Режим бога (Последний шаг) (СИ) - Страница 125

Остров заточения Гельтенстаха показался на рассвете. Он уже успел заледенеть и белел среди черно-серого пространства между водой и небом, словно гигантский айсберг. Хребет Летящего Змея и в самом деле напоминал змею, изогнувшуюся в море. А вдалеке смутно простирались берега Туллии.

Их высадили на берег с указанием, когда и где ждать обратного рейса. Это касалось только Ноиро и Нэфри — те уже знали, что Хаммон и Айят отправятся вместе с Учителем.

Вел их журналист, привычный к суровым козням заполярья, и в пути было не до разговоров: острый ледяной ветер бил прямо в лицо, слепляя ресницы и покрывая белой коркой брови и волосы. Время от времени Нэфри останавливалась, чтобы отдышаться, и вскоре Элинор с Айятом стали поддерживать ее под руки, облегчая путь, а она шутила над ними, ведь никогда прежде ей не доводилось видеть людей в зимней одежде, да еще и поседевших от инея.

Ноиро знал: сейчас она выдавливает из себя смех, а потом будет рыдать, как прорыдала всю прошлую ночь. Он понимал это, потому что и сам чувствовал себя не лучше, но в то же время ему хотелось, чтобы всё поскорее завершилось, чтобы Элинор обрел наконец покой в том мире, где остались его сердце и душа, и чтобы у всех знакомых кемлинских эмигрантов началась новая жизнь в приютившей их стране. Это были противоречивые чувства, и потому внутри журналиста бушевала вьюга смятения, похожая на ту, что назревала на материке, готовясь добраться и сюда, на остров.

ТДМ находился на плато над небольшой долиной. Он сам был частью этого плато, и когда-то его окружали постройки города, ныне мертвого и давно уже не похожего на город.

Впятером они расчистили устройство, и каждый опустил по каменному шару из шкатулки в предназначенную для этого «лунку» — отверстий в земле также было пять. Нэфри охнула, увидев, как выстрелил в небо луч ожившего портала и как взвихрились вокруг него серые облака. Это было и прекрасно, и страшно, как прекрасен и страшен великий Змей Мира — спиральный ворот перекрестка реальностей.

На прощание Элинор прижал к себе учеников, и вот стал слышен бешеный стук его сердца и сбивчивое, тревожное дыхание.

— Последний шаг! — шепнул Ноиро, наконец-то поняв Учителя и ужаснувшись, сколько приходилось прятать в себе страннику по звездам. — Всё получится, всё будет как нужно, это последний шаг!

Тот кивнул, сбрасывая с себя меховую шапку и тяжелую многослойную куртку. Ему хотелось уйти отсюда без одежды чуждого мира. Нэфри задрожала, ткнулась лицом в плечо Ноиро, а журналист обнял и привлек ее к себе, чтобы согреть и успокоить. Добродушно улыбаясь, Айят помахал им рукой: юный охотник с душой взрослого мужчины так и не успел хорошо выучить кемлинский язык, чтобы верно высказать им то, что было сейчас на сердце. Глаза говорили больше и честнее.

Напоследок Элинор поднял лицо к небесам, что-то шепнул, глядя в серебристый просвет. Ноиро мигнул; привиделось ему, будто на месте Учителя стоит теперь стройный юноша с длинными волосами и красивым, но настороженным лицом и усталым взором.

Тут старый Тут-Анн Хаммон обернулся, а ветер донес до них с Нэфри слова:

— Если станет скучно — зовите, и чудеса войдут в вашу жизнь!

Отовсюду хлынул свет. Плато опустело.

Тут дрогнула каждая частица мироздания. Что-то зрело, что-то менялось, и не было того, кто смог бы увидеть это, охватив полностью, ибо не существовало ни начала, ни конца, а было лишь бесконечное, вечное самопорождающее и самоистребляющее пространство. Никто не ведает, случается это постоянно или всего однажды, но вот всё стало искажаться, выворачиваясь наизнанку.

И великий Змей Мира, корчась, выбирался из старой кожи давно прожитого. И никто не знает, однажды или всякий раз появляется шанс изменить всё, что было неправильно. Нет такого глаза, который увидел бы, как линяет великий Змей Мира, нет такого уха, который услышал бы страшную музыку его самопревращения.

Пройдя через точку, где любое сущее становится пустотой, мироздание всецело воскресло, сверкая чешуей обновленных звезд, и снова грянула симфония бесконечной Вселенной — той Вселенной, которую на одной маленькой-маленькой планетке большие-большие мудрецы назвали Уроборосом.

Малое стало великим, и круг замкнулся.

Второй день клонился к закату, но всякое указанное Сейлио Ваднором место источника оказывалось пересохшим колодцем. Терпение здоровяка Валторо подходило к концу.

— Ты обманул, сказав, будто знаешь путь к спасению! — прорычал рыжий каторжанин.

— Я не виноват! Тут должна быть вода, я видел ее!

— Ты еще и лжец!

Валторо кинулся на Сейлио и свернул приятелю шею, но тот успел полоснуть его ножом по бедру. «Уж лучше вернуться в каменоломни!» — подумал рыжий.

Вскоре он истек кровью и умер посреди пустыни, не пройдя и половины обратного пути.

Ученый-альбинос из Ва-Кост по имени Бороз Гельтенстах прибыл в Восточный Кийар, не замеченный ни историей, ни жителями молодой столицы — никем, кроме таможни. Предъявив полученное разрешение, он был направлен к Зако Фурону, давно ожидавшему его приезда.

Это гипотеза астрофизика из Кемлина заставила Гельтенстаха оставить дела в родном городе и явиться на встречу. Фурон предложил очень простое и в то же время грандиозное объяснение мироустройства, доказывая, что миры могут существовать, находясь один внутри другого и соединяясь посредством неких порталов. Эти порталы должны функционировать благодаря магнитным полям небесных тел. Гипотезу Фурона в ученом обществе не приняли — хоть и не осмеяли, — но астрофизик и не подумал отказаться от нее, увлеченно разыскивая доказательства.

Портал они с Гельтенстахом так и не нашли. До поры до времени никто не ведал, что находится он всего-то в нескольких тысячах кемов от Кийара, в развалинах древнего города посреди пустыни Агиз. Однако имена этих ученых, прославившихся иными открытиями, вошли в историю и не раз звучали из уст учителей во многих школах мира.

«Думай о своем народе!» — назойливо жужжало в ушах совсем еще юной девушки.

За великие умения ее прочили в раванги племени, но для этого она должна была оставаться нетронутой и посвятить себя служению шепчущим духам. Родня — ее и новоявленного жениха — хотела иного. После смерти своего отца он должен был стать вождем, и все знали, как он засматривается на прекрасную дочь охотника, тогда как полюбившая его Керечар, крутобедрая дочь гончара, рыдает по ночам с тех пор, как узнала о сговоре.

Аучар стояла перед всем племенем, у высокого костра — и сильная, и беззащитная. Только что духи открыли имя ее настоящего попутчика. Он родится нескоро, через много весен, и далеко-далеко отсюда, а это значит одно: великий Змей Мира не желает, чтобы в нынешней жизни они были вместе. Аучар должна была выбрать путь и не имела права на просчет. Слишком дорога цена ошибки Говорящих.

Когда вопрос раванги прозвучал в третий раз, девушка опомнилась, подняла голову и тряхнула густыми, забранными на затылке в толстый пучок волосами. Извиняющимся взглядом простилась она с женихом, посмотрела на его и своих родителей, друзей, на заплаканную Керечар, которая робко выглядывала из-за спин подруг, распрямила плечи и тихо, но твердо ответила:

— Нет!

Ропот возмущения многих и вскрик радости одной стихли, когда Аучар продолжила:

— Я думаю о своем народе, и потому я стану равангой. Ни один мужчина не коснется меня до конца моих дней! Так хотят те, кто давно ушел за горизонт, в ночь. Я всё сказала.

И раванга радостно вскинул руки к небесам.

Гайти Сотис было неприятно. Эта женщина так и въелась в нее пронырливыми глазками, не обращая внимания на Эрхо. Но они ездили по городу уже столь долго, что беременной Гайти не хотелось и думать, чтобы снова выйти под жаркие лучи солнца. Ноги ныли и готовы были взорваться, а сердце часто колотилось, трепеща в груди напуганной птицей. А еще все время хотелось пить, однако пить много воды ей было нельзя, как любой женщине на сносях.