Решительный барон - Страница 69

Дэвид прищурился, глаза его вспыхнули еще ярче.

— Ты не можешь быть слишком большой.

Грейс покачала головой. Что мужчины понимают?

— О да, я просто… огромная. Не похожа на леди.

Грейс заметила, что Дэвид судорожно сглотнул, и голос его показался ей почти незнакомым, когда он произнес:

— Грейс, послушай. Мне нравятся большие. Люблю огромных, представь себе…

Он рассмеялся.

— Но ведь считается, что истинная леди должна быть маленькой и хрупкой.

Он округлил глаза и отступил на шаг.

— Посмотри на меня. Разве я выгляжу маленьким и хрупким?

Грейс посмотрела на Дэвида. Он был великолепен — большой, очень большой от самой макушки до широких плеч, широкой мускулистой груди, плоского живота и… и…

Грейс покраснела. Под ширинкой брюк у Дэвида обозначился многозначительный и весьма заметный бугорок…

— Н-нет. Ты не м-маленький.

— Разумеется, нет. И не хочу обладать маленькой женщиной. Я мог бы ее покалечить. Мне нужна… то есть я хочу крупную женщину. Тебя, Грейс. Я хочу тебя.

Он положил руки ей на плечи.

— Не прячься от меня, Грейс. Я хочу видеть, просто умираю от желания увидеть тебя всю.

Он говорил, слегка задыхаясь от волнения, а руки его тем временем двигались, стягивали платье с ее плеч.

— Прошу тебя, позволь мне смотреть на тебя, дотрагиваться до тебя… — Руки его опускались все ниже. — Позволь мне отведать тебя, насладиться тобой.

Как она могла отказать ему? Ее собственное тело жаждало его до боли. Она хотела его так же сильно, как он хотел ее, а может, и сильнее. Это было помешательство, неизлечимая болезнь…

Быть может, Дэвид и есть лекарство от ее недуга.

— Да, — только и прошептала она, когда платье соскользнуло с ее плеч на талию.

Грейс услышала, как Дэвид со свистом втянул воздух; почувствовала, как соски ее отвердели и приподняли тонкую ткань нижней рубашки.

А потом и рубашка сдвинулась вниз, на талию.

— Боже, Грейс, как ты красива!

— Нет, я…

Дэвид ласкал ее груди, гладил их с нежностью. Кончиком пальца обвел кружком один сосок.

О, как он смотрел на нее!..

Грейс замерла, не смея пошевелиться. Груди ее сделались невероятно чувствительными.

Дэвид тронул большим пальцем отвердевший сосок.

— Ой!

— Тебе нравится? — пробормотал Дэвид.

— Д-да.

Дэвид взял сосок в губы. Будто молния пробежала по телу Грейс от груди к чувствительному, влажному, набухшему месту между ног. И это было невыразимо чудесно. Дэвид протянул руку к ее талии, и почти тотчас платье и нижняя рубашка проделали остаток своего пути на пол.

Грейс осталась совершенно обнаженной и почувствовала себя ошеломительно счастливой, такой живой и… сильной. Дэвид смотрел на нее почти с благоговением.

Он прижал ее к себе, целуя шею и маленькое ушко. Грудям Грейс было так приятно коснуться его мягких волос на груди, однако грубоватая ткань брюк щекотала и покалывала плоть нижней половины тела. Она чуть отстранилась, дабы избавиться от неприятных ощущений и протянула руку к пуговицам на ширинке брюк.

— Что такое?

Дэвид поднял голову. Груди Грейс были самыми прекрасными, самыми соблазнительными из всех, какие ему довелось видеть, вкус и аромат ее кожи кружил голову, но прикосновение ее пальцев к ширинке брюк заставило померкнуть даже эти восхитительные ощущения.

— На тебе слишком много одежды.

Грейс рассмеялась. Она чувствовала себя такой свободной в надежде, что может доставить наслаждение не только себе самой, но и Дэвиду. Это его любовь подарила ей самое главное, чудесное, ошеломляющее чувство. Она могла злиться или радоваться, плакать или смеяться, вести себя серьезно или легкомысленно, он все равно любил бы ее, а она — его.

— Если я совсем голая, то и тебе надо раздеться догола, — заявила она и попробовала расстегнуть верхнюю пуговицу.

Грейс была не просто счастлива, она была благодарна судьбе. Она чудом избежала несчастья — ведь брак с Джоном неизбежно стал бы истинным бедствием. Она обрекла бы и себя и его на вечное пребывание в мрачной тюрьме долга.

Выйди она за Джона, ей бы никогда не испытать этот жар страсти, это пронизывающее тело и душу чувство полной жизни. Она даже не знала, что такое существует, когда бросила вызов отцу и уехала в Лондон с тетей Кейт. Оно впервые заявило о себе и поманило ее, когда она увидела Дэвида в бальном зале герцога Олворда, и оно возрастало с каждым поцелуем, каждым прикосновением, каждым словом, которым они обменялись. Это было влечением, а стало любовью! Грейс рассмеялась и погладила растущий бугорок на брюках Дэвида.

Дэвид прикусил нижнюю губу. Ах, робость Грейс была очаровательной, но смелость Грейс оказалась весьма эротичной. Она просто убивала его — в лучшем смысле этого слова! — когда начала расстегивать ширинку. Он чувствовал каждое прикосновение ее пальчиков к его плоти — да, это было само по себе возбуждающим, но главным оставалось то, что он чувствовал в своем сердце. Глядя на ее прекрасные рыжевато-золотистые волосы, каскадом спадающие на кремово-белые груди с нежно-розовыми сосками, вдыхая сладкий запах ее желания, Дэвид едва мог сдерживаться.

Грейс расстегнула последнюю пуговицу, и жезл Дэвида вырвался на свободу и оказался в нежной ручке Грейс.

— Ох, ну надо же!

Грейс уставилась на приз у себя в руках. Так это и есть мужское достоинство. Она очень осторожно провела пальцем от основания к кончику. Дэвид со свистом втянул воздух. Лицо его приняло напряженное, но не сердитое выражение.

Голос Дэвида прозвучал тоже напряженно.

— Ты можешь… трогать меня… как тебе хочется, любимая. Ты не причиняешь мне боль.

– Нет?

— Нет. — Дэвид почти задыхался. — Н-нисколько.

— Понимаю.

Грейс погладила твердый и потемневший от прилива крови жезл. Дэвид застонал. Она отдернула пальцы, словно обожглась, и с тревогой спросила:

— Ты сказал, что я не причиню тебе боль.

— Ты и не причинила.

Он облизнул губы. По щеке у него скатилась капелька пота. Казалось, ему трудно формулировать фразы.

— Это был стон наслаждения.

— Стон наслаждения? — переспросила Грейс.

— Вот именно. И сегодня я добьюсь, что и ты застонешь.

— Нет, ты не сможешь! — возразила она, пренебрежительно фыркнув.

Ах, чтоб тебе, как же сильно он любит ее. Он и не предполагал, что бывает такая любовь. Он был интимно близок со многими женщинами, но лишь теперь осознал, что к любви все это не имело никакого отношения.

— Хочешь пари? — спросил он, усмехнувшись.

— Ну как бы тебе сказать…

Грейс запнулась, а потом продолжила тоже с усмешкой, застенчивой и в то же время озорной:

— Да. А какие будут ставки?

— Хм, если ты все же застонешь, я попрошу тебя сделать в постели одну вещь.

Грейс нахмурилась.

— Какую?

— Такую, которая тебе понравится, даю слово.

— Согласна, — сказала она смеясь. — А если я выиграю?

— Видишь ли, я не могу считать выигрышем, если ты не застонешь, к тому же я в таком случае буду весьма разочарован в себе. Но тем не менее я тогда сделаю в постели то, о чем ты меня попросишь.

Она прихватила на минутку зубами нижнюю губу и, помолчав, сказала:

— Отлично, я принимаю твои условия.

Она протянула Дэвиду руку, чтобы скрепить соглашение. Он пожал ее, потом привлек Грейс к себе. Это было чудесно, однако Дэвид спохватился, что брюки все еще наполовину на нем, и, немедля от них избавившись, взял Грейс на руки.

— Осторожно! Я очень тяжелая.

— Ничего подобного. — Он поднял ее повыше, чтобы дотянуться губами до сосков. — Нисколько ты для меня не тяжелая.

Он дотронулся до соска языком, и Грейс вскрикнула.

— Надо мне было держать пари, что я заставлю тебя кричать. — Он отнес Грейс к постели и опустил на матрас, отчего она снова вскрикнула. — Но это было бы слишком просто.

Дэвид присоединился к Грейс. Матрас, должно быть, остался все таким же комковатым, но теперь Дэвид этого не чувствовал. Грейс тоже не жаловалась. Она распростерлась на спине, доверчиво глядя на Дэвида.