Регент - Страница 46

Оба Филиппа пытались оправдать эти противоестественные действия: один утверждал, что он хотел избавить Людовика XV от недостойного опекуна, другой — освободить Католического короля от тирании Альберони.

Неунывающий Альберони изобретал все новые проекты и химеры. Он просил русского царя возглавить Северную лигу и занять освободившееся после смерти Карла XII место. На его верфях строились корабли для двух эскадр; одна должна была срочно поднять восстание в Бретани, другая — отправиться к берегам Англии и поднять на восстание якобитов. К тому же кардинал не терял надежды на волнения в Париже.

И 6 марта уверенный в своей победе Альберони отправляет военные корабли к берегам Англии. Увы! Господь оказался на стороне еретиков. Буря, подобная той, что некогда уничтожила Армаду Филиппа II, застала корабли на выходе из Кадикса и разнесла их в щепки, которые болтались по поверхности океана.

Но и это не поколебало уверенности мадридского двора. Елизавета Фарнезе в роскошном платье, галантно присланном ей регентом из Парижа, скакала впереди эскадронов. Филипп V направил воззвание французским войскам, предлагая им пересечь границу… чтобы встать под его знамена: сорока тысячам французских солдат, находившимся в Гиени, он мог противопоставить только тринадцать тысяч.

Герцог Орлеанский испытывал некоторые трудности в поисках генерала для своей армии. Он остановил свой выбор на принце крови, недалеком Конти, а командующим к нему назначил Бервика, испанского гранда, друга Филиппа V и сводного брата Якова Стюарта.

Французская армия 20 апреля пересекла реку Бидассоа и взяла Пасахе, где находилась одна из основных верфей Альберони; при этом были сожжены шесть больших недостроенных кораблей. Это была жестокая операция, о чем регент сожалел первым. Уничтожив испанский флот, Франция, у которой собственного флота не было, открыла морское пространство для Англии.

Неправда, будто Стенхоуп потребовал уничтожить испанский флот. Хотя герцог Орлеанский и пригласил его в качестве наблюдателя, дабы продемонстрировать единство союзников, лорд появился в главном штабе только 10 июня, другими словами, месяц спустя после этого прискорбного события.

Бервик тут же осаждает Фонтарабию, и Филипп V счел, что наступил подходящий момент поразить воображение противника, появившись перед его войсками. Он нисколько не сомневался, что его появление будет воспринято как чудо, и, увидев внука Людовика XIV, французские солдаты рухнут на колени. Он отправился в путь с королевой, инфантами и кардиналом, который уже начал сомневаться в своей счастливой звезде.

Королевский кортеж был на расстоянии нескольких лиг от передовых постов французской армии 11 июня, но появление его не оказало на солдат никакого действия. Зато оно оказало действие на население Гипускоа, возмущенное тиранией первого министра. И король увидел, что его кое-как построенным жалким войскам противостоят уверенные в победе батальоны французских солдат. Набожный монарх несколько растерялся — неужели Господь не на его стороне?

Он делает еще одну попытку и предлагает отдать Конти Сицилию, а каждому перебежчику — четыре пистоля и вечную признательность… Людовика XV. Но поскольку и это не дает никакого результата, Филипп решает уговорить самого регента.

И изумленный герцог Орлеанский получает письмо, в котором его давний враг отдает ему должное. Его Католическое величество признается, что лояльность сорока тысяч солдат доказали ему, что кузен вовсе не тиран. И следовательно, почему бы им не договориться?

Людовик XV умрет, в этом нет никакого сомнения. И если герцог Орлеанский не станет соперничать с инфантами из-за французского трона, то Филипп V охотно отдаст ему Бургундию и Фландрию, а императору уступит Эльзас. Конечно, Франция будет раздроблена, зато все Бурбоны, и старшие и младшие, получат по короне.

И после этого еще находятся историки, извиняющие поведение короля Испании и обвиняющие во всем регента!

Филипп V долго ждал ответа. Но поскольку его не было, он решил сам повести в бой войска, как средневековый палладин.

Альберони неправильно выбрал направление, и они долго блуждали среди гор, пока впереди в долине не показалась Фонтарабия. Король рвался в бой, но офицеры роптали, королева плакала, министр упал на колени, и Филипп V, чуть поколебавшись, уступил.

Мрачный и угрюмый вернулся он в Мадрид, где попал в привычный мир восковых свечей, монахов, мажордомов, шутов, дуэней — всех тех, кто надежно охранял его маленькую вселенную, которую ему не следовало покидать.

К великому разочарованию сторонников старых порядков при дворе перипетии войны с Испанией воспринимались в Париже с таким равнодушием, словно речь шла об экспедиции в район Миссури. Никого не тронул и тихий уход мадам де Ментенон, скончавшейся в Сен-Сире на восемьдесят четвертом году жизни. В конце зимы французы открыли для себя радости биржевой игры и всецело отдались этой пагубной страсти, завезенной из-за Ламанша.

Акции Королевского банка постоянно росли, и за несколько дней можно было составить себе целое состояние. После стольких лет нищеты вдруг появилась возможность быстро разбогатеть, и возможность эта была у каждого пройдохи. Принцы, аристократы, торговцы пытались обогнать друг друга. Впервые за последние четверть века были раскрыты сундуки, вытащено припрятанное богатство, и деньги рекой потекли по иссохшим венам общественного организма.

Все охмелели, у всех закружились головы. От герцога Бурбонского до последнего лакея — все хотели самые красивые туалеты, самые удобные ложи, лучших любовниц, все охотились за Золотым руном.

Несмотря на свое положение, герцогиня де Бёрри задумала устроить бал, где были бы разрешены все безумства. Эта Юнона, разговаривавшая надменно даже с монархами, дрожала, как рабыня, перед толстым Риомом и его любовницей мадам де Муши.

Эти двое авантюристов хотели заставить Елизавету сделать последний шаг и объявить во всеуслышание, что она мадам де Риом. Регент не желал даже слышать об этом, и герцогиня де Бёрри, отважившаяся на такой дерзкий шаг, метала громы и молнии, бранилась, как гренадер.

Елизавета всегда презирала законы природы. И природа ей отомстила: 28 марта у нее поднялся жар и начались схватки, 30 марта она поняла, что приближаются роды, и охваченная скорее ужасом, чем стыдом, заперлась в маленькой комнате, куда мадам де Муши закрыла доступ всем, включая регента. Герцогу Орлеанскому немедленно было сделано кровопускание, дабы предотвратить еще один апоплексический удар.

Герцогиня де Бёрри почувствовала себя совсем плохо 31 марта и послала за священником со Святыми дарами. Аббат Ланже, кюре церкви Сен-Сюльпис, появился, угрожая отлучением: он исповедует герцогиню де Бёрри, только если она прогонит Риома и мадам де Муши. Придя в ужас от одной мысли, что ему придется передать это больной, Филипп в слезах умолял аббата сжалиться над полубезумной и умирающей женщиной.

Невозможно поверить, чтобы аббат Ланже отверг просьбу, исходящую от такого лица. Это был любезный, обходительный, улыбчивый священник, не лишенный светскости. Но он был воспитан в непримиримом духе, чем-то напоминая нунция Бентиволио. Лицо его сразу стало похоже на лица монахов, отлучавших в Средние века согрешивших королей от церкви.

В отчаянии герцог Орлеанский бросился к кардиналу Ноайю, надеясь на снисходительность человека, которого он вытащил из безвестности, осыпал милостями. Надежды его оказались тщетными.

По Парижу поползли слухи. Страдая от унижения и от горя, регент несмело отправился к дочери. Вышедшая к нему мадам де Муши выслушала сообщение о решении кардинала и воскликнула: «Они хотят меня оскорбить! Так знайте же, что герцогиня де Бёрри не уступит!»

Монсеньор де Ноай сам прибыл в Люксембургский дворец; за ним следовал аббат Ланже. Их не приняли. Париж был потрясен; все забыли про войну и про биржу. Еще немного и стали бы заключаться пари. Никогда еще столько грязи не выливалось на королевскую семью.