Ренегаты - Страница 15

Понаблюдав за развалинами около часа, начинаю движение в сторону Библиотеки. Это название постройка получила за огромное количество стеллажей внутри, ими там заставлены все помещения. Стеллажи, насколько я знаю, всегда были пустыми, и черт его знает, что лежало раньше на их полках, но кто-то первым ляпнул: «Библиотека» – и прижилось.

Когда до цели моего похода остается метров сорок, приходится свернуть, чтобы обойти небольшую впадину, заполненную водой. На ее краю растет парочка местных тополей, больших деревьев с гладкой зеленой корой. Выхожу на полянку, обрамленную бурьяном, останавливаюсь, хватаюсь за автомат. Непроизвольно с языка слетает:

– Твою мать!

Бека лежит лицом в луже, рядом на мокрой траве поблескивают очки. Вся спина его разворочена, как будто наш «везунчик» попал под лодочный винт во время купания.

Пономарь дергается шагах в пяти от него, возле тополя. Он хрипит и выгибается дугой, грязные сапоги месят грязь. Я падаю рядом с ним на колени, хватаю Пономаря за плечи, поднимаю, кричу в залитое кровью лицо:

– Кто? Костыль? Костыль, да?

– Не-ет… – вместе с кровавыми брызгами выдыхает Пономарь. – Спецу-у… У-уходи, Го…

Его скручивает судорога, глаза стекленеют. Это агония, Пономарь умер. Я поднимаюсь на ноги, оглядываюсь. «Спецу-у…» – это, видимо, «спецуха», спецподразделение погранцов из Особого отдела, других в здешних краях не бывает. В принципе почерк похож, все знают, что «спецуха» действует жестко и даже жестоко. Но в том-то и дело, что все знают – и подстроиться под погранцов может любой отморозок.

Но даже не это главное. Зачем «спецухе» убивать безобидных контров? Что за операция тут у погранцов? Куда делся Костыль? Может, он заодно со «спецухой», вел нас к ним в лапы? Да нет, исключено. Во-первых, на Костыле такое висит – его при случае вальнут на месте не спросясь, а во-вторых, с какого перепугу Особому отделу сдались безобидный диабетик Бека и Пономарь с его ревматизмом? И главное: если предположить, что «спецухе» нужен был я – зачем они вмешались тогда, когда я ушел?

Вопросы, одни вопросы. Что вообще происходит на этих гребаных болотах?

Так, все, хорош истерить. Нужно закончить маршрут, выполнить контракт – и сваливать на Землю. А потом в отпуск. Причем желательно месяца на два. «А коньячок под шашлычок вкусно очень, и я готов расцеловать город Сочи».

Оставив Пономаря, срываюсь с места и бегу к Библиотеке. Звуков боя я не слышал, стало быть, Беку и Пономаря уработали или холодным оружием, или из стволов с глушаками. Значит, те, кто меня ждет, тоже не в курсе, что тут произошло. И им нужно поскорее убираться отсюда. Всем нужно убираться. Не зря я все же не люблю болота…

– Не ходи туда! – Голос Костыля звучит негромко, сдавленно, но мне он кажется громоподобным. Останавливаюсь, выставив автомат. Так и есть – Костыль. Сидит на траве возле второго тополя, весь мокрый и грязный. «Хеклер-кох» прислонен к стволу. Лицо бледное, но губы сжаты, взгляд внимательный и оценивающий.

Я щелкаю флажком предохранителя.

– Не дури, – говорит Костыль. – Я их не убивал.

– Тогда почему ты жив?

– Так карта легла. Я пришел, когда все закончилось.

– Почему не помог Пономарю?

– Как? Он же не загнанная лошадь. Ты вот тоже не помог.

Вздыхаю – он прав, Пономаря не спас бы даже взвод военных хирургов с реанимационным автомобилем в придачу.

– Костыль, давай начистоту – что за херня тут творится? Кто их убил?

Костыль кривит губы в усмешке, потирает живот, потом говорит:

– Люди Фирцевальда Карма.

Я невольно вздрагиваю. Вот, значит, оно как…

Фирцевальд Карм – начальник «Вайбера», военной разведки Сургана. Он – человек с репутацией, которой позавидовал бы полковник Иссер Харель, урожденный Гальперин, легендарный директор МОССАД, автор фразы: «Из всех людей моих голубых глаз не боятся только дети и собаки».

Думаю, глаз Карма боятся даже голуби.

Тем не менее продолжаю спрашивать:

– А ты?

– Я опоздал. На гигатею нарвался. Там. – Он кивает в сторону зарослей.

– И?..

– Она подавилась, – усмехается Костыль. – Ребра, правда, помяла. Помоги встать.

Что-то внутри меня отчаянно протестует, но я все же делаю шаг, протягиваю руку. Костыль поднимается на ноги, морщится. Я смотрю ему в глаза, спрашиваю:

– А куда делись эти… из «Вайбера»?

– Ушли. Сделали свое дело – и ушли.

Я неожиданно начинаю психовать:

– Так, короче: или ты рассказываешь, что тут случилось, или…

– Что «или»?

– Или я тебя убью.

– Ты не убийца, – качает головой Костыль, натыкается на мой взбешенный взгляд и кивает. – Хорошо. Будет большая война. Сурган…

– Так про это уже лет пять слухи ходят, – разочарованно перебиваю я. – Тоже мне тайна мадридского двора!

– Дослушай, – терпеливо говорит Костыль. – Так вот: будет большая война. Сурган уже практически готов к ней. Но на всякую силу всегда найдется равноценная сила, это закон…

– Ньютона?

– Жизни. Чтобы остановить Сурган, нужно, чтобы то, что несла группа, к которой ты шел, дошло до получателя.

– Несла?

– Да, группа тоже уничтожена бойцами «Вайбера».

– А при чем тут Бека, Пономарь, ты, я, наконец?

– Я – твоя страховка, Гонец, – тихо произносит Костыль. – Я должен был обеспечить твое прикрытие. А Бека с Пономарем отводили глаза – типа мы обычные контрабандисты.

Мне ничего не остается, как спросить:

– На кого ты работаешь?

– Пей пиво, Вася. – Костыль отворачивается. Было понятно, что не скажет, но я не мог не попробовать.

– И что мы делаем дальше? – спрашиваю больше для того, чтобы хоть что-то сказать. В башке все перемешалось, и на фоне этой мешанины неоново светится одна короткая мысль: «На фига я в это влез?!»

– Я уже сказал: мне нужно, чтобы посылка дошла до адресата.

– Так сурганцы…

– Посылка у меня.

Я замираю, смотрю, как Костыль с кряхтением закидывает винтовку за спину. Вечер, и без того фееричный до безобразия, окончательно перестает быть томным.

– И?..

– Гонец, ты меня разочаровываешь. – Костыль смотрит на меня в упор. – Их контракт провален, твой – «на грани нервного срыва». Но если ты выполнишь за покойников их работу…

Я всегда неплохо считал в уме, и сейчас цифирьки в голове быстренько складываются в красивое число с пятью нулями в валюте государства, которое российские военные называют «вероятным противником». Ч-черт, заманчиво!

– Где посылка? – будничным тоном спрашиваю я.

Костыль расстегивает камуфляжку и демонстрирует висящий на цепочке довольно толстый пакет формата А5, наглухо залитый воском.

– Это все?

– Нет. Вон, в кустах.

В зарослях узколиста обнаруживаю узкий кофр или, скорее, контейнер полутораметровой длины из выкрашенного в защитный цвет металла.

– Что там?

– Открой.

Любопытство сгубило кошку – открываю. Вижу какую-то трубу, обернутую промасленной бумагой.

– И?..

– Это РПГ-2. Снаряженный.

Опа! Непроизвольно отдергиваю руки, прячу их за спиной.

– Что это за зверь?

– Ты правильно все понял. Это ручной противотанковый гранатомет образца 1949 года. Или, говоря шершавым языком военных справочников: «динамореактивная многоразовая система с выстрелом активного типа». А по-простому – гениальный отпрыск сумрачного арийского чудовища по имени «панцерфауст». Оружие словно специально придумано для Центрума: стальная цельнокатаная труба с деревянными накладками, чтобы не обжечься, курковый механизм на пистолетной рукоятке, а в стволе – граната ПГ-2: кумулятивная боевая часть, бумажная гильза с дымным порохом, донный взрыватель и стабилизатор с шестью металлическими гибкими перьями, которые разворачиваются после выхода гранаты из пусковой трубы. Лупит на сто пятьдесят метров. Пробивает двухсотмиллиметровую броню. И ни одной пластмассовой детали! Эта штуковина очень успешно применялась вьетнамцами против американской техники. РПГ-2 до сих пор стоит на вооружении целого ряда стран.