Резня в ночь на святого Варфоломея - Страница 6

В отчаянии король попросил Папу учредить во Франции инквизицию. Это чрезвычайное решение, столь противоречившее галликанской традиции Капетингов, имело место 13 февраля 1557 г. Почти в тот же самый момент встреча в Вормсе обозначила четкий водораздел между лютеранами и кальвинистами, а Тридентский Собор готовил в это время Контрреформацию, возрождение католицизма. Начался период, когда каждому предстояло занять свое место на шахматной доске судьбы перед двойной партией, международной и религиозной, хитросплетения которой спровоцировали пятнадцать лет спустя «Парижскую Заутреню».

Герцог Савойский, командующий испанскими войсками, убедил Филиппа II покинуть традиционный театр военных действий в Италии и поразить Францию в сердце. Вторжение началось с севера. Колиньи, сделавшийся адмиралом Франции, отважно бросился к Сен-Кантену с семью сотнями человек и в один миг блокировал многочисленного противника. На подмогу ему направили крупную армию, порученную, к несчастью, Монморанси, который был разбит и угодил в плен в битве при Сен-Лоране (10 августа 1557 г.). Колиньи вынужден был сдаться немного спустя. В те дни «была погублена слава королевства» и на столетие определился жребий Европы. Еще более скверного поворота событий удалось избежать 11 августа. Испанская армия находилась в трех днях пути от Парижа, лишенного всякой защиты. Несмотря на все мольбы герцога Савойского, Филипп не пожелал воспользоваться случаем; он поддался неясным и сложным чувствам, среди которых доминировала боязнь увидеть, как престиж слишком прославившегося военачальника затмевает королевское величество.

Не ведая, что этот исключительный гений не желает воспользоваться плодами победы, двор, Париж, весь Иль-де-Франс поддались безумной панике. Начался исход «к дальним пределам королевства». Король был «полностью сокрушен и разбит столь неслыханным позором». И лишь одна женщина явила мужскую отвагу и спасла положение, хотя бы в Париже. Никто этого не ожидал, и всех буквально потрясло, когда 13 августа Екатерина Медичи, явившись на заседание в Городскую Ратушу, тем самым вошла в Историю. В великой скорби королева пришла требовать у скупых и прижимистых торгашей деньги, необходимые для набора новой армии. Она получила известную сумму, за которую поблагодарила со слезами. Все плакали вместе с ней. И восхищение, которое она вызвала, вернуло людям спокойствие и уверенность. «Она мудра и благоразумна, – писал Контарини, – вне сомнений, она вполне способна править». Всю жизнь Екатерине не давали покоя те трагические часы, когда испанцы чуть не вошли в Париж, не встретив никакого сопротивления. Это воспоминание наверняка имело немалый вес для драмы лета 1572 г. С 4 сентября появилось другое тревожное предзнаменование. В ту ночь обнаружили «собрание, которое происходило на улице Сен-Жак и на котором присутствовало множество высшей знати, как мужчин, так и женщин, а также людей из народа, которые слушали проповедь женевского образца». Возбужденная толпа осадила дом. Дворянам, вооруженным шпагами, удалось вырваться. Другие, прежде всего женщины и дети, были арестованы, препровождены в Шатле[19] под оскорбления парижан, которые наносили им удары, дергали за волосы и за одежду. Никогда еще ненависть толпы не являла собой столь жуткого зрелища.

В октябре Франсуа де Гиз, отозванный из Италии, возвратился как мессия. В январе 1558 г. он взял Кале у Англии, союзницы Испании, возвратив Франции честь и радость. В апреле он стал дядей дофина, вступившего в брачный союз с Марией Стюарт, несмотря на отчаянное сопротивление Екатерины. «Он ехал, он скакал, он мчался на огненном коне, который зовется Общественным мнением. У его удачи было два крыла: одно – это народное признание, а другое – рассчитанная страсть тех, кто попал в беду».[20]

Как ни парадоксально, но католическая партия обязана своим триумфом не Гизу, а новому альянсу между Дианой де Пуатье и коннетаблем, племянник которого, Колиньи, незадолго до того принял кальвинизм. Во Франции, подорванной слабостью центральной власти, экономическими бедствиями, внутренними раздорами, Реформация оказалась слишком мощным движением, чтобы не повлиять на будущее страны. Кальвин писал проповеднику Макару: «Во всех частях королевства разгорается пламя, и всей морской воды было бы недостаточно, чтобы его погасить». Христианнейший государь больше не вопрошал себя, до каких пределов он вправе дойти, отстаивая истинную веру. Ему требовалось совершить выбор иного плана: выбор между внутренним единством и европейской гегемонией, между религиозным миром и территориальной целостностью Франции. Если бы Валуа, повернув на 180 градусов, принял Реформацию, как это сделал Генрих VIII Английский, если бы он возглавил эту великую революцию, которая захватывала все новые и новые рубежи, он превратил бы войну в крестовый поход против Рима и Австрийского дома. И его победа не кажется маловероятной. Наоборот, если бы он желал показать, как он борется с ересью в своем государстве, ему надлежало прекратить военные действия и уступить континент Габсбургу. Генрих II не обладал ни готовностью, ни решимостью, ни дерзостью, необходимыми, чтобы кинуться в столь жуткую авантюру, как обращение в протестантство. Он склонялся на сторону мира, но мира, безусловно, отличного от капитуляции. Разве Филипп II не признавал, что у него тоже финансы в беде?

В таких обстоятельствах и возникло дело Пре-о-Клер (13 мая 1558 г.). На обширном пространстве, относившемся к Университету, тысячи «протестантов» во главе с первым принцем крови Антуаном де Бурбоном, королем Наварры, устроили шествие с распеванием псалмов. Городские власти не смогли призвать их к молчанию, полиция вынуждена была отступить. Королю почудилось, будто еретики восстали и хозяйничают в городе. Он впал в полное отчаяние и вскрикнул:

– Я полагаю, что если я могу справиться с внешними делами, то добьюсь, чтобы по улицам лилась кровь и плыли головы этих сволочей-лютеран!

Было невозможно продолжать войну, войну, конца которой не желали Гизы. Под влиянием своей старой возлюбленной король отныне удостаивал доверия исключительно своих попавших в плен друзей Монморанси и Сент-Андре. Оба были выкуплены у испанцев, которые выдвинули невероятные условия. К глубокому негодованию Гизов, аристократии и армии, король их принял. Он уступил все завоеванное и приобретенное со времен Карла VIII: Савойю, Корсику, графство Ниццу, Пьемонт, Брешию, Бергамо, Милан, множество крепостей на востоке и в Альпах. У него только и осталось, что три епископства и Кале. Таков был Като-Камбрезийский договор, соглашение, направленное против Реформации, по поводу которого продолжают спорить специалисты по XVI веку. Вслед за Люсьеном Ромье и Жаном Эритье мы рассматриваем его как трагическое отречение Франции, которая позволила Испании сохранять гегемонию до самого Пиренейского договора 1659 г. Тем не менее следует согласиться и с историками из противоположного лагеря, что во время правления трех последних Валуа «граница королевства не оспаривалась. Никогда еще гражданская война не усугубляла одну из величайших угроз извне, которая требовала теснейшего сплочения всех сил народа».[21] К несчастью, Екатерина Медичи должна была в течение тридцати лет делать все возможное, предотвращая войну.

До какой степени на взлете находилась Реформация, когда король Франции объявил ей беспощадную войну? Она завоевала огромную часть Центральной Европы, берега Балтики, Скандинавские страны. Смерть Марии Тюдор и восшествие на престол Елизаветы предоставили ей Англию (1558) Напротив, вокруг Средиземного моря ее позиции стремительно утрачивались. Италия, которой она одно время угрожала, вновь склонилась перед папским авторитетом. Вместе с Павлом IV (1559) ушли в небытие Папы, более поддающиеся своим страстям и мирским интересам, нежели занятые осуществлением своей религиозной миссии. Испанию же Филипп II сделал несокрушимым бастионом католицизма. Между этими двумя полюсами располагались государства, пребывавшие в состоянии раскола, который приводил к политическому упадку. Германия, после того как сделалась первым полем боя братьев-врагов, получила продолжительный покой благодаря Аугсбургскому миру.[22] И наслаждалась им в течение полувека, перед тем как оказалась разорена и опустошена во имя Господа. Из Швейцарии звучало слово Кальвина, но ее кантоны охотно поставляли солдат в католические армии, равно как и в протестантские. С 1550 г. прежде всего отмечен существенный прогресс Реформации в Нидерландах, владении короля Испании. Во Франции, возможно, третья часть населения числилась среди приверженцев новой веры.