Ренегаты - Страница 11
– Н-не надо!
– А я тебе говорил, – слышится скрипучий голос Пономаря. – Не лезь дуром, камень кинь сперва. Хорошо еще, что на Гонца напоролись, другие бы палить начали сразу.
Луч фонаря скачет по плитке, по стене мавзолея. Слышатся шаги, и из темноты появляется человек, одетый в брезентовый плащ. Тусклый железнодорожный фонарик в его руке светит мне в глаза.
– Убери! – рычу я со злобой. – Уррроды, вашу мать!
– Прощения просим. – Пономарь изображает полупоклон. – Не со зла мы, по неведению. Бека, зажги коптилку.
– Здорово, Гонец, – раздается еще один голос.
Я не поворачиваю головы, но обретшие чувствительность пальцы сами собой крепко стискивают автомат.
Костыль. Жив, падла. Давно не виделись.
– И тебе не хворать, – отвечаю спокойно, тщательно подавив дрожь в голосе. С этим человеком нужно быть очень осторожным во всем.
…Бека и Пономарь – контры, «слетанная пара», старожилы. На юге, от Хартмы до Белого кряжа, личности известные. Гешефт у них небольшой, таскают в Центрум разную мелочевку, имеют своих людей на заставах, через них в основном и сбывают товар. Очкастый дохляк Бека и пожилой уже, тертый калач Пономарь никогда не берутся за крупные и, соответственно, опасные дела.
У Беки есть удивительная особенность – он умеет ходить, не производя шума. Это не навык, просто повезло парню от природы. А еще Бека фартовый, это все знают.
Пономарь тоже не лыком шит, он – «мультик», мультипроводник, хотя и тщательно это скрывает, чтобы контровская мафия не подписала его на «гибляк», контрабанду предметов первой категории – оружие и запрещенные в Центруме технологии.
Ума не приложу, чего эту парочку занесло на болота, тут нет поселений, а значит, нет ни пограничников, ни торговцев. А вот как к ним прибился Костыль – вообще не моего ума дело.
Это опасный человек. Мутный. Есть у нас с ним «крестик» один, про который никто не знает. После него я для Костыля – нежелательная персона в Центруме. Да и вообще по жизни. Нежелательная потому, что знаю то, о чем никто знать не должен, а сам Костыль, наверное, с радостью забыл бы.
– Чай. И пожрать, – распоряжается Костыль, сразу давая понять, кто тут главный, и уверенно идет внутрь мавзолея. Плитка трещит у него под сапогами. За спиной Костыля, рядом с тощим армейским рюкзачком, я замечаю короткую винтовку с зачехленной оптикой.
Судя по всему, Костыль пришел в Центрум не просто так. «Не по мою ли душу?» – обжигает нехорошая мыслишка. Впрочем, я сразу гоню ее – на кой ляд ему тогда Бека с Пономарем? Судя по тому, что мне известно о Костыле, расправиться со мной он запросто мог бы в одиночку, тем более с такой пушкой.
– Вы, мужики, отдыхайте, а я посплю, мне вставать рано. – Я ставлю гостей в известность о своих планах таким тоном, чтобы поняли – мы порознь.
– А т-ты куда ид-дешь? – отрывается от разжигания походной спиртовки Бека.
– Не приставай к человеку, – скрипит Пономарь.
– Д-да я же п-просто… Вдруг он т-тоже в Азум, – оправдывается Бека.
– Хавальник завали, – цедит Костыль, усевшись у спиртовки. – Дольше проживешь.
Сухое горючее разгорается, и я вижу, как Бека виновато моргает за стеклами очков. Бека, несмотря на всю свою нелепость и даже глупость, – везунчик. Сколько лет уже в контре, а не имеет ни единой царапины, и даже круг у него на запястье не заштрихован. Впрочем, везение везением, а если бы не Пономарь, давным-давно уже лежал бы Бека на глубине двух метров, а то и вовсе катал бы ветер по пустошам его пустой и звонкий череп.
Ложусь – автомат на грудь, запахиваю кошму. Понятное дело, толком поспать не получится уже, но хотя бы подремать нужно, иначе завтра к обеду я буду никакой.
Закрываю глаза и думаю: «А ведь теперь придется идти к Азуму вкругаля. С Костылем мне явно не по пути».
Просыпаюсь до рассвета. Небо уже посерело, тоскливые сумерки заползают в мавзолей, в проломе колышется туман. Туман – это хорошо, проще будет уйти.
В голове само собой возникает: «Туман, туман, сплошная пелена. И где-то за туманом затуманилась война…» Это у меня давно, еще после контузии началось – чуть что, сразу какая-нибудь песня или стишок в башке начинает вертеться, подходящий к ситуации. Я их помню прорву – и еще немножко. Прямо наваждение.
У противоположной стены спят ночные гости. Слышно, как похрапывает Пономарь и тоненько посвистывает во сне простуженным носом Бека. Костыль спит тихо, его спальник в самом углу. Я вижу оружие, лежащее рядом со спящими, – ружье Пономаря и короткий пистолет-пулемет Беки неизвестной мне марки. Из такого только крыс в подвале стрелять.
Стараясь не шуметь, сворачиваю кошму, вешаю на грудь автомат. На цыпочках иду к пролому. Кроссовки у меня на натуральном каучуке, когда ступаешь, не слышно.
Покинув мавзолей, делаю шаг по плитке, наступая уже на полную подошву – так плитка меньше трещит.
– Слышь, Гонец, – раздается за спиной тихий голос Костыля. – Иди обратно. На Азум вместе пойдем.
Поворачиваюсь – Костыль сидит на корточках у стены с внешней стороны, на коленях – винтовка, теперь я вижу, что это «хеклер-кох». Серьезная штука. Чехол с прицела снят.
Похоже, я крепко влип, и очень может быть, что виной тому послание, которое я несу группе контры, ожидающей меня возле Азума. Дурное предчувствие, посетившее меня в самом начале этой вылазки в Центрум, превращается из предположения в четкую уверенность: «Не нужно было брать этот контракт».
Послание, которое я должен передать, находится на подкладке куртки. Не «за», а именно «на». Куртка у меня легкомысленная, обычная хэбэшная штормовка, китайская дешевка типа «сафари». Подкладка тоже хлопчатобумажная, пестренькая, изображает оттиски газетных страниц разных стран мира. Вот где-то там, в мешанине латинских букв, арабской вязи и иероглифов, и спрятано послание. Но какие буквы, какие слова и предложение нужно прочесть, знает только старший группы, которая меня ждет, дядя Вова. Вообще-то он никакой не дядя, конечно, – обычный парень под тридцатник, худой и жилистый, как большинство контры, но у него свыше трех сотен ходок в Центрум и ни одной засветки. Профи. Это про него:
Что несут люди дяди Вовы, я понятия не имею. Почему? Потому что меньше знаешь – дольше живешь. Это главный и основной закон контрабандистов, контры, как мы себя называем. Вообще в Центруме жуткая каша: пограничники, железнодорожники, контра, местные, бандиты, кочевники, разведки Клондала и Сургана, боевики Старца из Оннели, а в последнее время появились еще какие-то то ли террористы, то ли фанатики, убивающие всех иномирян. Учитывая, что Центрум сопряжен как минимум с десятком других миров, называемых здесь лепестками, работы у этих ребят всегда будет много.
Фактически Центрум – проходной двор, перекресток, перепутье миров, центр цветка, на который приходят с лепестков и уходят на лепестки. Я понимаю, почему среди местных есть те, кто ратует за изоляцию – жить на семи ветрах, несущих отнюдь не запахи роз и ванили, малоприятно, а иногда и смертельно опасно.
Ту же «молекулярку», уничтожившую в Центруме запасы углеводородного сырья – нефть, газ, битумы, а заодно и всю пластмассу, – принесло сюда из мира, который в обиходе именуется Очагом. Впрочем, «принесло» – неправильное слово. Молекулярную чуму в Центрум внедрили, забросили, привнесли, привили – короче говоря, мой постоянный заказчик на Земле, хитрый человечек по прозвищу Кенарь, считает, что это была диверсия. Дело в том, что Центрум еще сто с лишним лет назад существенно опережал все миры-лепестки в плане технологического развития. Это именно отсюда на Землю попали паровые машины, искровые радиоприемники, электрогенераторы и даже теория расщепления атомного ядра.