Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Страница 96

— Хочу умереть, зная, что Шалю пал и виконт Адемар схвачен, — сказал он с улыбкой. — Ступай, эн Гюи, а мне пусть приведут священника. Покуда вы будете воевать, я стану исповедоваться.

Смерть явилась к Ричарду столь внезапно, что он даже не успел прочувствовать ее. Должно быть, оттого-то он сохранял невозмутимое спокойствие до самого своего последнего часа. Ангулемский священник принял у него исповедь и причастил святых даров. Тем временем Меркадье, в ужасе и отчаянии, молниеносно овладел замком и, узнав, что Ричард Львиное Сердце умирает, приказал перевешать всех защитников Шалю, за исключением самого Адемара. Несметное сокровище, спрятанное в Шалю, по мнению Ричарда, оказалось весьма скромным, но Меркадье, явившись к постели умирающего, решил не разочаровывать короля.

Ричард уже исповедался, причастился и составил завещание. Он полностью простил своего коварного брата, Жана Сантерра, уступив ему Англию со всеми землями, замками и подданными, а также три четверти сокровищ. Личные драгоценности он завещал Беренгарии и племяннику Отто, а три четверти сокровищ королевской казны расписал между верными слугами, и что осталось — велел раздать беднякам.

Барону Меркадье удалось не только овладеть замком Шалю, но и даже найти того самого арбалетчика, выпустившего в руку короля Англии остроносую дарительницу смерти.

— Полюбуйтесь, ваше величество, это тот самый мерзавец, чья стрела ранила вас, — сказал Меркадье. — Как прикажете поступить с ним?

— А-а-а! — вскинул брови Ричард. — Это и впрямь ты?

— Я, — дерзко ответил арбалетчик, — и никто иной.

— Ну и как же зовут тебя?

— Мое имя Бертран де Гудрун, и я счастлив, что могу предстать пред тем, кого все так боялись и кого я убил, можно сказать, от нечего делать.

— Почему ты говоришь «убил»? Разве я уже мертв?

— Вам осталось недолго трепыхаться.

— Врешь, Бертран де Гудрун! Сегодня Лазарева суббота. И Господь воскресит меня.

— Он не воскрешает тех, кто при жизни не верил в него.

— А я верил, Бертран, верил… — Ричард закрыл глаза и увидел белоснежную голубку. Улыбнулся. Потом, открыв глаза, произнес: — Да, пожалуй, ты прав. Я умираю. И ты убил меня. Как ты? Рад или не очень?

— Рад. И даже очень, — не страшась казни, отвечал арбалетчик.

— За что же ты так возненавидел меня? Какое зло я сотворил тебе, коль ты убил меня и нисколько не печалишься о моей смерти?

— Ты своей рукой умертвил в сражении моего отца, Арнаута де Гудруна, и двух братьев, Гаусельма и Саварика, коих я очень любил, — признался Бертран.

— Ах, вот оно что! — выдохнул с облегчением Ричард. — Тогда прости меня.

— Нет, не прощу, и, если бы мне довелось еще раз убить тебя, я бы с наслаждением повторил убийство, — скрипнул зубами Бертран.

— Хорошо ли это? — благодушным голосом произнес Ричард. — Ведь я убил твоего отца и братьев в честном бою, а ты ужалил меня отравленной стрелой, как варвар. И к тому же мечтаешь снова поступить так же. А ведь я не самый плохой из королей, живших на этом свете.

— Каждый король приносит миру только зло, — сказал убийца. — Хотя, впрочем, — вдруг добавил он задумчиво, — и мир-то сей не заслуживает доброго слова, и чем больше в нем людей, тем больше греха, а чем меньше будет двуногих тварей, тем меньше и зла.

— Э, да ты рассуждаешь как альбигоец [156], - нахмурился Ричард. — Ты, часом, не из лангедокских ли братств?

— Какое тебе дело! Ты хотел казнить меня, так и казни. Я рад буду вынести любую муку, только бы знать, что ты отправляешься в ад вместе со мной и тебя тоже будут там поджаривать.

— Сколько же лет тебе, если сие не есть тайна? — спросил умирающий.

— Изволь, сие не есть тайна, мне ровно в два раза меньше, чем тебе, — отвечал Бертран де Гудрун.

— Двадцать один? — усмехнулся Ричард. — Ну, это еще полбеды. Ты переменишься. Я прощаю тебе мою смерть и отпускаю на все четыре стороны. Меркадье! Проследи, чтобы юношу никто не тронул. Он свободен и прощен мною.

— Да вот только ты, мерзостный василиск, не прощен мною! — закричал тут настырный юноша. — Я настолько ненавижу тебя, что не желаю получать прощения из рук твоих. Прикажи своим людям казнить меня, а не то я отправлюсь в Фонтевро и прикончу там твою распутную мамашу, под конец жизни заделавшуюся святошей. А с нею вместе и твою жену.

Ричард вспыхнул, но, увидев, как Меркадье принимается не на шутку колотить молодчика, вновь вернулся к благодушному настроению и приказал:

— Я же просил, чтобы никто не тронул его и пальцем! Повторяю: отпустите молокососа с Богом. Да, и вот еще. Выдайте ему сто солидов, пусть он помнит меня не только со злом. Слышишь, сынок? Тебе подарят сотню солидов, ты купишь себе дом, заведешь хорошее хозяйство, женишься и рано или поздно простишь несчастного короля, которому люди дали прозвище Львиное Сердце.

— Никогда! — воскликнул арбалетчик Бертран.

Тут Меркадье увел его, а в глазах у Ричарда все поплыло. Ему казалось, что он только что спрыгнул с борта легкого энека в море у самого берега и с головою ушел под воду. Вот сейчас он вынырнет, выскочит на сушу и бросится на врагов, как ни в чем не бывало. Но он все никак не мог вынырнуть и ползал по дну в тяжких доспехах, проваливаясь в зыбкий песок. Ужас охватил его, ибо он почувствовал близость ублиетки…

— Ах! — выдохнул он и очнулся. — Фовель! Где ты!

Лицо Меркадье склонялось над ним.

— С вашим конем все в полном порядке, эн Ришар, — ласково произнес барон. — Он хорошо покушал и отдыхает.

— Меркадье! Я что, и в самом деле умираю? Как это странно… Я бы сказал, неожиданно… Нельзя ли мне успеть повидаться с Беранжерой?..

— Гонец во весь опор мчится в обитель Фонтевро, — отвечал Меркадье.

— Нет, далеко, не успеют… — печально вздохнул Ричард. — Когда я помру, пусть разрежут мне грудь и посмотрят, каких размеров было мое сердце. Меркадье!.. Фовель!.. Руан!.. Шарру!.. Фонтевро!.. Go hence but!.. Уахед уаарбин… Рух халла!..

Меркадье понял, что это уже предсмертный бред. Пробормотав еще десятка два непонятных разрозненных слов, Ричард вдруг приоткрыл глаза, вздохнул и промолвил с глубочайшей грустью:

— Куббех машвийех!..

После этого изумрудный взор его остекленел, дыхание прекратилось, львиное сердце перестало биться навсегда [157]. Меркадье был безутешен. Он сам изловил отпущенного Бертрана де Гудруна и своими руками содрал с него кожу, после чего велел повесить вниз головой, а деньги, подаренные арбалетчику королем Ричардом, рассыпать по округе, и чтобы никто не смел к ним прикасаться.

Королева Беренгария, примчавшись в лагерь под Шалю, оплакала хладный труп своего возлюбленного супруга, а когда все глаза свои она выплакала, то села без сил у ног покойного и, падая без чувств, промолвила:

— Это был Иерусалим-во-плоти!..

Странные вещи стали происходить после смерти Ричарда. Откуда-то выплыло его завещание, по которому сердце, оказавшееся очень больших размеров, было похоронено в Руане, мозг, внутренности и кровь — в Шарру, а тело и голова — у ног отца, под сенью материнских молитв, в аббатстве Фонтевро. Куда-то исчез великолепнейший рыжий конь короля, Фовель. Словно под землю провалился. Где ни искали его, не могли найти.

Потом поползли слухи о том, будто похоронен был вовсе не Ричард, а тот самый арбалетчик Бертран, который поразил его отравленной стрелой. Сам же Ричард якобы по исполнению собственного его пророчества был незримо воскрешен, как Лазарь, самим Господом Иисусом Христом. Много лет то там, то здесь появлялись люди, уверявшие, будто они видели рыжего короля на рыжем скакуне, и это были Ричард и Фовель. Иногда над головой Ричарда видели белоснежную голубку. А трубадур Блондель де Нель до конца дней своих просыпался от того, что ему мерещился голос Ричарда, поющий какую-нибудь из его изумительных кансон или сирвент.

Наконец, о сочинениях короля Львиное Сердце. В течение всех столетий, последовавших за смертью коронованного трубадура, чьи-то подлые, но старательные руки изымали отовсюду, где только можно, записи этих изумительных песен. Десятки наименований остались после таких трубадуров, как, скажем, Гираут де Борнель, Бертран де Борн, Арнаут Даниэль, Блондель де Нель, Раймон де Мираваль и многих других, сочинявших не лучше, а подчас и хуже Ричарда, от самого же короля поэтов и поэта среди королей осталось лишь несколько сирвент и кансон не лучшего качества, как, например, всем известный «Узник», написанный им в замке Трифель. Да и эта жалкая горсточка сочинений подвергается сомнениям — Ричард ли написал их.