Революция сознания. Трансатлантический диалог - Страница 10

Рассел: Когда к таким фактам начнут относиться более серьезно, мы несомненно станем свидетелями грандиозной смены парадигм в науке. Она может оказаться самым значительным сдвигом, когда-либо имевшим место в западном мышлении. Не исключено, что мы уже находимся на его ранней стадии. Томас Кун, который около тридцати лет назад впервые ввел идею парадигмы, показал, что смена парадигм происходит несколькими стадиями. Сначала идет стадия открытия аномальных данных, не укладывающихся в существующие модели реальности. Поскольку сама модель еще никем не подвергается сомнению, аномалии игнорируются или даже отрицаются. Затем, поскольку число таких данных становится настолько велико, что игнорировать их уже нелегко, существующая модель модифицируется в попытке приспособить к ней необычные наблюдения. В классическом примере коперниковской эволюции такой аномалией было движение планет, не соответствующее представлению, согласно которому они должны двигаться вокруг Земли по круговым орбитам. Средневековые астрономы пытались объяснить эти несоответствия, добавив к круговым орбитам так называемые эпициклы, то есть кривые, которые описывают окружности, вращающиеся вокруг других окружностей. Однако этого оказалось недостаточно для того, чтобы объяснить результаты наблюдений, и тогда ученые добавили эпициклы к эпициклам – окружности, вращающиеся вокруг окружностей, которые, в свою очередь, тоже вращаются вокруг окружностей. В результате сложилась весьма громоздкая модель. Тем не менее, достоверность базового мировоззрения все еще не вызывала сомнений.

В том, что касается явлений сознания, мы находимся сейчас на такой же стадии. Для западной науки сознание является великой аномалией. В научной модели реальности человеческое сознание невозможно вывести из чего-то другого, и ничего ее не может объяснить. Однако сознание – единственное, в существовании чего мы можем быть полностью уверены. Именно о нем сделал Декарт свое знаменитое высказывание: cogito ergo sum [1]: я могу усомниться в точности своего восприятия, могу усомниться в своих мыслях, в своих чувствах, однако есть нечто, в чем я не могу усомниться, – это сам факт, что я воспринимаю, мыслю и чувствую, что у меня есть сознание. Таким образом, ученые находятся сегодня в странной ситуации. Постоянно получая подтверждения факта своего сознания, они, тем не менее, не имеют никакой возможности его объяснить.

В прошлом наука просто закрывала глаза на этот вопрос. Казалось, нет необходимости принимать в расчет сознание, ведь они изучали не разум, а физический мир. Сегодняшняя наука столкнулась с ситуацией, в которой она уже не может продолжать просто игнорировать вопрос о сознании. Теперь, что типично для второй стадии смены парадигм, предпринимаются усилия как-то растянуть общепринятую схему, чтобы эта аномалия могла уложиться в ней. Некоторые ученые с надеждой смотрят на квантовую физику, другие – на теорию информации, третьи – на нейропсихологию. Все они всё еще пытаются объяснить сознание, оставаясь внутри существующей парадигмы пространства-времени-материи. То обстоятельство, что они никак не могут добиться какого-либо значимого продвижения, подсказывает мне, что, скорее всего, они находятся на ложном пути. Необходима принципиально новая модель реальности, в которой сознание является столь же фундаментальным аспектом реальности, как пространство, время и материя, а может быть – еще более фундаментальным.

Это третья стадия куновского процесса – создание радикально новой модели, объясняющей аномальные явления. Мы туда еще не пришли. Нам уже ясно, что старая парадигма не работает. Для нас очевидны ее трещины и слабые места. Однако лишь очень немногие дерзают выходить в своем мышлении за пределы той клетки, которой является модель пространства-времени-материи. Но для появления новой модели потребуется именно это. На сегодняшний день наука все еще находится в цепком плену у старой схемы.

Ласло: Мы держимся за устаревшую парадигму, относясь к ней как к реальности, а не модели. Мы – то есть большинство ученых, а также людей, взирающих на науку как на источник истины, – свято верим в то, что наши представления о реальности и есть сама реальность.

Рассел: Да. Так всегда происходит с парадигмами. Люди верят, что их модель является реальностью, а не ее описанием.

Гроф: Грегори Бейтсон писал и говорил о том, что люди путают карту территории с самой территорией.

По его словам, это все равно что прийти в ресторан и съесть вместо обеда меню.

Ласло: По счастью, даже в августейшем мире науки происходят тонкие изменения, последствия которых значительны и в целом непредсказуемы. Даже карта, которую принимали за реальность в течение трехсот лет, может в конце концов оказаться выброшенной на обочину. Именно это произошло в первом десятилетии нынешнего века, когда эйнштейновская теория относительности пришла на смену классической ньютоновской механике. Но почему произошло именно это? Ведь физики всегда могли объяснить определенные теории на основе совершенно иных теорий. Все на свете имеет всегда больше, чем только одно объяснение.

Гроф: Действительно, почему была принята именно эйнштейновская интерпретация результатов исследования перигелия Меркурия во время солнечного затмения? Ведь и она не давала абсолютно точных прогнозов, она всего лишь была ближе к реальным результатам опыта, чем то, что можно было вывести из ньютоновской модели.

Ласло: Даже на основе ньютоновской физики можно было предсказать практически те же данные, если бы взяли на вооружение баллистическую теорию света. Предположим, что свет, будучи потоком фотонов, имеет массу. В таком случае, в силу закона гравитации фотоны должны притягиваться к массе Солнца и других небесных тел. Получилась бы такая же искривленная траектория, как та, которую выводят на основании предположения об искривлении пространства или пространства-времени.

Гроф: Так почему же была принята теория Эйнштейна, а не Ньютона?

Ласло: В конечном счете, представляется, что это произошло благодаря чему-то, что является для науки почти эстетическим фактором, а именно – простоте и стройности. Здесь речь идет о простоте и стройности математического аппарата физической теории. В пространственной теории относительности, впервые выдвинутой Эйнштейном, уравнения движения остаются инвариантными даже в случае ускорения движения. Благодаря знаменитым «релятивистским инвариантам», уравнения выводятся с неизменным постоянством и стройностью. Когда на стыке столетий наука столкнулась со странными явлениями, в том числе с излучением черного тела, физикам для спасения достоверности своих теорий не пришлось добавлять допущений с натяжками и изобретать новые постулаты.

За несколько столетий до этого похожий подвиг совершил Коперник своей гелиоцентрической теорией. Он отказался от эпициклов, добавленных к эпициклам, которые нужны были астрономам, чтобы сохранить достоверность старой геоцентрической астрономии. Коперник был убежден, что природа любит простоту. Разумеется, ученые и сами любят ее в своих теориях, которые и без того слишком сложны, чтобы усложнять их сверх необходимости. Это одно из самых важных соображений, играющих роль при принятии новых теорий в современной науке.

Рассел: Меня всегда очаровывали аспекты простоты и инвариантности устройства вселенной. Я начинал свою научную деятельность математиком. К этой дисциплине меня привлекла ее простота и красота. Для меня явилось настоящим откровением то, что существует одно-единственное базовое уравнение, лежащее в основе механики всего физического мира. Все сводится к той или иной форме эйлеровского уравнения, или к тому, что на более доступном языке называется волновым уравнением. Это очень простая, но чрезвычайно мощная формула. Она применима и к колебанию маятника, и к динамике внутриатомных процессов, и к распространению света, и к движению планет. Она поразительно проста и поразительно красива. Если бы в тот период меня спросили, есть ли бог, я бы ответил, что бог – в математике.