Революционная сага - Страница 4

— В прошлом году. — отрезал Евгений.

— Я же говорю — недавно.

Аристархов кивнул:

— Ну да, еще недавно было лето, а нынче уже пол-одиннадцатого… Сейчас год — это целая эпоха.

Еще когда они служили вместе, Геллер заметил: с Аристарховым совершенно невозможно говорить, когда тот сам того не хочет. Будет отвечать односложно. Станет эксплуатировать тот факт, что все его считают чужаком, делать вид, что не понимает о чем речь.

Ну вот, времени все меньше и меньше. Придет комиссар — и выбраться отсюда станет сложней. Что делать, что делать, ведь действительно: так могут и убить.

Потому Гелелер пошел напролом:

— Аристархов, приятель, ты же меня не убьешь? Ты меня отпустишь?

Строго говоря, приятелями они никогда не были. Бывало, пили вместе, играли в штос по-маленькой, не столько ради выигрыша, сколько для удовольствия. Везло все больше Геллеру, но поскольку ставки были невелики, то Евгений зла на штабс-капитана не держал. Но и особо нежных чувств не испытывал…

— Отпусти, не убивай, — частил пленный, — глядишь, и я тебя когда-то отпущу.

— Если я тебя сейчас пущу в расход, — ответил Аристархов, то и в перспективе мне тебя бояться не надо…

Геллер замолчал и кивнул: в словах Аристархова была просто убийственная логика.

В вихре гражданской войны пленных часто не брали, раненых добивали.

Геллер не питал иллюзий: его никто не любил. Женька Аристрахов, которого он за глаза звал «жиденком» или «выкрестом», наверняка не был исключением. Мало того: Геллера боялись многие, подавляющее большинство тех, с кем он сталкивался. Говориться же, что католические храмы строят не для красоты, а для того, чтобы вселять в сердца страх и панику. Геллер был человеческим аналогом католического собора.

Многие думали, что как раз Аристархова Геллер не пугает. На самом деле это все обстояло не совсем так: чувство было загнано так глубоко, что о нем часто забывал и сам носитель.

Может и вправду: если расстрелять пойманного, одним полуврагом станет меньше. Но что это меняло глобально? Аристархову внезапно стало жаль пленного: все же как ни крути, человек смотрит в глаза смерти.

— Ты уж прости… — Евгений задумался, подбирая обращение. — Прости, старина, но тут не от меня все зависит. Здесь от меня вовсе ничего не зависит на самом деле. Есть у нас комиссар — как он решит, так и будет…

— А может, рванем отсюда вдвоем?..

Аристархов покачал головой.

Когда Чугункин вернулся, то застал лишь хвост разговора:

— Тебе надо было бросать оружие и уходить за речку вплавь.

— Да ну тебя! И чтоб я там делал мокрый без коня и оружия…

Затем похлопал себя по карманам. Опровергая данные ранее показания, из промокшей одежды достал пропитавшийся водой коробок со спичками, портсигар серебряный, тяжелый. Отщелкнул крышку — внутри было пусто.

— Ну вот… — обиделся Геллер на портсигар, затем повернулся к Аристрахову. — У тебя не будет закурить?

— Я не курю — ты же знаешь…

Геллер пожал плечами.

— Ну, мало ли, вдруг начал? Времена нынче нервные. А у товарища комиссара нету?

— Он тоже не курит. — отрезал Аристархов даже раньше, чем Чугункин успел открыть рот.

— А у солдат попросить хотя бы махорочки?

Прием был стар как мир, и Аристархов его, безусловно, знал: сперва выторговать у хозяев папиросу. А уж если они для тебя сбегают — так это вовсе хорошо. Затем закинуть ногу на ногу, прикурить, повести разговор неспешно, словно пленный здесь на самом деле — господин.

— Не боись, до смерти еще покуришь! — Срезал Аристархов.

…И улыбнулся.

Но улыбочка у него получилась настолько кривой, что Геллер заметно вздрогнул.

— И на что ты надеялся?

— Да как-то особых планов не было… Думал, может удастся просидеть в камышах до вечера.

— До вечера еще далече… — заметил Аристархов.

Геллер отмахнулся от этого рукой как от несущественного:

— Был случай, меня прижали вот приблизительно так же к реке, только ближе к вечеру и бандиты настоящие. Уже думал: смерть ко мне крадется. Ну а затем сбросил кожух в воду, его понесло течением. Бандиты — давай по нему палить. Пока догнали кожух, пока вытащили его на берег, пока разобрались что их надули — от меня и след простыл. Да и стемнело. Тужурки, конечно, жаль, но оружие я тогда не оставил. А вот помню мы как-то с Гришкой Мышковским…

— Вы знаете товарища Мышковского? — ахнул комиссар.

— Ну да, а как же! Глыба, а не человек. А как он стреляет по-македонски!

— И чем вы с ним занимались? Вероятно, экспроприациями?

Геллер покачал головой:

— Да нет, меня пригласили, дабы найти и устранить одну личность, врага трудового крестьянства. Я был уполномочен Румчерод'ом, а товарищ Мышковский определялся мне в помощь, и, соответственно, как наблюдатель.

Чугункин открыл рот так широко, что чуть не вывихнул челюсть: надо же какой человечище: не просто знал Мышковского, а даже…

Еще через пять минут Геллер уже курил папироски злые солдатские, набитые не то табаком, не то чаем.

Допрос превратился в пересказ Геллером, событий старых, посвежей и совсем новых. Из разговора выходило, что Мышковского, знаменитого экспроприатора и убежденного большевика пленный действительно знает. Аристархов в этом практически не сомневался. Заодно был уверен: за этот год, пока они не виделись, Рихард наверняка обзавелся знакомствами среди анархистов, эсеров. С монархистами, пожалуй, он был знаком ранее.

Однако, Геллер это не уточнял, а Аристархов наводящие вопросы не задавал. Особой выгоды от смерти Геллера тоже не предвиделось.

Да и вообще, комбат в этом разговоре чувствовал себя совершенно лишним. Сказать, будто было нечего: Мышковского он не знал, идеям марксизма он сочувствовал лишь формально, в анкетах. На самом деле коммунистическое учение ему была до фонаря. Равно, как и миллион иных догм и заветов. В этом он был схож с Геллером.

Однако, последний мог беседовать на тему любую, оказывался в центре внимания хоть в великосветском салоне, хоть среди взбудораженных крестьян. Аристархов же терялся часто в кампании даже трех человек.

Краем глаза это заметил Чугункин, и постарался вовлечь в разговор уже зевающего комбата.

— Кстати, а как тут в мое отсутствие вел себя товарищ пленный? — справился комиссар у Аристархова.

— Просил отпустить, — не стал скрывать комбат.

— А в самом деле. — улыбнулся Чугункин. — отчего бы и не отпустить товарища Геллера?

Аристархов неопределенно мотнул головой, дескать, решайте сами.

— Впрочем, может, вы присоединитесь к нам? Рабоче-крестьянской армии нужны квалифицированные командиры.

Геллер улыбался широко, совсем не пытаясь скрыть свою радость: очевидно, что оставаться пленным ему остается немного.

— Нет, спасибо… — ответил Геллер. — У меня имеется совершенно иное задание. К сожалению, не имею права его разглашать…

Чугункин едва не всплеснул руками. Определенно, наш человек, бдительный, умеет хранить секреты. А вот если бы его расстреляли, кто бы выполнил задание Партии?

В том, что Геллер выполняет задание Партии, Чугункин практически не сомневался.

…Прощались довольно тепло.

Пленному не только вернули коня, но выдали сухой паек на три дня. Отсыпали бы и дефицитных патронов, но пулемет Рихарада использовал вовсе редкие, французские…

Когда за Геллером простыл след, Аристархов наконец заговорил:

— Ваш Мышковский — грабитель… Гангстер. И мы отпустили бандита…

— Да полно вам. И Мышковский, и ваш знакомый — наши, благородные революционные разбойники. Те, кто отбирает деньги у богатых… И отдает их партии.

— А как же бедные?

— Ну сами подумайте — что можно отобрать у бедных? Как говорил Маркс: только цепи…

Пролетарию нечего пропивать кроме золотых цепей буржуазии! — подумал Евгений.

Но промолчал…