Ребята из УГРО - Страница 51

Возле чердачной двери раздался шорох, и кто-то тихо, неуверенно спросил:

— Это вы, Дорохов?

Голос был спокойным и даже показался знакомым, однако Саша никак не мог вспомнить, где и когда он его слышал.

— Раз пришел, что же ты там стоишь, иди сюда. Ты один?

— Один я, Александр, один. Вот смотри!

Было слышно, как «гость» чиркнул спичкой, сломал одну, другую, выругался.

— Понимаешь, я сначала на чердаке сидел, а там сквозняк и холодина. Когда свет погасили, сюда перебрался, но отогреться никак не могу.

— Как же ты на чердак попал? Там же замок, — удивился Саша.

— Ха! Замок!

Наконец спичка вспыхнула и высветлила тощую фигурку человека в сапогах и шинели, с рукой на перевязи. Оплетки белого бинта виднелись и из-под шапки. Спичка разгорелась, и «гость» поднял ее над головой, освещая всего себя, видно, для того, чтобы Дорохов убедился, что нет у него оружия.

— Что же, так и будем через лестницу толковать? — спросил Саша. — Иди сюда, давай знакомиться.

— Мы с тобой, Александр, давно знакомы, только ты меня не признал. Леха я, по прозвищу Туесок. Неужели и теперь не вспомнил? Дело у меня к тебе, помоги.

В тощем человеке в военной форме Саша признал Чипизубова, вора, с которым познакомился при довольно странных обстоятельствах, в кино. Вместе с ним тогда смотрел фильм «Сын Зорро». Давным-давно это было, еще в той, довоенной жизни…

Первой мыслью было, что Туесок воевал, был ранен, сбежал из госпиталя и теперь не хочет на фронт, ищет предлог остаться в тылу.

— На фронт боишься? — в упор спросил Саша.

— Да ты что, с ума сошел, что ли? — возмутился Туесок.

— Ладно, идем. На кухне потолкуем. Чайку попьем да и закусим. Только учти, кухня у нас общая, на десять семей, соседей не разбуди. Посвети мне, а то я этот чертов замок никак не открою.

Дорохов вместе с Туеском потихоньку пришли на кухню.

Саша прикрыл дверь, разжег керосинку и поставил чайник. Сходил на цыпочках в комнату, принес миску дерунов, что мать припасла ему на ужин, заглянул в кастрюлю и поинтересовался, будет ли дорогой гость лопать суп.

Туесок, удобно пристроившийся на табуретке, молча кивнул.

— Ну, рассказывай, как на фронт попал, — попросил Саша.

Туесок снял с себя шинель и шапку, положил всю свою амуницию на скамью, поправил на голове бинт. Под шинелью у Лехи оказалась почти новая шерстяная гимнастерка. Такие же солдатские шаровары, заправленные в добротные яловые сапоги. Закурил папиросу, с жадностью глотнул дым.

— Понимаешь, не был я в армии. Таких, как я, не берут. Сам знаешь. Всю эту «сменку» Таська на барахолке купила. Помнишь Таську? Ну, она еще тогда мне передачи носила? Так вот. Я в лагере, а она каждый месяц ко мне — то еду, то одежонку какую привезет. Перед самым Новым годом приехала и говорит, что ты опять в уголовке появился и большим начальником стал. Задумал я с тобой посоветоваться. Я и попросил Таську одежонку подходящую мне приготовить да узнать, где живешь. Вчера сбежал и сразу к Таське. Переоделся, руку замотал, а она мне еще и голову. — Чипизубов потянул бинты, и под белой марлей показались коротко остриженные волосы. — Я в колонии всему начальству плешь проел. Нам разрешено раз в месяц заявления писать. Вот я каждый месяц и писал. — Лешка вытащил из-за голенища завернутую в газету пачку бумаги, развернул и передал Дорохову: — Смотри! Одиннадцатый месяц идет война, и заявлений здесь десять штук — и на каждом отказ. Все потому, что я рецидивист, три судимости у меня, да еще два года неотбытого срока. Не верят, что на войну рвусь, Родину защищать, что жизни за нее не пожалею. Вот и пришел к тебе. Ты, Саша, человек, я тебе верю, решай мою судьбу. Как скажешь, так и сделаю.

— Идем ко мне в комнату, поспим, только тихо, чтобы мать не разбудить. Она с дежурства, а утром подумаем, как жить дальше.

На следующий день Саша с трудом растолкал гостя. Спал Туесок, прикрывшись шинелью, на полу, на матрасе, что постлал ему в темноте хозяин. Спал крепко, посапывая, подложил обе руки под щеку, а проснувшись, вскочил, недоуменно озираясь.

— Ладно, иди умывайся, да будем решать, что нам с тобой делать, а заодно позавтракаем. Мать-то уже на работу ушла.

Пока Туесок умывался, Александр обдумывал, как ему поступить. Куда деть парня? Отправить его к Таське? Пожалуй, не стоит. В поселке или у нее на квартире Туеска задержит любой милиционер. А уж если местный участковый дознается, тогда все пропало. Докажи потом, что этот Леха бежал из самых лучших побуждений. Никто, пожалуй, не поверит. Да и не добраться Лешке к своей знакомой. На первом углу остановит патруль: «Ваши документы». Нет, так нельзя.

Взять с собой на работу? А вдруг начальство скажет: «Зачем нам отвечать за этого рецидивиста? Почему мы должны ему верить?»

Но нельзя же считать Туеска, которому и лет-то всего девятнадцать, безнадежным! Как же перевоспитывать, если не верить? Интересно, а сам-то он до конца верит Лешке?

Александр долил кипяток из чайника в кружку Туеску и пододвинул к нему блюдце с мелко наколотым сахаром. Заметил, как гость, прежде чем взять кусочек рафинада, отыскал самый крохотный и осторожно поддел его ложкой.

— Вот что, Леша. Я тут подумал, погадал и решил: оставайся у меня дома. Сиди и жди, когда вернусь. На улицу носа не показывай. А я пойду попробую искать ходы-выходы.

Дорохов знал, что намерение вора-рецидивиста Леонида Чипизубова, бежавшего из колонии, с тем чтобы попасть на фронт, осуществить не так-то просто, но всех сложностей, с которыми ему пришлось столкнуться, он и не представлял.

Военный комиссар города объяснил, что осужденные к условному наказанию призываются в армию в тех случаях, когда в приговоре суд специально оговаривает: «с отправкой на фронт», и что из исправительно-трудовых колоний с последующим призывом в армию досрочно освобождаются только по решению выездных судов. В разговоре с военкомом Дорохов даже и не упомянул о Чипизубове, заранее предполагая, что тот ответит.

В управлении Александр первым делом поинтересовался у дежурного, нет ли сведений о побегах из колоний, но тот полистал свои «талмуды» и только пожал плечами. Дорохов отобрал дела, по которым следовало посоветоваться, и направился в прокуратуру.

Заместитель прокурора, пожилой мужчина, постарше Сашиного отца, принял Дорохова доброжелательно.

— Ну что, сыщик, опять, наверное, с какой-нибудь каверзой пожаловал? Я тебя давно раскусил. Если дело гладкое, без сучка, без задоринки, то с ним является тот, у кого оно в производстве. Если приходит гроза разбойников и убийц, значит, жди какого-нибудь подвоха. Выкладывай, с чем пришел?

К удивлению прокурора, в делах не оказалось ни «сучков», ни «задоринок». По одному Александр доложил, как выполнено его, прокурорское, предписание, а по другому нужен был всего лишь небольшой совет.

— Все у тебя? — недоверчиво спросил прокурор.

— Если позволите, у меня еще один вопросик. Получил на днях письмо от одного своего «крестника», — схитрил Саша. — Пишет из колонии, что хочет бежать на фронт, совета спрашивает, а я не знаю, что ему и ответить.

— Ну чего тут сложного? Напиши, чтобы обратился к начальству, соберут на него все характеристики, представят на досрочное освобождение, приедет выездной суд, и отправится твой «крестник» воевать. — Прокурор пристально посмотрел на Дорохова и заметил, что тот замялся. — Вы, уважаемый Александр Дмитриевич, что-то темните, как выражаются ваши «крестники». Говорите, какие еще там сложности.

— Этот самый парнишка отбывает наказание третий раз.

— Ага, рецидивист, — обрадовался своей прозорливости прокурор. — Сколько же ему лет?

— Девятнадцать. Дали ему четыре года лишения свободы, половину уже отбыл.

— Тут случай особый. Нужно умное ходатайство.

Дорохов возвращался на работу и ломал голову над тем, как же ему поступить дальше, и в какой уже раз ругал про себя Туеска и его приятельницу. «Вот дуреха! Вместо того чтобы бегать по рынку и покупать для парня одежду, прийти бы да посоветоваться».