Революционная сага - Страница 3

А как-то утро сложилось вовсе невнятно. К реке отправилось трое с ведрами, ну и, разумеется, с оружием. Времена все же неспокойные. По нужде и то лучше отлучаться с наганом.

И в самом деле — скоро от реки, послышалась стрельба. Кто-то кричал.

На ноги поднялся весь батальон. Многие рванули к реке, кто в чем был. Но были встречены пулеметной очередью. Залегли.

Командир части еще спал, поэтому первым о происшествии узнал комиссар. Появилась крамольная мысль: не будить комбата, принять командование на себя, добыть первую победу. С иной стороны, опыта было ровно никакого. Опять же, а что командовать? Крикнуть: «Вперед»? А что далее?

Вернее, что именно — ясно. Дальше река. Густые камыши, вероятно, заболоченный берег. Комиссару Чугункину подумалось: это все равно, что атаковать туман, болото.

Опять же: скажем, он крикнет: вперед! Положим, даже рванет сам. А вдруг за ним никто не побежит. И стрелять противник будет только по нему. И до реки бежать далече, за неимением иных целей, его успеют пристрелить раз пять.

Умирать в самом начале блестящей полководческой карьеры не хотелось.

Пока Чугункин сомневался, из палатки появился, протирая глаза, комбат Аристархов:

— Что тут у вас?

— У нас тут бой, а вы спите! — вспылил комиссар Чугункин.

— Вас так послушать, — ответил комбат, — так я вообще никогда спать не должен. Лучше доложите диспозицию.

Чугункин не нашел ничего веского, чтобы ответить на первый, а, особенно, на второй вопрос.

К счастью, его спас кто-то из рядовых:

— Ваше высокоблагородие… — по старой привычке начал доклад солдат, но тут же исправился. — Товарищ комбат, противник прижат к реке, но отстреливается.

Как раз принесли первого раненого. Им оказался один из тех, троих, ушедших поутру за водой.

Был это паренек молодой, всего боящийся, а потому и осторожный.

С его слов выходило так: отстал от сослуживцев, а, потому, к месту стычки подошел последним. Вроде бы, возле водопоя его товарищи с кем-то зацепились, началась пальба.

Именно пареньку батальон был обязан тем, что противник не вышел из соприкосновения. Когда началась стрельба, он упал на землю, перекрыл единственную дорогу, ведущую с водопоя, и стал патрон за патроном посылать в сторону места столкновения. Повредил он при этом только камыш, но зато самого его задело рикошетом.

Но ничего толкового сказать он не мог: ни сколько было противника, ни что случилось с его товарищами.

Чугункин сурово покачал головой, дескать надо будет взять человека на карандаш. Но Аристархов потрепал раненого по плечу:

— Молодец, что не побежал…

После этого комбат поступил еще удивительней: не рванул к месту боя, до которого-то и было с четверть версты. Аристархов побежал в сторону обратную, вскарабкался по склону. Чугункин догнал его где-то посередине, когда военспец остановился возле дерева и стал рассматривать диспозицию. С высоты было видно немногим больше.

Комбат прислушался: сухо стреляли винтовки. Из них палили бойцы его подразделения.

Им отвечали из камыша. Сухо и коротко трещал пулемет — стрелок бил наверняка, экономя патроны. Гремел пистолет, била винтовка.

— Ну что? Начнем атаку?

Аристархов покачал головой. Затем посмотрел вверх, туда, где шумели листвой деревья, и отчего-то вдруг сказал:

— А сегодня славный ветер.

Со склона спустился быстро, проходя через расположение батальона, бросил:

— Приготовить факелы! Подпалить камыши!

С этим проблем не возникло: наломали веток, обмотали их тряпьем, плеснули керосином из "летучей мыши".

Факела полетели в камыш. Противник среагировал, попытался положить факельщиков. Но слишком поздно. Один факел добросить не удалось, он упал на дорогу, зато остальные попали по назначению.

Камыши не вспыхнули словно порох, но загорелись быстро — последние две недели стояли сухими. Горели с треском, пепел взлетал хлопьями садился на деревья, ложился, словно снег на землю, на бойцов.

Но камыш, как известно, произрастает из воды, из грязи, водой питается, потому очень скоро все русло затянуло дымом.

Ветер погнал дым к водопою.

Стрелять продолжали обе стороны, но уже не так чтобы сильно. Солдаты палили, чтоб противник не поднимал головы. Тот огрызался, вероятно, даже не целясь.

Наконец, Аристархов крикнул так, чтоб было слышно и в камышах:

— Прекратить огонь! — и после паузы добавил уже в сторону реки. — Эй, там, сдавайтесь что ли…

Из камышей на узкий пляж выбрался человек. Был он изрядно измазан речным илом, его крутило от кашля.

— Бросай оружие! — крикнул Аристархов.

На песок полетел ручной пулемет, винтовка, за ним шлепнулся и пистолет.

— Пусть и другие выходят! — крикнули ему.

— Нету других. — прокашлял сдавшийся, — Я тут один.

На всякий случай солдаты подождали, пока прогорят камыши. Но действительно никого не нашли — ни живого, ни мертвого…

Пока пленного вели к командирам, тот кашлял, тер глаза, из-за чего лица долго не было видно.

Но еще с шагов двадцати Аристархов опознал пойманного:

— О нет…

Зато пленный, протерев глаза, широко улыбнулся:

— Женька, ты что ли?

— Товарищ комбат, — ожил комиссар, — вы знаете пленного?..

— Служили вместе…

За неимением какого-либо помещения, допрос проводили на свежем воздухе. Все формальности будто были соблюдены. Пленный, комбат, и комиссар находились на маленькой полянке. В саженях десяти стоял солдат с винтовкой — вроде караульного.

— А что рассказывать? — пожимал плечами пленный. — Поил лошадь… Подходят двое, просят закурить. Я отвечаю: сам не курю и другим не советую… Один взбеленился, дескать, будет мне какой-то хмырь советовать! И за винтовку схватился… Ну я быстрей оказался — а то меня положили бы.

— А вам не приходило в голову, что солдаты рабоче-крестьянской армии хотели вас просто испугать? Пошутить? — заметил Чугункин.

— У меня с империалистической войны три ранения и одна контузия. — врал пленный дальше. — Я таких шуток не понимаю напрочь. На войне ведь как: если в тебя целятся — в тебя стреляют.

— А когда набежали солдаты, неужели вы тоже не видели на фуражках звезды, красные околыши.

Допрашиваемый пожал плечами:

— Вы знаете, из камышей был неважный обзор. Оно ведь как — подымешь голову, тебя сразу и хлопнут. Да и не знал я, что это солдаты рабоче-крестьянской армии. Мне показалось — бандиты бандитами. Если бы они представились — может быть, не стрелял бы. Хотя, честно говоря, в том не уверен…

Чугункин кивнул и задумался: да, действительно, моральное состояние верной части оставляли лучшего. Всего три дня назад двух поймали на мародерстве. Суд тянулся десять минут, приговор к расстрелу был приведен в исполнение публично взводом красноармейцев.

Чтоб разбавить молчание, Чугункин спросил:

— А как вас звать-то?

— Геллер моя фамилия. — ответил пленный. — Рихард Геллер.

Чугункин посмотрел на Аристархова. Тот коротко кивнул: именно так.

Молчание продолжилось, но, наконец, Чугункин поднялся и сообщил, что ему надо отлучиться по делам. Хотя по лицу было видно: не по делам, а по нужде. Может, он мог бы отойти за ближайшие кусты, но отчего-то не стал этого делать.

Возможно, сделал это намеренно, дабы оставить старых знакомых наедине. Глядишь, пока комиссара не будет, все и решиться: может пленный рванет, а его кто пристрелит. Может, побегут оба, часовому придется тяжелей, но этот военный специалист уже давно был под подозрением комиссара. И если случится предательство, то пусть это произойдет сейчас.

Проходя, Чугункин что-то шепнул часовому. Тот кивнул и напрягся.

Молчание, оставленное комиссаром продолжалось и далее. Аристархову не хотелось разговаривать вовсе, он злился на Клима, за то, что тот ушел, оставив Евгения в дурацком положении.

Заговорил пленный:

— Когда мы с тобой виделись последний раз? Кажется, совсем недавно…