Революционная сага - Страница 7

— А это она или он? — спросил Федот, указывая на собаку.

— Ума не приложу. Как-то совершенно не задумывался.

— А как зовешь животинку?

— Да ты ее зови — не зови — все равно не прибежит. Глухое оно. Ну вот я и подумал, если не отзовется, зачем придумывать имя?

Федот пожал плечами:

— И все же чудно, что она на меня так реагирует.

— Как именно?

— Да никак! Это как раз и чудно. Обычно животных нежить раздражает.

— К слову… Я ведь следил за тобой. — заметил Федот наливая самогон по кружкам. — Или кто из моих детей смотрел — ты ведь траву собирал на кладбище. Ты колдун?

Геддо кивнул.

— Чернокнижник? — сделал следующее предположение Федот.

— Нет.

Чокнулись, выпили, закусили огурчиками.

— Тогда зачем тебе не спать ночами? — продолжал Федот. — Ходить на кладбище?

— Что касается ночей, то некоторая трава только после захода солнца силу имеет. А другая — исключительно на кладбище растет…

— То бишь покойников подымать не будешь?

— Снова нет…

— Ну оно и хорошо. У меня на тутошнем жальнике моя бабка лежит. Ох и не хотелось бы, чтоб она воскресла.

Затем оба немного помолчали, подумали каждый о своем.

— Может, тебе чего-то разэтакого надо. — спросил Федот. — У нас на болотах чего только не имеется.

Геддо покачал головой. Дескать, нет спасибо. Как-то своими силами справится.

— Ну и ладно… А за еду не беспокойся. Ты только скажи — нагоним и рыбы и раков. Только знай — таскай. Насолим на зиму, наварим ушицы… Хороша ведь уха да под самогон?

И подмигнул Геддо. Тот совершенно честно кивнул: да, действительно, хороша. Впрочем, уха и без самогона хороша, да и если самогон сварен для себя, то его можно с чем угодно употреблять.

Со стороны леса на деревню наползали тяжелые грозовые тучи.

— Ладно. — поднялся Федот. — Пора мне идти.

— Бывай… — отозвался Геддо. — Заходи завтра, я грибов нажарю…

Непогода обрадовала Геддо дождем. Но тучи на небе не задержались. Воробьи переждали краткий ливень под крышами, и как только дождь прекратился, стали плескаться в лужах, предвещая погоду жаркую, солнечную.

Лето давало свою последнюю гастроль.

Небо лило на землю ничем неразбавленную жару.

Солнце пекло в полную силу, как будто выплескивая все недоданное за лето тепло в один день.

Вы устали от комаров? Думаете: зачем выдумывать адские муки, когда есть комары?

Не можете уснуть жаркими августовскими ночами? Ну-ну, ну-ну. Вспомните еще жаркое лето, да поздно будет. Жать его будете, но не все доживут, лягут в твердокаменную зимнюю землю.

Вот именно в такой жаркий день все и случилось. Из-за леса появилось четверо конных. Ехали не спеша, совершенно не таясь. О чем-то беспечно разговаривали. Один, отпустив удила, крутил цигарку.

Геддо следил за ними из окошка. Думал не высовываться, сидеть тише воды, ниже травы. Но люди эти совсем не походили на того, от кого старик скрывался.

Он вышел на крыльцо дома, постоял немного. Затем пошел к калитке. Собака бежала за ним.

Отряд заметил старика еще с околицы. Но не стали торопить лошадей. Проехали улицей также неспешно, как проделали весь этот путь.

Когда уже были на месте, в трех шагах от Геддо — остановились. Стали рассматривать старика.

Был тот не то чтоб диким… Командир отряда задумался, подбирая подходящее слово. И как ни странно, это ему удалось. Старик был не диким. Он был одичалым.

Старик думал о другом: это были совсем не те, кого он опасался. Тем, кто будут посланы на его поиски сообщат приметы, его слабые и сильные места. Дадут оружие иное нежели шашки, пистолеты и винтовки.

Вот так молчали долгие несколько минут, глядя друг на друга.

Было жарко. Казалось, под форменной фуражкой мозги начинают плавиться.

— А что, дед, кроме тебя в деревне другие полезные ископаемые имеются? — наконец спросил главный. — В смысле другие люди?

Старик покачал головой:

— Не-а. Один я тут.

— Ну и стоило сюда ехать? — спросил командир у своих спутников.

Те пожали плечами: дескать, наверное, все-таки зря ехали. Но коль уже приехали…

Стали спешиваться.

— Устали, поди, издали ехавши… Вам, наверное, с дороги водицы испить хочется студеной?

— Да нет старик, тут одной водой не отделаешься…

И, не дожидаясь приглашения, стали входить во двор к Геддо.

Хотя во двор имелись ворота, они были закрытыми. А старик стоял в узкой калиточке и никак нельзя было пройти, его не задев.

Впрочем, главный даже и не старался не задевать. Будто даже специально задел Геддо плечом, втолкнул его во двор.

Старик действительно попятился во двор. Чуть не наступил на свою собаку.

Четверо вошли во двор. Шли будто вальяжно, но было в них что-то скрытое, сильно, взведенное как пружина. Случись что — вздрогнут, из расстегнутых кобур вылетят пистолеты и в воздухе станет тесно от свинца.

Гости огляделись, осмотрели двор.

Остались довольны.

Геддо, чтоб далеко от дома не ходить, свои эликсиры испытывал тут же. За сим в палисаднике густо цвело вишневое деревце. Растерянные дикие пчелы гудели в этом бело-зеленом крошеве. Все это невыносимо пахло весной.

Под вишней имелась грядка моркови — была она поменьше репки из легендарной сказки, но ботва была по пояс, неизвестно как глубоко уходил корешок, но на поверхности было видно плод размером с мужской кулак. При этом сравнении мужчину следовало бы подобрать побольше. Имелась капуста, головку которой одному не унести в руках — только катить.

Особое место занимали помидоры — хоть и были они размером как обычные, но росли на кустах размером с двухлетнее деревце.

— Тэкс… — ухмыльнулся главный. — А это что у нас растет? Да ты, старик, я так смотрю, куркуль? Кулак?.. Рабочие в городах голодают а у вас тут… Прям сады Гефсиманские.

Вероятно, имел он в виду сады все же дивные, Вавилонские. Но это были уже тонкости. Нюансы.

Его, похоже, совершенно не смущало то, что помидоры в этих краях обычно не растут, а вишни никак не могут цвести в октябре.

И потянулся рукой, чтоб как яблоко, сорвать помидор.

— Не трогайте их… — попросил Геддо. — Они могут быть опасны! Надо сперва на животных пробовать.

— Да пошел ты! — ответил человек в кожанке.

И небрежно смазал рукой куда-то в направлении старика. Ударил не то чтобы сильно — в эпоху сабельных атак некоторые дамы пощечины бьют сильнее.

Но старику хватило и того.

Он, охнув, рухнул на землю, да так неудачно, что сам себя стукнул по носу. Пролилась первая кровь — пока что из разбитого носа.

Густая кровь, цвета пурпурного упала вниз, тут же обернулась корочкой пыли. Старик тут же поднес руку к лицу, зажал нос.

Но было уже поздно: пока капля падала, что-то изменилось в этом мире.

Собака очнулась от полудремы, словно лениво поднялась на все четыре лапы, неспешно подошла к старику.

— Смотри-ка, — бросил кто-то из прибывших, — этот блошиный питомник еще двигается.

— Нет… — заклинал старик. — Только не это, не сметь! Пусть бьют.

Собака не слышала — была она глухой. Да и если б слышала — что это изменило? Искушение было сильней.

Она подошла к старику, прямо с земли слизала капельку крови.

— Эй, дед, да ты свою шавку что, не кормишь?.. — предположил тот же балагур.

Остальные услужливо засмеялись…

И тут собака прыгнула.

В мгновение произошла трансформация: от земли оторвалась некрупная собака породы, будто обыкновенной, дворовой. Но в прыжке стала больше, тяжелей, ударила в грудь ближайшему пришлому так, что тот не удержался на ногах — и, махая руками, рухнул в пыль.

Трое выхватили пистолеты — закружили вокруг борющихся, но стрелять опасались.

По крайней мере, сначала.

Что было дальше — старик не видел. Он по-прежнему лежал на земле.

Вокруг него что-то происходило что-то ужасное, но он не желал знать и видеть что именно. Он прятал голову в руках, смотрел на мир по-воровски, один прищуренным глазом. Да и тем видел совсем немного: лишь узкую полоску земли под собой.