Россия и ислам. Том 2 - Страница 26
Декабристы считали одной из своих целей оказание помощи грекам47, расценивая греческое освободительное движение как существенное звено в цепи революционных событий в Европе. Декабрист М.А. Фонвизин осуждал решение Священного союза не оказывать помощь греческим повстанцам и писал «об общем негодовании русских против Александра (русского императора. – М.Б.) за… равнодушие его к страждущим единоверцам – эллинам»48.
Я уже отмечал, что в России конца XVIII – начала XIX в. понятие «культура» закреплялось за народами земледельческими.
Вот что говорит в данной связи один из политических лидеров декабризма Павел Иванович Пестель:
«Культурность человека есть следствие его воспитания, в особенности физического, которое имеет большое влияние на воспитание нравственное… Великими средствами морального воспитания у земледельческих народов служат религия, законодательство и науки. Два первых создают нравственность народа, вторые – его просвещение»49.
И поскольку религия «служит основным способом морального развития», постольку «и для правительства не безразлично, какая религия является господствующей», так как различные религии не одинаково влияют на интеллектуальное развитие населения»50. Пестель же полагает: «…обязанности, на человека от Бога посредством веры наложенные, суть первейшие и непременнейшие. Они связывают духовный мир с естественным, жизнь бренную с жизнью вечною, и потому все постановления государственные должны быть в связи и согласии с обязанностями человека в отношении к вере и всевышнему создателю миров».
Эти «обязанности», касающиеся «мира духовного», Пестель выводит всецело из христианского «священного писания»51.
В своей знаменитой «Русской правде» Пестель выступает убежденнейшим сторонником строго централизованного и, более того, предельно унифицированного52, населенного лишь русскими и обрусевшим населением государства. Морально-этической и мировоззренческой основой его может быть, следовательно, только православие (это, конечно, не только не исключает, а, напротив, предполагает, что «…законы должны быть одинаковы на целом пространстве государства»)53.
Этнический (а равно и лингвистический, конфессиональный и т. п.) плюрализм в пределах одного государства кажется Пестелю вещью ненужной и опасной54: «…маленькие народы, между большими находящиеся, служат всегдашним поприщем военным действиям, разорениям и гибельным бедствиям всякого рода»55. Потому-то «лучше и полезнее будет для них самих, когда они (в том числе и мусульмане! – М.Б.) соединятся духом и обществом с большим государством и совершенно сольют свою народность с народностью господствующего народа, составляя с ним один только народ и переставая бесполезно мечтать о деле невозможном и несбыточном (т. е. о политической независимости. – М.Б.)»56.
Значимость христианства в этом интеграционном процессе должна сильно возрасти.
«Законы духовные, – отмечает Пестель, – не могут быть разделены на христианские и иноверные. Мы обязаны защищать все те действия иноверных законов, которые противны духу законов христианских; но дозволять по усмотрению мы можем все, что духу оных не противно, хотя и с оными различно. Закон же христианский имеет один и тот же дух во всех своих различных исповеданиях (сам Пестель, кстати говоря, был лютеранином. – М.Б.) и от политических законов только того требует, чтобы сии последние его защищали и с духом его были согласны»57.
Но такая ситуация складывается тогда, когда «различие духовных законов (т. е. конфессиональных установлений. – М.Б.) может быть сопряжено с одинаковостью политических законов и постановлений»58.
Пестель же ратует за то, чтобы в государстве «государственные и гражданские законы» были «одни и те же, потому:
1) что истина политическая, будучи истиной нравственною или отвлеченною, везде одна и та же; 2) что нравы народные зависят везде от веры и правительства. Законы веры христианской везде требуют одинаковых правил нравственности и правительство одинаковостью законов политических с верою (опять имеется в виду лишь христианство! – М.Б.) согласных будет вере способствовать сие святое единообразие в правилах нравственных повсюду вести к общему всех благоденствию; 3) что правосудие двусмыслия и двоякого толкования не допускает и, будучи основано на понятии о наших обязанностях в отношении к ближним, одинаково везде быть должно, тем более, что сии обязанности верою (христианскою. – М.Б.) определены для всех людей одинаковыми и, наконец, 4) потому что самые действительные наставники народов суть законы государственные… одинаковые гражданские законы на целом пространстве государства более всего содействовать будут к дарованию всем частям оного одинакового оттенка нравственности, а тем самым и произведут ту совершенную крепкую и истинно тесную политическую связь в государстве, коея существование столь благодетельно»59.
Высоко поднимая статус христианства, Пестель одновременно подчеркивает, что православное духовенство «не должно быть признано за особое сословие в народе, но за особенную отрасль государственного правления или чиноначальства»60. Такая последовательная этатизация духовенства61 означала, что и миссионерской деятельности его должен быть придан куда больший размах, нежели в предшествующие периоды российской истории.
Приведем еще несколько самих за себя говорящих цитат из «Русской правды», – цитат, прямо или косвенно касающихся отечественного и зарубежного мусульманства.
«Финляндия, Эстляндия, Лифляндия, Курляндия, Белоруссия, Малороссия, Новороссия, Бессарабия, Крым, Грузия, весь Кавказ, земли киргизов, все народы Сибирские и разные другие племена, внутри государства обитающие, никогда не пользовались и никогда пользоваться не могут самостоятельностью и независимостью и всегда принадлежали самой России или же, по временам, если не России, то Швеции, Дании, Пруссии, Польше, Турции, Персии и вообще какому-нибудь сильному государству. Да и на будущие времена, по слабости своей, никогда не могут составлять особых государств; а посему и подлежат все они праву благоудобства, долженствуя притом навеки отречься от права отдельной народности!» Вследствие этого вышеуказанные регионы должны «на вечные времена» остаться в составе Российского государства62. А в целях его безопасности Пестель рекомендует присоединить (помимо Молдавии) «все земли горских кавказских народов, России неподвластных, которые лежат к северу от границ с Персией и Турцией, а в том числе и западную приморскую часть Кавказа, Турции ныне принадлежащую… Земли Киргиз-Кайсацских орд, кочующих к северу от хребта гор, идущего от Бухтарминской крепости прямо к Аральскому морю… часть Монголии так, чтобы все течение Амура, начиная от озера Далая, принадлежало России»63.
«Хищные горские народы кавказские»64 вызывают у Пестеля серьезные опасения, поскольку он не видит никакой возможности превратить их в «мирных, спокойных соседей». Они не упускают ни малейшего повода «для нанесения России всевозможного вреда», и потому остается одно лишь средство: «совершенно их покорить»65.
Равным образом должны быть окончательно аннексированы «Киргизские земли66, потому что сии прекрасные места… могли бы обратиться в отличную страну, которая бы обогащала Россию многими произведениями природы и многими способами для самовыгоднейшей и деятельнейшей торговли, между тем как ныне сие все совершенно теряется от необузданности и невежества киргизов67. К тому же находятся сии народы под покровительством России и, следовательно, не имеет на них прав никакая другая держава, они же сами не могут иметь самостоятельную независимость»68.
Пестель подчеркивает неисчислимые благоприятные для России последствия присоединения различных кавказских, киргизских и монгольских земель – прежде всего потому, что всемерно облегчатся сношения «со всеми народами Азии». Кроме того, «названные четыре страны (в том числе и Молдавия. – М.Б.) никогда отдельных государств образовать не могут», и потому их надо включить «на вечные времена»69 в состав России как государства «единого и неделимого»70, для которого пагубной представляется сама идея федерации. Ведь в таком случае «разнородные области скоро от коренной России… отложатся, и она скоро потеряет тогда не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими или главными государствами. Она тогда снова испытает все бедствия и весь неизъяснимый вред, нанесенный древней Руси удельною системою, которая также не что иное была, как род федерального устройства…»71.