Ребята из УГРО - Страница 57

Вторую ночь скоротал казак без огня в стороне от тропы. Утром на берегу рассыпал остатки золота из первого вьюка, засунул обрывки парусины между камнями, оставив часть на виду. Второй пуд золота уложил в заплечный мешок и тронулся в путь…

Севастьян Песков сбросил шинель, стянул гимнастерку, под ней оказалась грязная, заношенная стеганая жилетка-душегрейка, надетая прямо на нижнюю рубаху. Стащив душегрейку, положил ее перед Дороховым. Тот передал ему обломок безопасной бритвы… Вскоре на столе была разложена спинка старой рубахи с четко сохранившимися штрихами и линиями.

— Вот сдаю. Добровольно. Чистого золота-шлиха там шестьдесят один пуд. Казак, что перепрятал золото, был мой дед. Тогда, в тысяча девятьсот втором году, на железной дороге его схватила полиция. Один из охраны, что бросился в реку, спасся и показал, что это мой дед навел бандитов на караван. Половину шайки полицейские убили в перестрелке. Остальных после суда расстреляли. Деда отправили на каторгу, и домой его привезли уже после революции — без ног. Отморозил в тех краях, однако рубаху эту сберег. Отца моего убили в империалистическую. Мне, единственному в семье мужику, дед перед смертью открыл тайну золота, велел сыскать, да сразу-то мне не повезло. В драке зашиб одного старателя и попал в тюрьму, а потом в колонию. Там сдружился с одним нашим, зейским, Агеев его фамилия, зовут Николай, и рассказал ему про тайник. Стали готовить побег, Николай ушел, а мне не удалось. Из колонии нас взяли в воинскую часть, в солдаты. Вот со Слепневым сбежали из эшелона, уже у вас здесь на станции. Юшка Слепнев зазвал домой заглянуть. В гражданское, говорит, надо переодеться, а уже потом за золотом подаваться. Никола Агеев там на Зее меня ждет. Обещал в подмогу кое-кого подобрать и амуницию приготовить. Милицейского вашего я не убивал. Слепнев, чистый псих, вырвал у того из ножен тесак и два раза пырнул, а потом еще и из винтовки. И меня чуть не шлепнул за то, что не стал ему помогать. Вы проверьте, у вас там, наверное, известно. Золотишко-то так никто и не нашел. Лежит оно в той расщелине, а я решил открыть его государству.

Поезд мчался на восток. Александр ехал третьи сутки и спал без просыпа половину пути. Даже проводница забеспокоилась. Подошла, разбудила:

— Товарищ командир! Вы не заболели? Может, чайку?

А теперь ему не спалось. Он лежал на жесткой полке, смотрел в потолок вагона, думал.

Шутка ли, от Читы ему нужно проехать тысячу семьсот километров по железной дороге до станции Тыгда, потом сто двадцать на попутной машине, а оттуда уже самолетом. Огромна Читинская область. И это только на восток. А если на запад, то там еще четыре сотни километров. На север и говорить нечего — до самой Якутии, а на юг — до маньчжурской границы. Припомнилась газетная заметка: в Зейско-Учурском районе, откуда шел тот караван, эвенкийский колхоз «Пионер» получил в вечное пользование, по государственному акту, сто тысяч гектаров земли, а в колхозе всего сотня человек. Не обрабатывают они эту землю, охотничают да пасут оленей. Стада у них тысячные…

Долго готовил Дорохов эту поездку. Все оказалось куда сложнее, чем предполагалось вначале. Ударили морозы, пали снега, и только тогда решили осуществлять намеченное. Александр взглянул в примороженное окно. На полянах лежал снег. Обронили лиственницы нежную хвою, и тайга стала по-зимнему белой.

Он отчетливо помнил, с какой завистью смотрел в детстве на проходившие поезда. Скорее, это была и не зависть, а щемящее чувство утраты. Проходил мимо поезд, и хотелось бежать за ним вслед, догнать и мчаться в чужие края. Дорохов прикрыл глаза и усмехнулся. Было это давно, словно в другой жизни.

Тот двенадцатилетний паренек собрал однажды таких же огольцов, и решили они махнуть за границу, освобождать от ненавистных мандаринов китайских кули. Кончилось все плачевно. Всыпали классно — по первому разряду. Жили они тогда в военном городке, все приятели были тоже дети военных. Чтобы драться с мандаринами, нужно оружие, вот и «заняли» они у своих отцов-командиров револьверы и пистолеты. Самое интересное то, что Сашку порола мать. Отец, сжав зубы, молчал, а потом приказал: «Ну, хватит». Позже понял Александр, что у отца была недюжинная сила воли. Понял, что за оружие, которое он стащил, не миновать бы отцу трибунала. Отец! Саша перестал уже надеяться, а тут пришло письмо. «Жив, здоров, воюю. Просто не мог сообщить раньше». Не мог! Что же с ним там происходило? Хорошо, что письмо отправлено всего десять дней назад. Может, еще живой?..

Летчик, высокий молодой парень, упакованный в меха, словно только что вернулся с Северного полюса, подтолкнул его ко второй кабине. Забираясь в самолет, Дорохов увидел перед кабиной пилота козырек из целлулоида, на двух же других их не было, и кабины походили на ящики, обитые фанерой, покрытой лаком.

— Садись лицом к хвосту, меньше продует. Козырьки мы поснимали, чтобы не мешали перевозить груз, — объяснил пилот.

Но Александру хотелось лучше видеть, и он уселся лицом к винту. Несмотря на низкую скамейку, похожую на ту, что возле печи ставят под ноги, его голова и плечи оказались снаружи.

СП-3 — санитарно-пассажирский трехместный самолет — пробежал по заснеженной взлетной полосе, оторвался и тут же над аэродромом кругами стал ввинчиваться в небо, набирая высоту. На нем развозили не только врачей и больных. Когда не было экстренных рейсов, на таких самолетах отправляли пассажиров и почту.

Перед взлетом пилот поинтересовался, как устроился пассажир.

— На оленях ездил, на лошадях тоже. На плотах и лодках плавал, а вот на собаках да на самолетах не приходилось.

— На собаках оно, конечно, вернее, но ничего, привыкнешь. Достань-ка там под скамейкой ремни, я тебя пристегну покрепче, чтобы ты с первого раза не потерялся, — отшутился пилот.

Лететь было интересно, внизу причудливо извивалась река. Она уже стала, и в отблесках солнца лед казался тонкой черной лаковой пленкой. Тайга изредка расступалась, и появлялись небольшие поселки. Хребты сопок были совсем рядом. На перевале треск мотора согнал стадо оленей.

Летчик указал рукой в лохматой перчатке на видневшиеся вдали строения и начал снижаться. Прииск Октябрьский оказался большим поселком. В центре виднелось несколько двухэтажных домов, длинные склады, отвалы уже промытой золотоносной породы и множество крохотных избушек, от которых в небо тянулись столбы белесого дыма. Самолет приземлился так же мягко, как и взлетел.

— Ну вот и приехали, да побыстрее, чем на собаках. На них бы ты двое суток тащился по перевалам, — балагурил летчик, помогая Александру выбраться из кабины. — Не замерз?

— Малость просквозило. Но думал, будет хуже.

Начальник приискового отделения милиции Аркадий Мудриков обрадовался Дорохову.

— Прилетел, наконец! А то я все жду, жду. Идем сначала определю тебя на постой, а потом и за дело. Новостей у меня особых нет. У нас, Сашок, тут тихо, спокойно. А вот у соседей пошаливают. Но это разговор длинный. Я, как шифровку получил, все ждал, но от твоего имени ко мне никто не приходил. А комнату для тебя в гостинице вторую неделю держу.

Через час оба вернулись в отделение. Они были почти ровесниками и знали друг друга, не раз встречались в Чите, когда Мудриков приезжал с докладами или на совещания. Вели переписку по делу Пескова.

— Обстановка у нас такая, — докладывал Мудриков, — Николай Агеев на прииске не обнаружен. Еще до вашей телеграммы я, как узнал, что Агеев бежал, отыскал нескольких его знакомых и даже родственников. Но ни одного сигнала о том, что он здесь, не поступило. Под осень в окрестностях соседнего прииска было три вооруженных нападения. Сначала ограбили дом лесника. Пришли четверо, двое с винтовками, забрали продукты, охотничье ружье, два ватника. Через несколько дней на одном ручье мыли золото двое старателей, та же четверка напала. С полфунта золотого песку отняли и мелочь разную. И последнее: есть у соседей на берегу реки фактория. Бандиты связали заготовителя, завхоза, сторожиху, забрали боеприпасы, три новеньких двустволки, а ружье, что отняли у лесника, бросили. Взяли муку, сахар, чай, крупу — всего килограммов четыреста — и скрылись. Связанных нашли через сутки, когда бандитов и след простыл.