Решальщики. Раскрутка - Страница 45

Вот и поди пойми их, этих юристов!

Вечно у них де-юро не совместимо с де-факто!

Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди…

Петр Николаевич явно пребывал не в духе. Но после того, как, встретив Петрухина и оставив его осматриваться в гостиной, прошмыгнул на кухню, где повертелся у холодильника и позвякал стеклом, слегка приоттаял и подобрел.

«Ну, блин, одно слово — европеец», — неприязненно подумалось Дмитрию.

К слову, «логическое» предсказание Купцова оказалось абсолютно несостоятельным — стола к визиту решальщиков хозяева не накрыли: ни классического шведского, ни посконно русского обнАкновенного. Похоже, новоявленный шведский подданный ошибся в определении истинного статуса партнеров в иерархии «Магистрали». Опрометчиво отнеся их к разряду «шестерок», с которыми нет смысла особо церемониться.

Да и хрен-то с ним! Убеждать Московцева в обратном Петрухин не собирался.

В конце концов — тому же хужее…

Дмитрий стоял посередь гигантской комнаты, задумчиво изучая крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, конечно, она и не двести лет там провисела, но на вид крюк был вполне почтенного возраста.

— Ага! — сказал, выходя из кухни, Московцев. — Видите?

— Ага, — сказал Петрухин, — вижу.

— Вот так-то, — добавил Петр Николаевич строго и печально.

— М-да, — подтвердил Купцов.

— В цивилизованных странах ТАКОЕ совершенно невозможно.

— А что, в цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет?

— Есть. Но ТАКОЕ, уверяю вас, невозможно! Только в нашем родном совке!

— То, что ты, Петр, презрительно называешь совком, между прочим, твоя Родина! — укоризненно произнесла показавшаяся из спальни Анна Николаевна.

Сейчас она была одета совсем по-домашнему — безо всякой косметики, с гладко зачесанными волосами, в узком скромненьком мышиного цвета платье. Тем не менее отмеченный решальщиками еще в «Альфонсе» неуловимый шарм в ней по-прежнему присутствовал.

— Вот-вот. Родина-уродина, — подхватил Московцев. — И люди — такие же. Между прочим, пока я тут трачу нервы, время и деньги на поиски твоего хахеля-афериста, у меня в Гетеборге срывается миллионная сделка!

— Петя! Ну нельзя же так! Нельзя же мыслить одними только категориями миллионов и сделок! Посмотри, как мы живем!

— И как же мы, по-твоему, живем? Лично мне казалось, что в целом неплохо… Вплоть до минувшей пятницы.

— Неправильно живем. Нечестно, нехорошо… Живем так, словно черновик пишем и помарки наши никакого значения не имеют. Вроде как — успеется, потом перепишем всё набело. Но так не бывает! Жизнь одна человеку дадена, и день, который ты сегодня прожил недостойно, грязно, с помарками, таким навсегда и останется… перебелить его нельзя, не получится. Вот только мы об этом совершенно не думаем. Мы думаем: вот завтра… завтра я заживу совсем по-другому. Но наступает завтра… послезавтра… послепослезавтра… а мы все пишем свой черновик и продолжаем обманывать себя…

— Ну началось! Опять завела свою шарманку. Я ей про Фому, а она… Тьфу! Мать Тереза и мать её!

— Петр! — вскинулась Анна Николаевна. — Ты снова начинаешь?

— Всё, Нюша! Извини! — Московцев просительно сложил руки на груди, а затем приобнял сестру за плечи и фальшиво докончил: — Не сердись. Все мы сейчас того… на нервах немножко.

— Хорошо. Не буду.

— У Дмитрия Борисовича возникло к тебе несколько вопросов.

— Хорошо. Я отвечу. Постараюсь. Спрашивайте.

Петрухин достал из кармана рабочий блокнотик, пробежал глазами последние записи:

— С вашего позволения, давайте пойдем с самого начала. Итак: Андрей появился в вашей студии минут за двадцать до закрытия, немного напугал вас, но тотчас реабилитировался. Так?

— Да.

— А вообще, с какой целью он приходил? Хотел у вас что-то купить?

— Нет, он хотел заказать проект интерьера для своего загородного дома.

— Но в тот вечер так ничего и не заказал?

— Нет, в тот вечер не заказал.

— А где у него дом?

— В Карелии, на берегу озера.

— А точнее?

— Я не знаю, я не спросила.

— Ясно. А фамилия и отчество у Андрея есть?

— Послушайте! Я же не отдел кадров!

— Очень плохо, что вы, Анна Николаевна, не отдел кадров, — вздохнул Петрухин. — Значится, фамилии-отчества вы не знаете?

— Я в его паспорт не заглядывала. Если вы это имеете в виду.

— Адреса не знаете, и визиточки своей он вам не оставил, и никакого номера телефончика тоже… Кстати, телефончик мобильный при нем имелся?

— Да, конечно. В течение вечера ему несколько раз звонили.

— А о чем велись разговоры вы, случайно, не запомнили?

— Я не прислушивалась. Это не совсем прилично, не правда ли?

— Хм… Ну это когда как. А вообще, может, в семантике его речи что-то такое проскальзывало, косвенно указывающее на род занятий?

Анна Николаевна отчего-то насторожилась и после некоторой паузы осторожно попросила:

— Извините, но, думаю, об этом не стоит лишний раз распространяться.

— Даже так? Интересное кино!.. — искренне подивился такому заявлению Петрухин, и тут его машинально пробило на иронию: — Так, может, он вообще — того? Разведчик-нелегал?

В ответ женщина метнула в сторону Дмитрия столь изумленно-испуганный взгляд, что в мозгу у того кольнула догадка: «Ба-аалин! Кажется, попал!» Вот только от этой догадки сделалось ему совсем несмешно. Оно понятно, что Анна Николаевна — барышня… хм… склада романтического. Но — не до такой же степени!

— Ну и как же мы должны его искать? Как вы себе это представляете?

— Шестьдесят тысяч долларов, Дмитрий Борисыч! — не выдержав, заголосил, обхватив голову руками, Московцев. — Шестьдесят!..

— «…Серебро, кожа, ткань. Нижняя часть клинка декорирована растительным орнаментом». Что ж, вещица действительно интересная.

Анатолий Яковлевич закрыл альбом, приходившийся братом-близнецом тому, что несколькими часами ранее демонстрировал решальщикам Московцев, снял очки и задумчиво повторил:

— Интересная. С историей вещица… М-да…

— Сколько? — лобово, без словесных прелюдий спросил Русаков.

Антикварных дел мастер поморщился. В деловых разговорах он как раз предпочитал «заходы издалека»:

— Э-э-э-… ну, скажем… пятнадцать.

— В таком случае мне ничего не остается, как попросить прощения за бесцельно отнятое время. Которое ни в коей мере не может быть компенсировано даже кофе. Хотя, как ни странно, его здесь готовят недурно.

— Перестаньте, Андрей, экий вы, право… Зачем сразу так-то? Давайте спокойненько всё обсудим.

— А затем, любезнейший Анатолий Яковлевич, что я терпеть не могу, когда меня пытаются разводить. Тем более — хорошие знакомые.

— Но вы же прекрасно понимаете, что вещица каталожная, — запротестовал антиквар. — Продать ее здесь, у нас, — почти нереально. Придется задействовать… э-э-э… специальные каналы. А это, уверяю вас, весьма затратная процедура.

— Я в курсе. Поэтому моя цена более чем скромна.

— И сколько вы хотите?

— Тридцать пять.

Анатолий Яковлевич страдальчески закатил глаза:

— Андрей, вы же просто без ножа меня режете!

— Бросьте! «Резать без ножа» — это, скорее, по вашей части.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду тот фолиант, который я подогнал вам в последний раз. Сколько в итоге за него отстегнул Саркисян?

— Это коммерческая тайна, — насупился антиквар.

— Странно, но Саркисян так не считает. И охотно озвучил итоговую сумму. Правда, в тот момент он находился в состоянии нелегкого подпития. Но то — детали.

— Какой подлец!

— Совершенно с вами согласен, — подтвердил Русаков, направляя заинтересованный взгляд поверх головы собеседника в сторону стойки бара. Там в данную минуту возник новый любопытный персонаж — одинокая дамочка бальзаковского возраста. Судя по прикиду, аксессуарам и обилию украшений — при деньгах, судя по манере поведения — малость подшофе.