Ренегат - Страница 2

– Живо! Одна нога там, другая здесь!

Хорхе побежал в булочную, а я поднял с земли саквояж и прошелся по площади в ожидании почтовой кареты. Увы и ах, из-за домов на дорогу вывернула четверка лошадей, тащивших за собой неповоротливый дилижанс. Передней парой управлял паренек-форейтор, на козлах сидели кучер в зеленом плаще и заросший кудлатой бородой охранник в теплой стеганой куртке. Одной рукой последний придерживал устроенный на коленях арбалет.

Дилижанс! Я страдальчески сморщился. Мало того что пассажиры обыкновенно набивались в них будто селедки в бочки, так эти сундуки на колесах еще и ехали куда медленней почтовых карет. С тем же успехом можно было отправиться в путь пешком. Когда б не холод и опасность наткнуться на ватагу лихих людей, видят небеса, я бы так и поступил.

Лошади остановились, и парнишка-форейтор немедленно выбрался из седла, прошелся по площади, разминая занемевшие ноги и разогреваясь. Войлочная шапка, надвинутая на уши, и латаная-перелатаная куртка защищали от холода не лучшим образом.

Кучер закашлялся, трубно высморкался и простуженно крикнул:

– Кому на Стожьен? Ваша милость, поспешите! Лошадок здесь менять не будем!

Я заколебался, и успевший вернуться от булочника Хорхе Кован негромко спросил:

– Магистр, так мы едем или нет?

Почтовую карету можно было прождать еще час или даже два, поэтому я подошел к седоусому кучеру и поинтересовался:

– Что с местами, любезный?

На крыше были закреплены какие-то тюки и пара вместительных сундуков, рассчитывать на поездку в одиночестве не приходилось.

Кучер шустро спрыгнул с козел и распахнул дверцу общего отделения:

– Прошу!

Внутри друг напротив друга были установлены две лавки. На одной относительно вольготно расположились два дородных горожанина в одежде мастеровых. На другой устроилась почтенная матрона сложением им под стать. Рядом с ней приткнулся пухлый юноша, и эта парочка буквально вдавила в противоположную дверцу румяного молодчика, чей род деятельности навскидку определить не удалось.

Смотрели на нас пассажиры безо всякой приязни; тесниться им никоим образом не хотелось.

И в таких условиях ехать до самого Стожьена? Увольте!

– Империал свободен, магистр, – заметил Хорхе. – Прокачусь наверху.

– На крыше поездка за полцены, – поспешно вставил кучер и вытер рукавом нос. – Всего три крейцера с человека за почтовую милю.

– А спереди? – указал я на отделение для состоятельных и благородных.

– Дюжина с человека. – Кучер оценивающе глянул на мой дорожный сундук и добавил: – Багаж бесплатно.

Я заколебался, не зная, как поступить: отправиться в путь на дилижансе или дождаться почтовой кареты? Простоять на холодном ветру еще невесть сколько времени или выехать в Стожьен на эдаком тихоходе, зато прямо сейчас?

Ангелы небесные! Ненавижу ждать!

Я поднял руку с четками, привычным движением намотал их на кисть и поцеловал золотой символ веры – звезду с семью волнистыми лучами.

– Закрепи сундук на крыше и лезь внутрь. Поедешь в общем отделении, – скрепя сердце, приказал я Ковану и достал кошель, но слуга покачал головой:

– На империале дешевле, магистр.

– Не по такому холоду, – отрезал я. – Лечить тебя потом дороже выйдет!

Хорхе пожал плечами и направился за моими пожитками, а кучер перестал загибать пальцы, высчитывая плату за проезд, и заорал на всю площадь:

– Гюнтер, бездельник! Помоги человеку!

– Бегу, дядя!

Форейтор бросился к Хорхе, и вдвоем они потащили сундук к дилижансу. Дальше Кован взгромоздил сундук на крышу и принялся закреплять его там веревками.

Кучер наконец покончил с расчетами и объявил:

– С вашей милости тридцать шесть крейцеров.

С учетом почтовых сборов при каждой смене лошадей поездка на карете обошлась бы даже дороже, и я распустил тесемки кошеля.

– Сколько времени займет дорога? – поинтересовался, выудив половину талера и пару грошей.

– Часа два, не больше, – ответил кучер, внимательно изучил серебряные монеты и расплылся в подобострастной улыбке. – Прошу!

Но тут встрепенулся бородатый охранник.

– Кинжал, – хрипло произнес он, заметив на моем поясе оружие.

– И что с того? – хмыкнул я, стянул с правой руки перчатку и продемонстрировал серебряный перстень с гербом Браненбургского университета. – Или бумаги показать?

Сомнение в грамотности собеседников прозвучало явственней некуда, и кучер быстро произнес:

– Не стоит, ваша милость. Забирайтесь, и тронемся!

Пальцы моментально занемели от холода, и это обстоятельство моего настроения отнюдь не улучшило, но до прямых оскорблений я все же опускаться не стал. А только распахнул дверцу, и сразу пошли прахом надежды на поездку в одиночестве. Место у дальней стенки оказалось занято худощавым сеньором, смуглым и темноволосым.

Как бы невзначай замешкавшись на верхней ступеньке, я окинул незнакомца быстрым взглядом. Было дворянину лет тридцать от роду, на худом лице с резкими высокими скулами и короткой черной бородкой выделялся крупный прямой нос. Волосы он стянул в косицу, в левом ухе посверкивала золотом серьга с крупным зеленым самоцветом. И глаза – тоже зеленые. Из-под распахнутого плаща проглядывала добротная ткань синего камзола, на шею был повязан теплый платок. Кожаный оружейный пояс оттягивала дага, а ножны с широкой и не слишком длинной скьявоной мой попутчик упер в пол и придерживал коленями. Левая рука лежала на сложной корзинчатой гарде.

– Сеньор… – Я коснулся кончиками пальцев шляпы, опустился на сиденье и устроил на коленях саквояж.

Кучер прикрыл дверцу, но темно из-за этого не стало: свет проникал через оконце с поднятой ставней в передней стенке.

Сосредоточенное лицо незнакомца дрогнуло, и он расплылся в обаятельной улыбке.

– Сильвио де ла Вега, к вашим услугам!

– Филипп вон Черен, лиценциат, – представился я, пытаясь распознать акцент собеседника.

Это оказалось непросто: говорил он на северо-имперском наречии столь бегло и чисто, что вполне мог сойти за местного уроженца. Но южанин – это точно; слишком характерная внешность.

Сильвио с интересом посмотрел на мой серебряный перстень и не удержался от вопроса:

– Великодушно простите мое любопытство, Филипп, но разве вы не изучаете тайные искусства? Я слышал обращение «магистр»…

– О! – улыбнулся я. – Путаница вполне объяснима. Помимо всего прочего, так обращаются и к лекторам факультета свободных искусств.

– Благодарю за пояснение, – принял мой ответ собеседник, запахнул наброшенный на плечи плащ с меховым подбоем и погрузился в собственные мысли.

Лошади тронулись, дилижанс качнуло, и я задвинул засов, дабы случайно не вывалиться наружу из-за некстати распахнувшейся дверцы. Дорога оставляла желать лучшего. Казалось, вся она состоит из колдобин, выбоин и луж. Впрочем, морозец прихватил грязь, поэтому экипаж шел свободно и не застревал, к тому же, в отличие от жестких лавок общего отделения, наши сиденья были мягкими, с обтянутыми кожей войлочными подушками. Трясло не так уж и сильно.

– Путешествуете по делам, магистр? – обратился ко мне Сильвио со свойственной выходцам с юга непосредственностью.

– Получил кафедру в университете Святого Иоганна, – ответил я, в общем-то, чистую правду, шмыгнул носом и добавил капельку лжи: – Буду преподавать словесность.

– А! – оживился южанин и хлопнул себя по туго обтянутому кожаной штаниной бедру. – Как там было сказано: «Слово живое подобно эфиру небесному, книги – тела смертных людей»!

Зеленые глаза собеседника азартно блеснули, и я его не разочаровал.

– Не самый точный перевод со староимперского. В оригинале говорится о небесном светиле, не об эфире.

Сильвио развел руками:

– По нынешним временам подобное изречение граничит с ересью. Того и гляди, причислят к солнцепоклонникам.

Повисла неловкая пауза, и я отвлекся, чтобы раскрыть саквояж. Как назло, дилижанс сильно тряхнуло, под ноги мне вывалился лакированный деревянный футляр с затейливыми серебряными уголками.