Республика воров - Страница 7

– …он прям весь извелся… еще бы, такую добытчицу потерять…

– Ага. Только она уж слишком много о себе воображала…

– Домушники – они все такие, любят важность на себя напускать, вечно хорохорятся. Ничего, теперь-то носы задирать перестанут. Мы все одно под смертью ходим – что уличники, что домушники. Разок зазевался – и все, хана.

– Хреновый месяц выдался – то одному недотепе голову размозжили, то другой под колеса попал, а теперь вот она…

Локк похолодел.

– Кто?

Веслин умолк на полуслове и окинул Локка недоуменным взглядом, будто удивляясь, что младшие уличники обрели дар речи.

– Что – кто, говноед?

– Ты про кого говоришь?

– Не твое дело, ссыкун!

– КТО? – Локк непроизвольно сжал кулаки и с бешено колотящимся сердцем выкрикнул еще раз: – КТО?!

Небрежным пинком Веслин повалил его на пол. Локк видел, как сгибается нога в тяжелом сапоге, как неумолимо приближается к его лицу, но словно окаменел. Пол и потолок поменялись местами, в глазах потемнело. Наконец зрение вернулось к Локку. Он лежал навзничь, тяжелый сапог Веслина давил ему на грудь, по глотке скользила теплая, вязкая струйка крови с привкусом меди.

– Не, ну че за борзота, а? – беззлобно осведомился Веслин.

– А фиг его знает… Мозги ему отшибли, что ли, – равнодушно ответил Грегор.

– Прошу вас, скажите… – простонал Локк.

– Чего тебе надо, недоносок? Ишь ты, знать ему захотелось! – Веслин придавил Локка коленом, обшарил его рубаху и штаны, вытащил Локкову добычу – два кошелька, серебряное ожерелье, носовой платок и деревянные коробочки с джерештийскими притираниями. – Грегор, а я чего-то не припомню, чтобы Ламора сегодня чем-то разжился.

– Ага, и я тоже, – согласно кивнул Грегор.

– Вот досада-то… Ну что, ссыкун, будешь за ужином свое дерьмо хлебать.

Старшие дети загоготали. Локк, как обычно, оставив насмешки без внимания, попытался приподняться с земли, но Веслин наступил ему на шею.

– Да скажите же, что случилось, – выдохнул Локк.

– А тебе зачем?

– Прошу вас, скажите, пожалуйста…

– Ну, раз ты такой вежливый, так и быть, расскажем. – Веслин сгреб отобранное добро в грязную холщовую суму. – Домушники облажались.

– Ага, причем по-крупному, – добавил Грегор. – Хотели особняк обнести, да их загребли. Ноги унесли не все. Одна так вообще в канал свалилась.

– Кто?

– Бет. Говорят, там и потонула.

– Врешь, – прошептал Локк и заорал во все горло: – ВРЕШЬ!

Веслин лениво пнул его в живот. Локк скрючился и, задыхаясь, выдавил из себя:

– А кто говорит? Кто…

– Я тебе говорю, не слышишь, что ли?

– А тебе кто сказал?

– Мне герцог письмо прислал, там все прописано, придурок! О боги, да Наставник мне сказал, вот кто. Бет вчера ночью утопла, ее уж не вернуть. А ты че, на нее запал, да? Вот умора! Не, я с тебя тащусь!

– Да пошел ты! – просипел Локк.

Веслин снова пнул его в живот, на этот раз изо всех сил.

– Грегор, мне одному с ним не справиться. Он на всю башку отмороженный, забыл, как с нами разговаривать полагается.

– Так я ж тебе завсегда помогу! – с готовностью откликнулся Грегор и саданул Локка между ног.

Из раскрытого рта Локка вырвался сухой хрип.

– Вот сейчас мы этому говнюку напомним, кто здесь главный, – ухмыльнулся Веслин.

Приятели избивали Локка долго и смачно.

– Ну что, Ламора, нравится тебе? Теперь-то ты свое место надолго запомнишь.

Локк уцелел лишь потому, что Воровской наставник строго-настрого запретил смертоубийство. Грегор и Веслин вовремя вспомнили, чем грозит обернуться их невинное развлечение, иначе смолотили бы Локка в труху.

Способность двигаться – а значит, и воровать – вернулась к нему только два дня спустя. Все это время он провел в полузабытьи, без еды и питья; друзей у него не было, и ухаживать за ним никто не собирался. Однако ни выздоровление, ни любимое ремесло больше не доставляли ему никакого удовольствия.

Жизнь на Сумеречном холме шла своим чередом. Локк снова прятался по углам, стараясь не попадаться на глаза, покорно сносил издевательства и оскорбления, неукоснительно соблюдал первое и второе правила выживания – и снова с необычайной остротой ощущал свое одиночество.

Солнечные лучи робко коснулись сомкнутых век, отгоняя сон. Назойливая яркость не отступала, заставляла дремотно моргать. В открытое окно струился теплый воздух, напитанный запахом озерной воды. Не Каморр. Волны с тихим плеском накатывали на песчаный берег. И вовсе даже не Каморр.

Простыни спутались, в голове туман. Нёбо пересохло, скукожилось сухой шкуркой. Спекшиеся, растрескавшиеся губы слиплись.

– Ну что ты… – просипел он.

– Ш-ш-ш! Прости, я не хотел тебя будить. Надо было комнату проветрить.

Темное пятно слева, ростом и размером с Жана, сдвинулось с места. Скрипнули половицы под ногой, зашелестела ткань, щелкнул замочек кошелька, звякнули монеты. Локк приподнялся на локтях, ожидая очередного приступа головокружения, – голова послушно закружилась, будто по расписанию.

– Мне сон про нее снился, – пробормотал он. – Про то, как… как мы в первый раз встретились.

– Про нее?

– Ага, про нее. Ну, ты знаешь, про кого.

– Ах, ну да, небезызвестная она.

Жан присел у края кровати, протянул чашку воды. Локк взял ее дрожащей левой рукой и благодарно пригубил. Мир медленно обретал привычные очертания.

– Сон был такой яркий, – вздохнул Локк. – Все как настоящее. Я хотел до нее дотронуться, прощения попросить…

– И это все? Ну ты даешь! Если в таком сне женщина привидится, надо не прощения просить, а…

– Ну это не в моей власти…

– А в чьей? Сон же твой – вот и делай в нем что хочешь.

– Так я же совсем маленький тогда был…

– Если еще раз приснится, перескочи лет на десять-пятнадцать вперед. В следующий раз проснешься – будешь краснеть и заикаться, понял?

– Куда это ты собрался?

– Да так, прогуляюсь.

– Жан, не истязай себя. Знаешь же, что все без толку.

– Ну что – все? – Жан отобрал у него пустую чашку.

– Нет, не все. Я…

– Я скоро вернусь. – Жан оставил чашку на столе, машинально одернул камзол и направился к двери. – А ты пока отдохни.

– Ты что, разумных советов слушать не собираешься?

– Помнишь, что говорят о подражании и лести? То-то и оно.

Дверь бесшумно закрылась, выпустив Жана на улицы Лашена.

За Лашеном прочно укрепилась слава города, где все покупается – и где можно избавиться от всего, чего угодно. По милости регио – высшей и самой малочисленной аристократической прослойки (истинной знатью здесь считались титулованные особы по меньшей мере в третьем поколении) – любой обладатель внушительного кошелька, пусть даже и не в самом трезвом уме и твердой памяти, за четко определенную мзду мог придать своей крови требуемый оттенок голубизны.

Со всех концов Терина сюда стекались негоцианты и преступники, наемники и пираты, завзятые игроки, искатели приключений и изгнанники. В кокон счетной палаты они входили простолюдинами, там избавлялись от огромного количества драгоценного металла и появлялись на свет новоиспеченными лашенскими аристократами. Регио присваивало титулы баронетов, баронов, виконтов, графов и даже маркизов, при этом родовые имена новотитулованные особы изобретали сами. Дополнительные чины и звания выбирались из особых списков, за отдельную плату; большим спросом пользовался «Защитник двунадесятой веры». Существовала и горстка рыцарских орденов, по большей части бесполезных, но их знаки отличия служили великолепным украшением камзола и мундира.