Резинки - Страница 39

Что он, единственный хирург в городе, если еще и Дюпон пришел к нему прятаться? Именно к нему, «врачу банды»! Такое прозвание, пусть и довольно несправедливое в действительности, все равно соответствует душевному состоянию, которое не покидает его с той самой единственной встречи; он чувствует, что повязан; и поскольку даже и речи быть не может о том, чтобы пустить в ход против них то, что ему известно, он видит лишь обратную сторону своего положения: он у них в руках, в их полной власти. При малейшей оплошности они избавятся от этого ставшего бесполезным помощника. Если бы им только стало известно, например, что их последняя жертва прячется со вчерашнего дня у него в клинике…

Почему не идет этот Валлас? Жюар начинает терять терпение. Ведь не он же настаивал на встрече; он лишь назначил место, чтобы отвести подальше от клиники поиски специального агента. Вокруг мнимого мертвеца и так уже крутится слишком много людей.

Время от времени доктор удивляется, что катастрофа еще не наступила. Дюпон должен был перестать жить часов двадцать тому назад; сам Жюар, который предоставил ему убежище… Но он и не мог обмануть доверия профессора и выдать его врагам. К тому же, как ему с ними связаться? Он так и скажет и будет стоять на том, что ему было неизвестно, кто стрелял, он скажет… Но к чему все это? У того человека нет обыкновения столь долго решать судьбу своих подчиненных. С самого начала Жюар понял, правда не признаваясь себе в этом со всей ясностью, что он сам себя приговорил, согласившись оказать помощь профессору — помощь, сверх того, ничтожную: но того человека так легко не провести.

Тем не менее ничто еще не нарушило спокойствия этого дня. Время идет своим чередом. Дюпон, не теряя присутствия духа, дожидается обещанной министром машины. По мере того как приближается назначенный для отъезда час, маленький доктор себе наперекор ободряется.

Но теперь он боится, как бы этот Валлас, который здесь никому не нужен, не испортил бы все в самый последний момент; он тревожится от этой задержки, которую нельзя было предусмотреть, принимая во внимание настойчивость, обнаруженную получасом назад специальным агентом. Жюар мог бы ей воспользоваться, чтобы уйти, так и не встретившись с ним, тем более что его профессиональные обязанности не позволяли ему ждать здесь до самого вечера; но он не решается уйти: полицейский может прибыть с минуты на минуту и, не найдя здесь никого, вернется на Коринфскую улицу — чего надо избежать любой ценой.

Маленький доктор продолжает свое хожденье взад-вперед от буфета до телефонов — пять шагов в одну сторону, пять шагов в другую. Он не знает, как ему быть… Делает остановку. Смотрит на часы — хотя делал это едва ли не двадцать секунд назад. Он устанавливает лимит, исчерпав который он не будет больше ждать; он исчерпывает один лимит за другим — и не уходит.

Слева от настенных часов простирается надпись, сделанная красными буквами длиной сантиметров пятьдесят: «Не загромождайте выход».

Симметрично, голубыми буквами на желтом фоне, читается реклама: «Не уезжайте, не прихватив с собой „Время“».

Жюар вдруг думает, что над ним потешаются; ему это становится настолько очевидно, что он даже испытывает почти что физическое ощущение, аналогичное тому, какое бывает, когда оступишься и внезапно потеряешь равновесие.

Человек, именуемый Валласом, вовсе не собирается прийти в назначенный час на эту нелепую встречу; его интересует клиника! И сейчас он там, копается повсюду; и поскольку у него есть ордер, никто ему ничего не скажет. Выбрав столь необычное место — холл вокзала, — Жюар лишь усилил подозрения специального агента, дав зеленый свет его любопытству.

Возможно, еще можно успеть помешать тому, чтобы Дюпона нашли. Жюару нельзя терять ни минуты. Пока он идет через зал, он думает о том, как бы все уладить, и вдруг его охватывает новое сомнение: этот Валлас — мнимый полицейский, он разыскивает профессора, чтобы прикончить его…

Маленький доктор останавливается, чтобы подумать.

Он стоит перед газетным киоском и делает вид, что разглядывает витрину. Не уезжайте, не прихватив с собой «Время». Он входит под предлогом покупки вечернего выпуска.

Один покупатель, склонившийся над прилавком, выпрямляется и немножко отступает назад, чтобы пропустить его в этом крохотном магазинчике, затем восклицает:

— А, доктор, — говорит он, — а я искал вас.

Итак, доктор Жюар в третий раз рассказывает о том, как в кабинете был обнаружен грабитель, о выстреле, о «легком ранении», о смерти на операционном столе. Он уже наизусть знает свой рассказ; он сознает, что повторяет его с большей естественностью, чем сегодня утром, в кабинете комиссара; и когда ему задают дополнительный вопрос, он предоставляет искомую деталь ничуть не смущаясь, даже если импровизирует. Этот вымысел мало-помалу занял в его воображении столько места, что автоматически диктует ему правильный ответ; он сам собой выделяет свои собственные уточнения и неясности — совсем как реальность в подобных обстоятельствах. Время от времени сам Жюар близок к тому, чтобы клюнуть на его удочку.

Впрочем, собеседник не старается усложнить его задачу. Он кстати вставляет свои реплики: видно, что он уже привык к этой версии событий и не думает ее оспаривать.

— Можете ли вы указать, хотя бы приблизительно, с какого расстояния был произведен выстрел?

— Метров пять или шесть, примерно; трудно дать более точную цифру.

— Пуля вошла в него спереди?

— Да, спереди, между четвертым и пятым ребром. Для убегающего человека выстрел ловкий.

— Другого ранения не было, так ведь?

— Нет, только это.

Диалог протекает с легкостью — с такой легкостью, что возникает даже какое-то беспокойство, словно перед слишком ловко закамуфлированной западней. Жюар задается вопросом, не знает ли Валлас больше, чем говорит.

Не очевидно ли, наоборот, что специальный агент знает всю правду? Его бы не прислали из столицы из-за обыкновенного грабежа. Чего же тогда он хочет добиться от доктора? Последний осторожно задает несколько околичных вопросов, чтобы попытаться узнать, нужно ли продолжать комедию; но Валлас остается верен первоначальным условностям — то ли из-за того, что считает их более надежными, то ли он не понял тех намеков, которые были высказаны специально для него Жюаром, то ли еще по каким-то причинам.

Главное, в чем хотелось бы убедиться маленькому доктору, это в защите, которой он может ожидать от полиции. Несмотря на недопонимание, которое отягощает их беседу, он испытывает симпатию к Валласу; но у него нет такого впечатления, что его помощь могла бы быть весьма действенной перед лицом столь могущественной организации. Он даже без формы. Что же касается агентов главного комиссариата, несмотря на то, что у них на первый взгляд больше престижа, Жюар слишком хорошо их знает, чтобы оставаться в неведении, как себя с ними вести и чего от них ждать.

Относительное доверие, которое внушает ему Валлас, тем не менее не мешает ему оставаться настороже: так называемый «специальный агент» тоже может быть на службе того человека.

С другой стороны, также не исключено, что его искренность столь глубока, что он даже не знает, что произошло на самом деле.

Жюар возвращается в клинику. Ему не удалось вытянуть из Валласа ни каких-либо сведений, ни обещаний. У него все меньше и меньше надежды относительно возможной поддержки, которую, в случае беды, окажет ему какая-нибудь властная структура. Скорее уж отдадут под суд как сообщника.

Как ни крути, он тоже виновен. Выхода, куда ни посмотри, никакого нет.

Через эти разнообразные опасности специальный агент, который вначале внушал ему непредвиденные опасения, стал казаться ему, по некоторому размышлению, намного менее опасным человеком, если и не спасителем. Жюар чуть было не берется упрекать себя за собственную недоверчивость: не следовало ли ему сказать правду — в отношении которой Валлас, как кажется, пребывает в полном неведении.