Режим бога (Последний шаг) (СИ) - Страница 6

Когда через две недели они с отцом встречали выписавшихся из больницы маму и Веги, врач спросила Эрхо Сотиса, каким образом ему стало известно о пуповине.

— Можете не верить, — усмехнулся тот, — но это благодаря сну, который видел старший.

Тогда-то она и сообщила, что у новорожденной было тройное обвитие шеи пуповиной.

— Может быть, когда-то у нас будет возможность подсматривать за новорожденными в утробе матери, — вздохнула врач, — об этом уже пишут в журналах… Но пока… — и она развела руками. — Вам повезло. Берегите способности вашего сына.

Если бы только знала она, причиной скольких проблем в ближайшие годы станут для Ноиро эти его способности!

Когда парню было шестнадцать, мама случайно застала его во время «прогулки». Она решила, что с сыном произошло то же самое, что и шесть лет назад, когда он чуть не умер от лихорадки, подбежала к нему и стала тормошить, метнулась звонить врачу, снова к юноше…

Он же в то время был неподалеку от дома, но встряска сдернула его с места. Ноиро потерял все ориентиры, оказавшись посреди унылой серой пустоши. Он не знал, куда лететь, да и летать он тут не мог, а стоял, будто скованный туманом.

Вдалеке скользили невнятные тени, и Ноиро мог только догадываться об их намерениях в отношении него.

— Назад! — закричал он, как всегда — не слыша звука собственного голоса.

Возможно, было в этом приказе что-то магическое, а скорее все существо юноши устремилось туда, где было это «назад», но в следующий миг он очнулся на своей кровати, слабый, с горящими от пощечин щеками и рыдающей от ужаса мамой рядом.

— Самое страшное для матери, — сказала она ему потом, — даже представить своего ребенка погибшим.

Ноиро и без того уже знал это: он посмотрел ей в глаза и понял, что пережила Гайти Сотис в эти минуты.

— Иногда, мам, со мной это бывает.

— Значит, тебе нужно обратиться к врачу!

— Со мной все нормально, мам. Я не ухожу надолго, это не смерть и не обморок, это «третье» состояние. Ты… просто не буди меня никогда, ладно? Можешь сделать хуже. Мое сердце бьется, я дышу, это как сон. Поверь мне на слово.

— Зачем ты это делаешь? Зачем?

— Это помимо меня. Я не знаю. Однажды побывав там, я не могу теперь остановится. Там целый мир, ма! Мне очень интересно изучать его. И, мне кажется, глубже есть еще мир…

Госпожа Сотис отмахнулась:

— Уволь меня от выслушиваний этого бреда! Ты умеешь погружать свое сознание в измененное состояние и видишь то, что тебе показывает твой загипнотизированный мозг. И ничего более. Когда люди умирают, они тоже видят всякие события, но это отмирают клетки памяти, вот и все! Хорошо, я не буду беспокоить тебя, но очень прошу: не увлекайся этим слишком часто. Кто знает, насколько это безопасно?

А вскоре внезапно умер отец от сердечного приступа. Терзаемый удушающими воспоминаниями о том, как все было до страшного дня, Ноиро не мог ни спать, ни оставаться в одиночестве. Это была непрекращающаяся мучительная боль в груди, во всем существе. Все, что ни пытался он начать делать, чтобы отвлечь себя, казалось пустым, никчемным и лишним по сравнению с… Да, с тем белым сиянием ночного заоконья, пришедшим к нему однажды.

И вот во время самого жестокого приступа тоски Ноиро снова очутился на серой пустоши. Ему померещилось, что одна из теней вдалеке походит на фигуру его отца, и он побежал следом. Двигаться было тяжело, почти невозможно, как в кошмаре. Фигура удалялась. Юноша изо всех сил вглядывался в нее, чтобы рассмотреть, но ощущение, что это отец, не проходило. И цвет — правда, теперь в привычную гамму примешивались оттенки заката — и стать, и походка были отцовыми. Фигура удалялась в сторону едва различимого посреди тумана грозного возвышения.

— Папа! Па!

И лишь чудом не сорвался Ноиро в пропасть. А отец — если это был он — продолжал идти по невидимому мосту к той конструкции, которая теперь проявилась куда четче прежнего. Это была вовсе не гора, как поначалу подумал юный путешественник, а вращающееся спиралевидное устройство. И сверху, над ним, серебристо-белесоватое небо тоже закручивалось в неистовый водоворот.

«Что это? — мелькнуло в мыслях Ноиро. — Зачем оно?»

И вдруг устройство как будто чихнуло, сперва сжавшись, а после резко раздавшись в размерах. Юношу отшвырнуло на камни с такой силой, что в грубом мире он получил бы сотрясение и хорошо, если бы вообще остался в живых. Да и здесь ему пришлось несладко.

Сколько он потом ни думал повторить опыт, сколько ни пробовал вновь найти загадочный ворот, до последнего времени у него не выходило ничего.

За три дня перед событиями, случившимися во «Вселенском калейдоскопе» — планеркой, на которой Гэгэус принял решение отправить Ноиро в Рельвадо, — журналист снова очутился на серой пустоши и даже увидел в тумане смутные очертания того невероятного приспособления. Однако он тут же заметил, что за ним наблюдают. Сперва Ноиро подумал об отце. Из того, прямо сказать, небогатого набора литературы на волнующую его тему Ноиро все же смог вынести основную мысль: там, где он оказывался, покидая свое тело, одномоментно способны присутствовать как живые, так и уже умершие, которым никогда не возвратиться в прежнюю оболочку. А возможно, это даже безвременье, где сливается прошлое, настоящее и будущее. Не иначе как оттуда смогла вырваться сущность покойной бабушки, чтобы дать знак своим любимым сородичам, предупредив тем самым о смертельной опасности. А коли так, Ноиро не терял надежды еще хотя бы раз встретиться с отцом и поговорить с ним о том, о чем они не успели, в повседневной суете все откладывая на завтра.

Но наблюдатель оказался не отцом Ноиро. Он действительно изучал его, оставаясь на почтительном расстоянии, и приближаться не желал.

Незнакомец был облачен в широкую бесформенную накидку. Капюшон черного балахона спускался на лицо, полностью скрывая черты. И только чистейший серебристый свет, который почуял в нем Ноиро, позволял предположить, что истинная сущность человека в черном иная, нежели он желает показать унылой расцветкой собственного одеяния.

Только тут молодому человеку пришло наконец на ум полюбопытствовать: а как же он сам выглядит в этом мире?

Ноиро вытянул руку, но ничего не увидел. Когда-то он читал о фантомных болях у инвалидов, перенесших ампутации. Им казалось, что у них болят давно отрезанные конечности. Так и здесь: сознание Ноиро хваталось за привычные воспоминания о теле, тогда как самого тела и мозга, который управлял бы им, тут не было.

«Интересно, вот ученые говорят, что только мозг способен мыслить… Тогда как о нем сейчас размышляю я, если лежу неизвестно как далеко отсюда, совершенно безжизненный и отделенный от собственного мозга? Мама права — я сам ввожу себя в состояние гипноза и сам себе показываю картинки? То есть Незнакомец — плод моего угасающего воображения? Почему же тогда все попытки подчинить себе это пространство и его население не приносят результатов? Во сне, в настоящем сне, я справляюсь с этим очень просто»…

Если Ноиро перемещался здесь, он перемещался весь, разом, при этом по старинке полагая, будто у него есть ноги и он их использует в ходьбе.

Он был просто слабо светящимся клочком тумана, серебристой паутинкой, форма которой отдаленно напоминала человеческую фигуру. Одно точно: на нем не было никакого подобия одежды в отличие от Незнакомца. Отец, если это был он, покидая пустошь, тоже походил на самого себя при жизни. Он был не в том, в чем его хоронили, а в любимом спортивном комбинезоне, который всегда надевал, отправляясь с детьми на конюшню в Затоне.

И Ноиро подумалось, что Незнакомец — это тоже сущность недавно умершего человека, который, быть может, еще не догадывается, что умер. Потому он и стоит, приглядываясь в растерянности к окружающему миру. Одно не сходилось: не было, по ощущениям Ноиро, никакой растерянности во взгляде Незнакомца.