Резервация. Пятый эпизод - Страница 3

- Что ты натворил, мразь?! – зарычал Антон ему в лицо. Он обернулся на операционный стол, но не смог ничего разглядеть из-за яркого света.

Врач что-то забулькал в ответ. И тут же на его маске проявилось красное пятно.

- Блядь! – Антон отступил на шаг и заметил скальпель, торчавший у врача под грудиной. Белый халат был заляпан кровью.

Врач осел на пол. Его ослабшие руки нащупали скальпель в груди. Он стянул маску с лица, оставив на щеке красные полосы. Посмотрел на Антона. Ему было трудно дышать, и Антон понял, что кровь изо рта – следствие пробитого легкого.

- Дурак, - сказал врач, выдавливая изо рта густые сгустки. – Ты… не понимаешь…

Антон ухватился за штатив хирургической лампы и с ревом повалил ее на пол. Она упала с треском, замигала и погасла. Антон взглянул на операционный стол – парнишка смотрел на него испуганными глазами. Он был полностью раздет – скелет, с торчащими ребрами. И на его теле чернел этот страшный шрам. Его руки и ноги были привязаны к столу кожаными ремешками. Антон оглянулся на врача. Тот все также сидел на полу, среди раскиданного хирургического оборудования и ощупывал ручку скальпеля.

- Что вы искали? – Антон присел на колени. – Ну?! Что Гаспар хотел вынуть из него?!

Врач захрипел, забулькал – его рот растянулся в улыбке.

- Пошел… ты, - прохрипел он. – Ты… даже… не представляешь… что пытаешься… спасти…

- Человека, - сказал Антон, обернувшись к разделочному столу. – Я пытаюсь спасти человека.

- Он... уже… не человек…

- Так кто он?! Ну?! Говори?! – Антон схватил врача за ворот халата.

- Тебе… не выбраться…

- Поглядим.

- Я… - врач поднял руку и вытер с подбородка кровь, - …выживу… и разрежу тебя…

Он схватил Антона за лицо, измазав в крови. Антон сбил его руку.

- Черт! – он поднялся. – Я знаю, где выход, гребаная ты мразь! – сказал он. – За картой в кабинете Гаспара!

Глаза врача блеснули злостью. Он попытался встать, но Антон ударил его ногой – усадил обратно на пол.

- Выкарабкаешься – я весь твой. Но сначала – выкарабкайся.

Антон подошел к столу, где был привязан парнишка и освободил его от ремней.

- Айк… Айк… ольно… плохо… - замычал парнишка, глотая слезы.

- Я знаю. Знаю, - сказал Антон. Он помог ему подняться. Прижал к себе. Погладил по сальным, свалявшимся волосам.

На крючке у стены висел халат – Антон кинул его парнишке.

- Оденься.

Кое-как тот натянул на себя халат.

- Надо убираться. Пошли отсюда!

Они направились к выходу.

- Постой! – Антон схватил парнишку за рукав. – Постой…

На стене слева, на г-образных крюках, висели инструменты. Ножовка со сменным полотном, несколько зубчатых кругов на электрическую пилу и кусачки с длинными ручками, на режущих кромках которых Антон заметил прилипшие ошметки плоти. Когда-то он считал, что тело человека – это храм и после смерти в нем происходит нечто особенное. Эта вера разрушилась еще в академии, когда их, молодых и веселых, привели на экскурсию в морг, где судмедэксперты проводили вскрытие. На столе лежала пожилая женщина – с открытым ртом и распахнутыми глазами. Ее дряблое тело, словно бы стекало со стола. Обвислые груди со сморщенными сосками свисали набок, как истощившиеся бурдюки. Седые кудряшки в промежности скрывали высохший срам. В смерти нет романтики. Антон не помнил, кто это сказал. Но он бы выразился иначе – смерть ужасна. То, что тогда лежало на столе – и было ею, в полном понимании слова. Ничего лишнего – смерть для всех должна выглядеть одинаково. Старухой на разделочном столе. Ее тело не было храмом – его вскрыли, выпотрошили, как козу. Антон помнил отвратительный хруст, когда судмедэксперт, в полной тишине, такими же кусачками, какие висели сейчас на стене, перекусывал старухе кости. А после осторожно запустил свои пальцы между ее ребер и одним рывком вырвал грудину из окоченевшего тела, высвободив из костяного плена сердце и легкие.

Антон снял увесистые кусачки со стены.

- Теперь пошли, - сказал он и обернулся на врача. Тот все еще дышал, держась руками за торчавший из тела скальпель.

Этот не жилец, - Антон схватил паренька за тощую руку, выше локтя, потому что только там мог нащупать хоть что-то в рукаве, и потащил к выходу. Парнишка замычал, начал упираться босыми ногами, собирая раскиданный по полу хлам.

Антон отпустил его.

- Ты мне доверяешь?

Глаза смотрели на Антона с испугом. Они не знали, что такое доверие.

- Ты сдохнешь здесь, - спокойно сказал Антон. – Они придут. И ты вернешься туда, - он ткнул пальцем в разделочный стол. – Хочешь?! – палец Антона нацелился пареньку в грудь. – Вот так. Хочешь? – он провел пальцем от груди до пупа. – Хочешь, чтобы тебя разрезали?!

- Н-н-н… н-ет, - заикаясь, выдавил сквозь зубы парнишка. Тощий скелет в халате – призрак из старого фильма. Его вытянутое лицо, заросшее пучками волос, дергалось и шевелилось, как будто под кожей ползали десятки паразитов. Красные, обсосанные губы чмокали, выставляя напоказ гнилые зубы.

Мог ли он говорить осознанно? Антон верил, что мог.

- Тогда пошли, - сказал он, и они прошелестели сквозь завешанный полиэтиленом дверной проем. И тут же, на выходе, столкнулись с Гаспаром. Он был один – позади коридор был пуст и безмолвен. Чертов вояка - сухой, поджарый – в военный брюках, туго зашнурованных берцах и расстегнутом кителе, под которым рябила полосатая тельняшка. Он уставился на Антона, испачканного кровью, потом перевел взгляд на парнишку в белом халате, и попытался выдернуть из кобуры револьвер. Но Антона ценили за то, что он не колебался. Резким ударом кусачками, он перебил Гаспару запястье, а вторым ударом – в голову – отбросил главнокомандующего сопротивлением к стене. Антон заметил у Гаспара кровь на лице, когда тот, с хрипом, сползал по кирпичной кладке, оставляя на ней бурые полосы. Он все еще пытался выхватить револьвер, но руки не слушались и он обмяк, закатив глаза.

Антон отбросил кусачки в сторону и сдернул у Гаспара с пояса связку ключей. Выдернул из кобуры тяжелый пистолет, сунул его за пояс, а потом схватил парнишку за рукав:

- Вот теперь - бежим!

И они побежали. По красному ковру, затираемые белыми кирпичными стенами, как льдом. По изогнутой струйке подземного коридора. К единственному спасению, которое вытянуло бы их на поверхность, из этой страшной, подкроватной тьмы.

В шахте лифта горел свет. Несколько плафонов, связанные проводами, тянулись вниз по стене, как если бы сюда спустили гирлянду. Между платформой лифта и коридором, лежала широкая доска – мостик, по которому Гаспар спустился в этот устланный ковром коридор.

- Давай, быстрее, - Антон подтолкнул паренька к мостику. Он знал – медлить было нельзя. Если их схватят, вряд ли смерть окажется быстрой.

Парнишка ловко пробежался по шаткой доске.

- Молодец, вот так, - Антон осторожно, стараясь не оступиться, последовал за парнишкой. Когда он оказался на платформе, лифт качнулся, и доска свалилась вниз, в черную дыру.

- К черту!

Он дотянулся до рычага – лязгнули механизмы, и вся шахта наполнилась гулом. И платформа лифта, раскачиваясь из стороны в сторону, поплыла вверх.

Антон задрал голову – дверь шахты была отперта. Теперь, при свете электрических плафонов, ему не приходилось щуриться, чтобы это разглядеть. Не приходилось гадать по узенькой полоске света, чтобы понять. Дверь была отворена. Он видел это. Он это знал.

Антон глянул вниз. Лифт поднимался медленно, вязко. Как во сне. Казалось, прошла целая вечность, а они поднялись на расстояние вытянутой руки.

Парнишка скулил что-то, вцепившись в скользкие цепи.

Нас двое, - подумалось Антону. – И лифт поднимается медленнее.

И в этот момент снизу захрипели громкоговорители. Их тяжелые, пыльные откашливания ворвались в шахту лифта – больные, обессиленные, они карабкались по стенам, но срывались вниз, разбиваясь о дно убогим эхом. И вдруг, вслед за ними в шахту ворвалась сирена – завыла, набирая обороты и прыжками, отталкиваясь от стен, нагнала лифт и выпрыгнула из открытой двери в верхний коридор. Понеслась по нему – обезумевшим паукообразным существом, цепляясь за стены и потолочные перекрытия, роняя на пол куски побелки и кирпичную крошку.