Россия и мусульманский мир № 6 / 2013 - Страница 10
3. Надежды на изменения ситуации, как в целом, так и по отдельным позициям, – иллюзорны.
Иными словами, татары находятся в положении диаспоры (если исходить из социологического определения этого понятия), за одним существенным исключением, что они живут на исконно своей земле. И это отличие порождает у представителей этноса, с одной стороны, ощущение неравноправности и даже угнетенности, униженности и оскорбленности, с другой – борьба татар за свои права не выходит за цивилизационные границы, хотя от этих псевдодиаспор ожидают силовых методов борьбы и утверждения в их среде исламского фундаментализма. Однако ожидания в отношении вооруженной борьбы и терроризма не оправдываются полностью, а идеи фундаментализма не находят в среде татар сколько-нибудь массового отклика.
Причины явления можно видеть, в частности, в органичной включенности татар в жизнь социума. Этнос – обычно закрытая система, в данном случае открыт для окружающей среды, среда изначально не противопоставлена ему как непонятная, и в силу именно этого – чуждая, враждебная. С точки зрения ментальности, культуры окружающая среда не просто понятна, она – «своя», для одних «своя» – вторична, а для других – первична. В век глобализации в таком положении будет находиться, видимо, значительная часть диаспор малых этносов, переживающих неожиданные и резкие перемены своей жизни.
При том, что происхождение диаспор в наши дни разное, как и смысл самого понятия (Кондратьева, Милитарев), к крымским татарам более всего, но так же не полностью, подходит понятие «диаспоры катаклизма», хотя с уже отмеченной принципиальной разницей: изначальной укорененностью в своих странах. «Диаспоры катаклизма, – пишет Р. Брубейкер (R. Brubaker), – в отличие от уже знакомых исторических или трудовых диаспор, возникают мгновенно, в результате резкого изменения политического устройства, вопреки желанию людей. Они более компактны по сравнению с трудовыми диаспорами, имеющими тенденцию быть рассеянными в пространстве и слабо укорененными в принимающих странах».
Крымско-татарский этнос как единое целое образовался в результате катаклизма – насильственной депортации. Образование самого этноса произошло исторически мгновенно: за срок смены двух демографических поколений. Три субэтноса – прибрежный, горный и степной – имели существенные различия в культуре и языке. На родине они только вступили в процесс интенсивного культурного синтеза, конечным результатом которого должен был стать единый этнос, с культурой, превосходящей культуру исходных субэтносов, возможно, на несколько порядков. Депортацией в Центральную Азию медленный этот процесс был ускорен до стремительности. Синтез субэтносов, который в естественных условиях происходит в течение нескольких десятилетий, иногда – столетий, начался одномоментным насильственным перемешиванием представителей всех субэтносов. Произошло это в экстремальных условиях: на грани физического выживания в лагерях спецпереселенцев. В этих лагерях они были лишены не только возможности развивать национальную культуру, но основных гражданских прав.
Позднее, когда на чужбине выросли новые поколения, они оказались востребованы в промышленном развитии региона. Развитие это инициировалось не внутренними процессами развития, а внешним и во многом чуждым для Азии государственным давлением СССР – наследника Российской империи. Эта востребованность отделила депортантов от местного сельского хозяйства, где они должны были контактировать, в частности, с культурно близким тюркским населением, и насильственно интегрировала их в русскоязычную среду, ориентированную на государство-империю. Все это привело к утрате многих элементов национальной идентичности и, поскольку «свято место пусто не бывает», замене их элементами русской культуры и русской национальной идентичности.
Три крымских тюркских субэтноса, депортированных в Центральную Азию, на родине были заняты преимущественно в сельском хозяйстве, не отличались высоким уровнем образования и вовлеченности в русскую культуру. Единый этнос крымских татар после распада СССР вернулся на родину уже не сельским, а городским и утратившим во многом национальную культурную идентичность. Новые поколения имели среднее и высшее техническое образование, были русскоязычными и русскокультурными горожанами. Данная метаморфоза не была случайной.
Для титульных наций в союзных и автономных республиках СССР, в том числе и для крымских татар до депортации, вертикальная мобильность облегчалась национальной принадлежностью. В Центральной Азии вертикальная мобильность за счет национальных преференций для крымских татар была полностью исключена. Карьера для них открывалась только за счет личного профессионализма и высокого уровня сложности рабочей силы, дающей возможность неоднократно менять профессию в течение жизни. И так было на протяжении двух демографических поколений, т.е. рожденных в интервале 1946–1986 гг. В результате в семьях крымских татар создалась устойчивая ценностная ориентация на среднее и высшее образование. Для национальных меньшинств она была традиционна в России и СССР практически только для евреев. В свою очередь возможность вертикальной мобильности за счет знаний способствовала росту общей культуры, а рост культуры оказал влияние на характер политической борьбы – упор на ненасильственные, гандистские методы.
Данная ценностная установка оставалась неизменной и после падения СССР, возвращения на родину, несмотря на перемены почти во всех сферах жизни, несмотря на трудности как с получением образования, так и с последующим трудоустройством. Сама установка, причины ее породившие и следствия из них продолжают «жить» в общественном бессознательном этноса. Несмотря на заметное возрождение национальной культуры за последние 20 лет, тенденция, набравшая силу в изгнании, и сегодня остается неизменной. Выпускники школ повсеместно проходят тестирование на русском языке1, а родители, как и 20 лет тому назад, отдают своих детей в русские школы. Татарские музыканты сетуют на любовь соплеменников к низкопробной русской и следующей в ее русле татарской попсе.
Об этом еженедельнику «Авдет» заявил Эмиль Меметов, музыкант-клавишник группы «Хаят!», признанной лучшим крымско-татарским ансамблем 2008 г. «Свадебные музыканты против своей воли вынуждены играть “Кайфуем”, “Самарканд” или “Боджа”, – рассказывает о музыкальных пристрастиях современных крымских татар Меметов. – Или вот это: “Мы, татары, любим поспать…”, или: “Сидят татары водку пьют”, “Джинна, джинна из кувшина”. Но на наших свадьбах заказывают и заказывают эти ужасные песни! Один только “Ташкент” чего стоит! Самая популярная песня на свадьбах. Многие подпевают, даже не осознавая смысла слов: “Родной Ташкент, ты родина моя”. Именно на свадьбах очень ярко проявляются проблемы нашей культуры. Но у нас, музыкантов, связаны руки. На свадьбах работает правило: кто танцует, тот и заказывает музыку». «Сегодня ноутбук – это первый инструмент у любого свадебного ансамбля. Как-то мы играли на свадьбе в одной из крымских глубинок. Разгар торжества, как всегда, гости толпятся в очереди. Подходит ко мне юная дама и заказывает песню Потапа и Насти Каменских. Я вежливо отвечаю, что их песен у меня нет. У девушки округляются глаза, и она надменно произносит: “Вы вообще Интернетом пользуетесь?”», – посетовал музыкант (2011, «Новый Регион – Крым»).
«Крымско-татарские издания возмущаются бытовой профанацией собственной истории.
Как, объясните, возмущается «Голос Крыма», можно назвать кафе, где едят, пьют, гуляют, отдыхают, ходят по нужде, именем крымского хана, его династии (причем, искажая оригинальный вариант), или непосредственно резиденции, которая на протяжении веков служила оплотом, сердцем великого государства? Или как можно было назвать («Диваном», прим. «ИР») увеселительное заведение именем совета при хане (если, конечно, «авторы» имели в виду предмет современного интерьера)? Это высшая форма невежества, плевок в лицо предков, создавших великую державу, с которой считались». Называя кафе и рестораны, отмечает «Голос Крыма», «святыми именами», их владельцы, возможно, демонстрируют недостаток обыкновенного, базового гуманитарного образования. «Но удивительно еще и то, что крымским татарам такие оказии вообще до лампочки. Порой кажется, что ничего святого не осталось. Это выражается хотя бы в том, что среди широченного и разветвленного рынка ликеро-водочной продукции занимает свое место и национальный бренд «Ханский коньяк», который рождается, разливается в стеклянную тару и начинает свое путешествие по миру в бывшей столице крымского государства Бахчисарае». Вот так люди среднего возраста и молодежь выучили главный урок: «Мы, конечно, патриоты, но с поправкой на ветер», – пишет «Голос Крыма». Между тем, по данным украинских СМИ, у производителей «Бахчисарай Ханский 5*» амбициозные планы: к концу 2011 г. войти в ТОП-5 украинских коньяков в своем ценовом сегменте (2011, «Новый Регион – Kpым»).