одной искры, чтобы произошел этнический взрыв… Любое замыкание крымско-татарской общности в себе, прекращение процесса их интеграции в государство явно не будет способствовать уменьшению радикальных настроений в их среде», – пишет «Фокус», подчеркивая, что сегодня до 8 тыс. крымских татар являются сторонниками исламистов из «Хизб ут-Тахрир». «Счастья людям хочется всегда, даже если в качестве единственного инструмента для его достижения им оставляют крайние средства. Например, автомат Калашникова», – размышляют авторы киевского журнала (2010, «Новый Регион – Крым»).

Все познается в сравнении. В Центральной Азии источник терроризма, вооруженной борьбы, национализма и фундаментализма в том, что население молодеет, «издержки» образования и безработица растут, коррупция чудовищная, война кланов затрагивает все слои населения, социальные люфты практически отсутствуют, контраст между городом и деревней резкий, экстремистское подполье активно, повсеместно не хватает продовольствия, электроэнергии, воды, зато в избытке негативные социальные явления, связанные с незаконным оборотом наркотиков.

В Крыму не только отсутствуют подобные детонаторы, но есть ограничители экстремизма, связанные с историей и природой. Крым – не Северный Кавказ, партизанская борьба здесь невозможна, хотя бы по природным условиям. Сколь-нибудь массовый терроризм нереален, поскольку он означает не просто противостояние с центральной властью в Киеве, но не исключает иные, ныне кажущиеся невероятными следствия. Так, хотя Крым – не Осетия, лучшего предлога для защиты соотечественников правительству РФ не придумать. Наконец, пока крымские татары будут в явном меньшинстве среди населения полуострова (т.е. как минимум еще 40 лет), память о депортации будет жить. По тем же причинам с ваххабизмом ведут и будут вести непримиримую борьбу не только светские крымско-татарские организации, но и официальный муфтият Крыма, а борьба крымских татар за свои права будет идти в правовом поле.

В силу высокой региональной неопределенности в Центральной Азии всегда могут произойти события, выходящие за пределы самых смелых прогнозов, прежде всего негативных. Особенно это существенно в условиях, когда резко повысилась неопределенность во всей системе международных отношений. Однако и вопрос о перспективах развития в этой ситуации приобретает особую остроту, особенно в региональной политике России. В данной статье мы проанализируем перспективы развития ситуации в регионе до 2020 г. Ключевое внимание в нашем анализе будет уделяться вопросам региональной политики вовлеченных в регион ключевых глобальных игроков, так как наибольшую региональную неопределенность создает именно их тенденция то эффективно взаимодействовать (например, в период активизации глобальной войны с терроризмом после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне), то, напротив, противостоять друг другу (например, в период «цветных революций» на постсоветском пространстве).

В рамках данного исследования будет использована методология сценарного анализа, разработанная Национальным советом по разведке США (Mapping the global future…, 2004). В соответствии с ней мы кратко рассмотрим «движущие силы» («драйверы»), которые будут далее определять ситуацию в международном регионе в среднесрочной и долгосрочной (до 2020 г.) перспективе. Особое внимание будет уделено региональным рискам. Затем мы обратимся к возможной эволюции центральноазиатских политик ключевых глобальных игроков. В заключение будут сформулированы основные сценарии эволюции ситуации в регионе с точки зрения политики в нем крупных мировых держав, втянутых в так называемую новую «Большую игру».

Как в самом международном регионе Центральной Азии, так и в отдельных его странах будет сохраняться довольно неопределенная ситуация. Поскольку в большинстве стран региона не возникла эффективная модель развития (см. подробно: Казанцев, 2008, с. 51–70), постольку будет сохраняться в качестве основной угроза образования «несостоявшихся государств», не контролирующих свою территорию (особенно это важно для небольших и слабо обеспеченных углеводородными ресурсами Киргизии и Таджикистана). В Центральной Азии всегда будет сохраняться и угроза обострения других разнообразных вызовов безопасности (внутри- и межгосударственные конфликты, терроризм и религиозный экстремизм, наркотрафик, неконтролируемая миграция и т.д.).

В условиях бедности, конфликтов, слабости государственных структур транзитные наркопотоки из Афганистана в Европу через Центральную Азию по-прежнему останутся важным международным фактором. При этом продолжающийся внутри постсоветских государств социальный и в еще большей степени культурно-идентификационный кризис сохранит долгосрочную тенденцию к росту наркопотребления среди молодежи. В этих условиях организованная международная преступность останется одной из важнейших угроз безопасности стран Центральной Азии. Эколого-климатическая ситуация в мире в целом в связи с глобальным потеплением тревожная. Это еще больше ударит по находящемуся в кризисном состоянии водному балансу региона и усилит все кризисные тенденции.

В исламском мире будет продолжаться развитие различного рода экстремистских движений, направленных против вестернизирующей глобализации, что скажется и на Центральной Азии. Инициативу в реализации идей исламской солидарности, в том числе в экстремистских формах, будут по-прежнему брать на себя негосударственные игроки (политико-религиозные общественные движения, исламские фонды, СМИ, разного рода религиозные сети, включая террористические). В то же время ни одно из государств исламского мира (включая Турцию) не сможет рассматриваться как один из ключевых внерегиональных игроков на центральноазиатской арене. Таким игроком, консолидирующим против себя все международное сообщество, может стать только какое-либо экстремистское исламское государство. Например, такой игрок может возникнуть, если в основной части Пакистана (Пенджабе), а не на его племенных пуштунских окраинах придут к власти радикальные исламисты, связанные с «Талибаном» (вероятность чего в этой стране, пока основную политическую роль там играет армия, довольно низка).