Ритуал - Страница 17
Ноги нащупали только обложку учебника по французскому.
Кэсси выдохнула, закрыв глаза в беспомощном облегчении.
Тут под ногами закишело: то, что она почувствовала сквозь кроссовки, нельзя было охарактеризовать иначе.
Бедняжка с пронзительным визгом взметнулась из-за парты.
— Что происходит? — воскликнула учительница: теперь только ленивый не смотрел на Кэсси.
— У меня что-то… в рюкзаке. Оно… шевелится, — Кэсси с трудом сдержалась, чтобы не вцепиться в руку учительницы, потянувшуюся за рюкзаком. — Нет, пожалуйста, не трогайте!..
Отмахнувшись от назойливой надоеды, преподавательница открыла рюкзак и достала из него длинную каучуковую змею.
Каучуковую.
— Вам это кажется забавным? — учительница требовала объяснений.
— Это не мое, — беспомощно сказала Кэсси. — Это не я туда положила.
Как зачарованная, смотрела она на хлюпающую из стороны в сторону резиновую голову и праздно болтающийся в каучуковой пасти черный язык. Змея была похожа на настоящую, но не настоящая. Мертвая. Труп.
— Она шевелилась, — шептала девочка. — Она, правда, шевелилась… Я же не сумасшедшая… Или все-таки мне почудилось?!
Пока класс безмолвно и безучастно наблюдал за происходящим, в глазах учительницы успело мелькнуть и исчезнуть нечто, смахивающее на жалость. Во всяком случае, так показалось Кэсси.
— Ладно, друзья, вернемся к математике, — сказала преподавательница, бросила змею к себе на стол и возвратилась к доске.
Остаток урока Кэсси провела в скорбных мыслях о пресмыкающихся, которые, в свою очередь, решили временно оставить ее в покое.
Сквозь прозрачное стекло забитая веселыми школьниками столовая смотрелась удручающе. Урок французского прошел, как в тумане; паранойя, вызванная стойким ощущением, что все, как один, от нее отворачиваются, крепчала.
«Надо бы пройтись, — подумала отверженная и сразу же раскритиковала собственную идею. — Посмотри, куда тебя привела вчерашняя прогулка».
Нет, сегодня она сделает то, что нужно было сделать еще вчера: смело войдет в столовую и спросит у кого-нибудь, можно ли присесть рядом.
«Иди. Дерзай».
Все было бы намного проще, если б не слабость и головокружение: спать надо больше.
С полным подносом еды она подошла к квадратному столику на четверых: сейчас за ним сидели две девушки. Они показались ей довольно милыми и, что важнее, мелкими: значит, обрадуются, если к ним подсядет старшеклассница.
— Привет, — Кэсси не верилось, что это ее собственный голос, таким чужим и бесцветным он ей показался, — я могу к вам присесть?
Некоторое время ушло на бессловесный обмен взглядами и мнениями, после чего одна из девушек ответила:
— Садись, конечно… мы как раз собирались уходить. Пожалуйста.
Взяв свой поднос, она направилась к мусорному бачку; вторая провела еще несколько секунд в нервном исследовании стола и затем обреченно последовала за подругой.
Кэсси будто вросла в пол.
«Ладно тебе, подумаешь! Ну, попались те, кто как раз собирался уходить, и что с того? Не повод для расстройства…»
«А ничего, что они половину обеда в помойку выкинули! Это тоже нормально?!»
Совершив над собой неимоверное усилие, Кэсси подошла к следующему столу — на этот раз круглому, рассчитанному на шестерых. Одно место как раз пустовало.
«Не спрашивай, — решила она, — просто садись».
Она поставила поднос на стол, скинула на пол рюкзак и села. Она смотрела только на еду, сфокусировавшись на куске пепперони [10]в пицце.
«Что хочу, то и ворочу, и не собираюсь просить ни у кого разрешения».
Она не видела, что происходит вокруг, но не могла не слышать, как сначала стихли разговоры, а потом задвигались стулья.
«Господи, я не верю, не верю своим ушам — скажите, что это неправда, что это не со мною происходит…» Но «это» происходило именно с нею — кошмарный кошмарище, в миллионы раз кошмарнее, чем все резиновые змеи и мертвые куклы на свете…
Кэсси заставила себя оторвать глаза от пепперони и обнаружила, что все, кто сидел за столом, встают, берут подносы и уходят. Но, в отличие от двух милых малюток, они не собирались выкидывать ценные продукты в мусор, а просто пересаживались за другие столы, кто в одно место, кто — в другое, кто — в третье, лишь бы не с ней.
Лишь бы подальше от нее.
— Мам…
Глаза матери, занавешенные густыми ресницами, были прикрыты.
Кэсси не поняла, как досидела до конца уроков. Обстановка дома тоже не вселяла оптимизма: по словам бабушки, маме стало хуже. Не то, чтобы намного хуже — никаких причин для беспокойства — но хуже; прежде всего ей требовались покой и отдых, поэтому она приняла снотворное.
Кэсси посмотрела на темные круги под глазами матери: она и вправду выглядела больной, к тому же слабой, беззащитной и щемяще юной.
— Мам… — умоляла девушка голосом, жаждущим надеяться, но понимающим, что надежды нет.
Как только мать зашевелилась, лицо ее исказилось гримасой боли; слава богу, она тут же опять провалилась в беспамятство.
Помощи ждать было неоткуда; Кэсси приветствовали холодные пустыни одиночества.
Она развернулась и вышла из комнаты.
У себя в комнате она положила халцедон в коробку с бижутерией и решила больше его не трогать: слишком много удачи для одной юной девушки.
Скрипы и скрежеты старого дома опять не дали ей выспаться.
В четверг в шкафчик случайно залетела птичка «пьють-пьють, пьють-пьють», которая на самом деле оказалась чучелом совы: «У-у, у-у». Она зыркала на Кэсси круглыми желтыми глазищами. Дрожащей рукой девушка молча указала на страшилку случайно проходившему мимо смотрителю, и он без лишних разговоров забрал чучело.
А в этот день в шкафчике обнаружилась мертвая золотая рыбка. Измученная, но привыкшая, героиня соорудила кулек из листа бумаги и вытащила бедняжку из ее жестокого заточения.
В шкафчик в этот день Кэсси больше не заглядывала.
К столовой она тоже не приближалась, отдав предпочтение пище духовной: обеденный перерыв героиня провела в самом темном и дальнем углу библиотеки.
И именно здесь она снова встретила Ее. Девушку с сияющими волосами, златовласку, принцессу, о встрече с которой запуганная бедняжка уже и не мечтала. Да и шансов, скажем прямо, у нее не было — все последние дни Кэсси слонялась по коридорам словно тень, глядя в пол и не вступая в разговоры без чрезвычайной нужды. Она вообще уже плохо понимала, зачем ходит в эту дикую школу, просто больше идти было некуда. И, положа руку на сердце, встретив златовласку в один из этих дней, она скорее всего обратилась бы в позорное бегство — перспектива быть отвергнутой еще и Ею представлялась смерти подобной.
И вот из темноты библиотечного закоулка Кэсси неожиданно увидела свет — яркий, как само солнце.
Это были Ее волосы: Кэсси запомнила их именно такими — невероятно длинными и переливающимися. Девушка стояла лицом к абонементному столу, расположенному в противоположном конце зала, и общалась с библиотекарем. Златолунное сияние долетало до Кэсси и оттуда.
Ей страшно захотелось вскочить и подбежать к златовласке. И… и… потом… Будущее было туманно, а порыв практически не управляем: горло сжал спазм, глаза наполнились слезами. Неожиданно Кэсси осознала, что полдела сделано — она стоит на ногах. Вот она подбежит к девушке и потом… что потом? В голове вдруг возникла картинка из далекого прошлого: совсем еще юная мама обнимает дочку, промывает ободранную коленку, целует ранку, чтобы никогда, ни-ког-да больше не болело. «Не плачь, маленькая, до свадьбы заживет». Дом. Защищенность. Любовь.
— Диана!
К абонементному столу с громким смехом и притворным возмущением подскочила подружка.
— Диана, ты не видишь, сколько сейчас времени?! Давай скорее!
Одной рукой она помахала в знак «до свидания» библиотекарю, другой потянула златовласку к выходу — к Кэссиной погибели. Подруги подошли к дверям.
Подруги вышли.