Ретривер (СИ) - Страница 4

— Ониксим, — позвал он Черного. Голос у него был спокойный и мягкий, отчего ночная выходка придавила внутри каменной глыбой. Весь кислород, сука, выдавила, и Ониксим судорожно вдохнул.

— Не уходи, пожалуйста. Догнать я тебя не смогу, — Ярослав улыбнулся и протянул руку.

Ониксим сглотнул и замер — его не выгоняли, не игнорировали зло, не обвиняли. С ним хотели поговорить.

— Не уйду, — пробасил Ониксим и сел на кровать, хватаясь за протянутую руку, словно утопающий. Хотелось вдруг зарычать и сказать «никогда», но он себя одернул — эти волчьи замашки и так пугают, а уж такие заверения точно окажут противоположный эффект на обычного человека. Ярослав сидел тихо и держался за руку, не шевелясь, не ерзая нервно, был удивительно спокоен. Ониксим смотрел на него во все глаза и боялся вздохнуть, чтобы рукой нечаянно не шевельнуть, мало ли, Яр решит, что тому неудобно и отпустит руку, а он уже не сможет попросить взять его снова за пальцы, чтобы не докучать, не навязываться. Не объяснишь же в двух словах, что ради Пары он кожу заживо сдерет, если нужно будет. Это ведь не любовь, это связь духовная. Навсегда.

— Я мало знаю о волках, — Яр нервно куснул себя за нижнюю губу, но продолжил: — Да почти ничего. Страх у меня есть, но лишь от незнания. Сколько живу в поселке только хорошее слышал о вас, а еще, что вы очень строго соблюдаете законы и в касту свою чужаков не впускаете. — Голос его становился тише. — А у меня с тобой договор на определенный срок и… — Ярослав замолчал, подбирая слова. Ониксим видел, чувствовал, как тяжело ему сейчас говорить. — И ты мне очень нравишься, хотя я даже не трогал твоего лица, но «курортный роман» заводить не хочу.

— «Курортный роман»? — растерявшись спросил Черный. Где-то на подкорке он примерно понимал, о чем говорит Яр, но хотел не домысливать, а знать точно.

— Краткосрочные отношения, — тихо ответил Ярослав и сжал губы в линию. Ониксим слышал заполошный стук его сердца, и так больно тянуло свое при этом, что сил сдерживаться уже не было. Он рыкнул и быстро оказался около Ярослава, целуя эту сжатую линию губ.

— Не надо, не делай так, мне очень больно видеть твою тревогу, — шептал он в перерывах между поцелуями. — Ярушка, никаких краткосрочных отношений. Ты моя драгоценная Пара. Прости, но я никому тебя не отдам, даже, если сам попросишь. Я не смогу.

Ониксим поднял дрожащие руки Яра и положил на свое лицо. Тонкие пальцы нежно и аккуратно прошлись по всем выступающим участкам, а потом вернулись на скулы.

— Ты очень красивый, — прошептал Яр, но Ониксим лишь улыбнулся и ответил так же тихо:

— Это ты очень красивый, мой Ярушка!

Почему-то говорить громче не хотелось, только шептать, чтобы сидеть вот так рядышком и не отодвигаться, вслушиваться в каждое слово и наслаждаться близостью. Кто-то из стаи говорил, что от Пары сносит крышу и на уме лишь секс, чтобы пометить, присвоить — Зверь вырывается на свободу. Но у Ониксима было иначе. Его Зверь хотел быть рядом, свернуться калачиком и оберегать, слышать эти размеренные вдохи и выдохи. И шептаться, рассматривая любимое лицо. Яр несомненно чувствовал взгляд Черного, поэтому слегка опускал лицо, чтобы уйти от жадного взгляда влюбленного вервольфа.

— Прости меня за вчерашнее. Я напугал тебя?

Яр кивнул, сглотнул, но сказал прямо:

— Меня напугал не ты сам, а воспоминания. Ко мне часто приставали, когда я еще видеть мог, а уж потом, нападки участились. Раз слепой, значит, плевать с кем. А мне не плевать, я хочу своего человека найти. Или волка, — добавил, застеснявшись собственной прямолинейности, Ярослав, а потом как-то погрустнел: — Жаль, что слова не все понимают.

Сразу вспомнился тот разговор про Игоря, и Ониксим зарычал тихо от ненависти к этой мрази. Беспомощных нужно оберегать, раз сила тебе такая дана и возможности, каждый волк с рождения это правило знает, но у людей все не так. Человек — ошибка природы, все в нем есть, а душа только у каждого десятого почему-то. И вечно на какие-то животные инстинкты кивают, совершив злодеяние. Да будто есть у них эти инстинкты! Были бы, то о родителях заботились и детей своих любили.

Яр ласково провел по волосам Ониксима, успокаивая взбаломученное дно его памяти, но тот уверенно сказал:

— Больше ты Выстроцких не встретишь. Уж я все связи подниму, но их из поселка выставлю. Давно пора их убрать, а теперь, когда ты сможешь стать моей официальной Парой, то и опека их закончится. Ты же станешь? — почти скуля, спросил Ониксим.

Ярослав замер, подбирая слова:

— А если… если я откажусь, что тогда будет?

Ониксим закаменел и глухо ответил правду, что уж ее скрывать:

— Я умру без тебя.

Он уже приготовился к неверию, к снисходительной улыбке, от которой будет тошно — люди не верят словам, а у волков только они и есть, чтобы попробовать рассказать, как все внутри горит и плавится от близости со своей Парой. И как это смертельно мучительно потерять ее.

Но Ярослав схватился за Ониксима, навалился на него, залезая на колени, и прижался со всей силой к мощному телу.

— И я умру, — всхлипнул он. — Потому что не представляю, как без тебя теперь жить буду. Без Степы. Ты мне настоящий дом подарил. Взял и впустил в свое логово. Отогрел. Как к равному относился. Я каждый прожитый день ненавидел, что он проходит так быстро, приближая меня к сентябрю. Ты невероятный…

Ониксим впился в губы Яра. Не нежно, а по-волчьи грубо, присваивая. Даже, если Ярослав только влюбился в образ, в его мечты об идеальном мужчине, то ничто не помешает Ониксиму им стать. С человеческой Парой это был единственный плюс. У волков любишь-не любишь, но раз Луна свела, то уживайтесь, ищите общую тропу. А человек чист, как первый снег, с ним можно свою собственную тропу протаптывать, лаской и заботой взрастить и укрепить любую симпатию, чутье подскажет, Зверь почует направление.

Поэтому Ониксим залюбит своего Ярушку в прямом и душевном смысле. Вот прямо сейчас и начнет…

Дверь с грохотом отварилась, и в комнату влетел Степка с Джоем. Швырнул в них сорванные в саду лепестки распустившихся цветов и радостно прокричал:

— Пусть ваша Луна всегда будет полной, дети мои, — повторил слова волчьих шаманов, что те произносили на брачных ритуалах, а потом запрыгнул в кровать и захохотал, радуясь то ли своей проделке, то ли за своего Наставника и его Пару.

Ониксим даже не рыкнул, улыбнувшись доброй выходке, и помог Яру снять с волос лепестки.

— Я надеюсь, ты не все кусты общипал, мелкий троглодит? И стучать я тебя не учил? Ты у меня дикий лесной бродяжка, а не стайный волк?

Степка насупился и молча принялся помогать собирать им же и брошенные лепестки.

— А какого они цвета? — вдруг спросил Яр, держа в пальцах один такой снятый с волос.

— Белые, конечно, — деловито ответил Степа. — За розовые кусты меня бы выдрали, а эти можно. Ай, не бей по голове. Дурачком стану!

— Уже, видимо, долупил до твоей дурости, — пробасил Ониксим. — Чтобы стучал, прежде чем войти. А теперь марш отсюда. И Джоя оставь.

Степка насупился, но в дверях посмотрел на Ониксима и хулигански поиграл бровями. Черный ему показал звериный оскал, и мальчонку сдуло в момент. Он будто чувствовал, когда нужно остановиться, не пересекая опасную черту, за которой его Наставник превратится в настоящего вервольфа.

Яр улыбался, сжимая в одной руке лепесток, а другой поглаживая Джоя, который ластился к хозяину.