Ренегаты - Страница 64

«Сияющий ангел» на всех парах прет на юг, к Сухой пустоши, к моей точке перехода. Там я смогу открыть Портал и попытаюсь вытащить Костыля на Землю. Смогу – если мы успеем. Надежды на это, откровенно говоря, совсем мало – Костыль очень плохой, уже и дышит через раз, на губах пузырится кровавая пена.

– Гонец… – шепчет он, и я наклоняюсь. – Все, приплыл я… Скажи… скажи, чтобы спуститься… Хочу умереть на земле… В тишине…

Кричу капитану:

– Вниз давай! Прямо сейчас!

Тот кивает, «музыка» меняет тональность, у меня закладывает уши – дирижабль камнем валится вниз. Костыль кашляет, хватает меня за рукав.

– Гонец… теперь ты… понял… ты… должен… образец… Он в кустах у озера… где мы в бочке… ночевали… Найдешь… В Венальде… найдешь… канцлер нав Ланг… пароль… строчка седьмого… седьмого псалма Давида… Ты должен… понял… Поторопись…

– Да понял, понял. – Я похлопываю его по руке и вижу, что она тоже почернела – кровоизлияние добралось уже до конечностей. – Доставлю, не беспокойся. Что за псалом-то? Какая строчка?

– «Оружие очистит свое… – хрипит Костыль, – лук свой напряжет, и уготовит миг: взлетит стрела, огнем начинена…», запомнил?..

– Да.

– Мы внизу, – сообщает Эль Гарро.

– Вынесите… – Костыль делает слабую попытку сесть, но у него едва хватает сил пошевелить рукой. – Вынесите меня… Воздух…

Через пару минут мы уже на грунте. Костыль почти не дышит, глаза закатились. Я сижу рядом, держу его за руку. Мне не раз приходилось видеть умирающих, но всегда сердце жмет как с похмелья. К этому невозможно привыкнуть.

Эль Гарро с дочерью стоят чуть в стороне. Олег не знает, что делать. Он падает рядом с нами коленями в песок, опирается на руку, наклоняется.

– Может, воды нужно?

– Отвали, – говорю я ему и толкаю.

Он трет грудь – больно ему стало, что ли? – потом кривит лицо, и вдруг…

Хлопок! В метре от нас с Костылем открывается Портал. И какой! Несколько метров в диаметре, устойчивый, что называется, «стабильняк». Вижу за ним обычную московскую квартиру – застланная постель, ковер на стене, шкаф, люстра. Какая-то баба в лосинах и футболке смотрит на нас, и глаза ее медленно вылезают из орбит.

Первым включается Эль Гарро. Он подхватывает Костыля на руки и идет к Порталу, крича на ходу:

– Что смотришь, курица?! «Скорую» вызывай, быстро!

На флагштоке у дозорной башни 42-й заставы все так же колыхался черно-белый карантинный флаг. За минувшую декаду случаев холеры среди кочевников, пасущих стада байвалов у границ Сухих пустошей, стало еще больше. Все попытки заставить их обеззараживать воду в степных колодцах с помощью специальных препаратов, переброшенных из Главного Штаба Пограничной Стражи, закончились ничем – завернутые в бурнусы черноглазые дети пустошей наотрез отказывались кидать «помет шайтана» в ведра и кувшины с водой, предпочитая умирать в мучениях.

– Этот мир определенно катится в пропасть, – сказал Боб и сплюнул на сухую землю.

Кречет промолчал. Он не любил разговаривать перед выходом на патрулирование.

Они покинули заставу, как обычно, на рассвете, и вечный дежурный, сержант Жора Гриценко, закрыл за ними громыхающую воротину из профнастила.

– Ох, ох, что ж я маленьким… – проворчал Кречет, но не закончил свое любимое присловье.

Боб нахмурился, но ничего не сказал. Подобрав камень, он пошарил глазами по земле, нашел второй и протянул напарнику – «дань» Спенсеру была непреложным ритуалом, который надлежало соблюдать вне зависимости от всего – настроения, погоды и прочих неурядиц.

Небо над заставой затянули непроницаемые серые облака. Солнце просвечивало сквозь них слепым белым пятном.

– Ладно, хоть не жарко будет, – сказал Боб. – Пошли, что ли?

– Ямщик, не гони лошадей… – буркнул Кречет. – Поезд на тот свет ходит без опозданий.

Настроение напарника не нравилось Бобу, но он понимал, что у Кречета в этот раз есть веские причины для этого. Вести с севера приходили одна другой тревожнее, дело пахло большой войной, которая никак не минует пограничников, а у Кречета на Земле была семья – жена и трое детей, для которых он находился в длительных командировках, якобы работая вахтовым методом на нефтегазовом месторождении Тенгиз в Средней Азии.

Постояв у могилы Спенсера, погранцы бросили свои камни в кучу, и Боб произнес обязательную фразу:

– Ну, чтобы не вылез.

Покинув Одинокий холм, патрульные двинулись по привычному маршруту – Мертвый ручей, Длинная балка, Оградки, Глина, Козий брод. Все было как всегда – подвывал ветер, высоко в небе черной точкой кружил стервятник, шуршали по кустам шестиногие ящерицы.

– Чего не булькаешь? – вдруг спросил Кречет.

Боб удивленно посмотрел на него, спохватился, схватился за флягу.

– Твою мать! Забыл!

Обычно он всегда отпивал глоток из фляжки до могилы Спенсера, это была его счастливая примета – на удачу, но сегодня спросонья замешкался, и посудина осталась залитой доверху.

– Все одно к одному, – сказал Кречет, наблюдая, как напарник отпивает из фляжки.

– Да ну, херня, – как можно беспечнее махнул рукой Боб и вытер мокрые губы. – Подумаешь. Предрассудки все это. Суеверия.

– Суеверия и предрассудки, – наставительно произнес Кречет, – есть совокупная историческая память и опыт всего народа.

– Ничего себе… – Боб вытаращился на напарника. – Вот ты чешешь!

– Книжку вчера читал, – с мрачной гордостью объяснил Кречет. – Не спалось. Пишут, что все в этом мире не случайно, понял?

– Ну да, ну да, – засмеялся Боб. – «Случайности не случайны», как говорил Великий Угвей.

– Это кто еще такой? – с подозрением неофита поинтересовался Кречет. – Философ какой-нибудь?

– Угу, – сдерживая улыбку, с самым серьезным видом кивнул Боб. – Философ с панцирем.

– В смысле?

– Великий Угвей – это черепаха из мультика про кунг-фу Панду! – Боб не выдержал и заржал, хлопнув себя рукой по животу.

– Не знаю, что там говорила черепаха из мультика, – серьезно продолжил Кречет, – а вот в книге написано, что Альберт Эйнштейн – слыхал про такого? – сказал: «Случай – второе имя Бога». Понял?

Боб погасил улыбку, хмыкнул, поправил автомат.

– Ладно, философ, пошли.

К полудню они вышли на Оградки и сделали привал. Боб наворачивал с двух рук, а Кречет задумчиво крошил в пальцах галету и смотрел вдаль.

– Слушай, – сказал Боб, чтобы как-то отвлечь напарника, и кивнул на вертикально стоящие камни. – А тут кто-нибудь копался? Может, там золото внутри, драгоценности. Ну, как в скифских курганах.

– Дурак, – равнодушно ответил Кречет. – Это же чья-то могила.

– Ну, я с научной точки зрения…

– А тебе бы понравилось, если бы какой-нибудь мудак, хоть с научной, хоть с какой точки раскопал могилу твоего прадеда?

Боб отложил опустевшую консервную банку, почесал затылок.

– Нет, конечно, но… раскапывают же могилы тутанхамонов всяких, древних вождей там, на Алтае вон нашли, я по телику видел, принцессу всю в золоте…

– И после этого там случилось землетрясение, – кивнул Кречет. – А те, кто вскрыл гробницу Тутанхамона, все умерли, двадцать с прицепом человек. А могилу Тамерлана в Самарканде решили исследовать, несмотря на надпись: «В день, когда будет потревожен мой покой, начнется кровопролитная война». Знаешь, когда ее вскрыли?

– Ну?

– 22 июня 1941 года.

– Да ладно! – Боб недоверчиво покрутил головой. – Случайность же!

– Мы уже терли сегодня за случайность, – отрезал Кречет. – Все, хватит базарить, пора выдвигаться.

Не доходя до Глины, Кречет, как обычно, замотал лицо платком – от всепроникающей пыли, поднимающейся над руслом мертвой реки при каждом шаге. Боб тоже вытащил свою арафатку, отыгранную назад буквально накануне.

С тех пор как они столкнулись здесь с «Поющим Призраком», Глина пугала Боба сильнее, чем все прочие опасности пустошей. На самом деле ничего страшного тут отродясь не бывало и не случалось; пожалуй, Глина была самым спокойным местом на сотни километров в округе, но явление сверкающего объекта с неба, нечеловеческая музыка и все прочее, что сопровождало «Поющий Призрак», так потрясло пограничника, что он еще на подходе начал тревожно озираться и сжимать автомат.