Ребус для фотографа - Страница 22
Впрочем, как оказалось, некоторых совершенно не смущало наличие наушников.
– «Наутилус», – невнятно пробормотал я: когда твоя нижняя челюсть покоится на собственных кулаках, поставленных один на другой, «утилус» еще хоть как-то выговаривается, а вот первый слог произнести сложновато. – Это такая группа…
– Так что ж ты? – Она ослабила хваткие пальцы. – Чего молчал-то? Давай вместе послушаем. Я аккурат перед твоим приходом диск выключила – не всем пациентам нравится, когда музыка во время процедуры играет.
Она отстранилась от массажного стола, щелкнула чем-то. Я вздохнул. Сейчас, разумеется, окажется, что она меня не так расслышала, и зазвучит какой-нибудь Николай Басков. Или, того лучше, Иван Петров. Пожилым людям они оба нравятся примерно так же, как Муслим Магомаев или, чтоб его, Малежик. Но мне было неудобно игнорировать ее предложение, и я послушно выдернул пимпочки из ушей.
энергично доносил до слушателей Бутусов.
Твою мать! Действительно, «Наутилус Помпилиус». Мне захотелось вывернуть шею, чтобы еще раз посмотреть на массажистку. Казалось, ей лет семьдесят или около того. Панкует бабулька? А песня-то, песня! Случайность? (ДВЕРЬ!) Или намек? «Чтоб никто не видел, чем питается зверь…» Ладно, если намек (КРАСНАЯ ДВЕРЬ!) – я уже напугался, спасибо. И шея моя сейчас, наверное, выглядит такой беззащитной, такой вкусной…
– Ты чего напрягся-то? Расслабься! Мышцы у тебя и без того деревянные, ну да ничего, поправим… А на «Наутилус» меня сын подсадил еще в конце восьмидесятых. Тебе, наверное, ровесник.
И она пустилась в пространные объяснения, почему концертный альбом «Ни кому ни кабельность» нравится ей больше, чем «Подъем», и почему «Наугад» она считает последней отличной, классической пластинкой, после которой у Бутусова начался период какого-то, прости господи, непотребства. Я не знал, то ли мне ржать, то ли разрыдаться.
Но до конца расслабиться так и не сумел. Ишь ты! «Это мир, в котором ни секунды без драки…» Молодец, бабулька. Соображает.
После обеда выяснилось, что Ивана Петрова вновь конкретно забрызгали чернилами. На сей раз – на концерте в Самаре. Я даже устыдился того, с каким пренебрежением подумал о бедняге, находясь на массажном столе: раз его… хм… творчество вызывает у людей столь противоречивые эмоции, что его попеременно то забрасывают цветами, то поливают чем-то фиолетовым… ну, значит, это и есть самое настоящее искусство. Или нет?
В номере я крутанул регулятор громкости репродуктора.
– Когерентное излучение лазера, рассеянное случайным ансамблем взвешенных в потоке частиц, сохраняет частичную когерентность и несет информацию об их скорости в виде допплеровского смещения частоты исходного излучения. – Профессор вещал о лазерах. Кажется, вчера одна из слушательниц ждала именно этой темы. Оставалось порадоваться за нее, потому что лично я ничего не понимал. – Выходной сигнал лазерной допплеровской измерительной системы был введен в память ЭВМ «Минск-32».
Я убрал звук. Спать не хотелось. Смотреть телевизор не хотелось. Можно было добрести с ноутбуком до зимнего сада или библиотеки, подключиться к Интернету, узнать последние новости… Впрочем, нет, в зимний сад нельзя, там сейчас лекция. А библиотека, если я правильно понял, работала как-то хитро – каждый день в разные часы, и точного расписания я, разумеется, не помнил. Было бы обидным перейти в главный корпус, чтобы уткнуться в закрытую дверь (КРАСНАЯ ДВЕРЬ!). Чертыхнувшись и помотав головой, я полез в шкаф за лыжным комбинезоном. Свежий воздух – наше все.
В холле первого этажа маялась вчерашняя девчушка. Я притормозил. Жалко ее. Ни подружек, ни развлечений. Кто ж догадался ее сюда упрятать?!
– Простите, юная леди! – вежливо обратился я к ней. – У меня возникла серьезная проблема.
Девчонка вытаращила глаза. Ну, напугалась чуть-чуть заговорившего с нею взрослого дяди в дурацкой куртке с капюшоном, это понятно. А еще ей было ужасно любопытно, что за серьезная проблема такая.
– Я со вчерашнего дня мечтаю слепить снеговика. Но, поскольку в последний раз я занимался этим приблизительно четыреста двадцать восемь с половиной лет назад, мне необходима консультация человека, который умеет делать снеговиков на пятерку.
Девочка прыснула и чуть кокетливо закатила глазки.
– Так долго не живут! – сообщила она мне таким тоном, будто я на ее глазах ошибся в элементарном арифметическом примере. – А там ничего сложного – берешь комок и катаешь.
– И тем не менее. Я боюсь допустить ошибку. Представьте, что я скатаю вместо кома колбасу или перепутаю местами живот и голову – разве это будет честно по отношению к снеговику?
Несколько секунд она оценивала сказанное, рисуя в воображении снеговика, состоящего из снежных колбас, затем хихикнула. Воодушевленный, я продолжил:
– Так вот, скажите мне, юная леди, разрешается ли вам гулять? Могу ли я попросить ваших… тех, с кем вы приехали, отпустить вас со мной для консультации и помощи?
Она задумалась.
– Бабушка сейчас на лекции… – Вытянулась на цыпочки, выглянула через стеклянную дверь на улицу. – Снег, кстати, не липкий, но это ничего. В середине лекции бабушка заснет прям в кресле и проспит почти до ужина. Щас оденусь!
– А бабушку предупредить?
– Ой, да как будто она заметит! Я уже взрослая, я сто раз уже гуляла, пока она спит!
И девчонка умчалась.
Я подошел к стойке администратора. Девушка ворковала с охранником, пришлось потревожить.
– Вы не знаете, что с этой девочкой?
– Знаю. А вам зачем? – недобро прищурилась администраторша.
Ну да, конечно же, я – тот самый педофил, растлевающий первоклашек, находящихся на лечении. Ох, грехи мои тяжкие…
– Скучно ей. Я предложил слепить снеговика, она согласилась. Но я немножко засомневался – полезна ли ей будет такая нагрузка?
– Да прогулка-то ей не помешает… – раздумчиво проговорила девушка за стойкой. – Да и снеговик – тоже мне, нагрузка! Я вообще ее бабку не понимаю: совсем ребенком не занимается!
– Так что с девочкой? – терпеливо напомнил я.
– Наследственная болезнь. И бабка, и мать, и малышка – все одним и тем же страдают. Ничего особо опасного, но…
– А почему она здесь, а не в детском лечебном заведении?
– Какая разница? – Администратор пожала плечами. – Сейчас таких строгостей нет, не то что раньше. Болезнь у них одна, лекарства примерно одинаковые, режим, процедуры… Главврач разрешил, а дальше уж не мое дело.
– Хм… Ну, в общем, я так понял, гулять ей можно. Сильно напрягаться я ей все равно не позволю, так что… А, да! Если вдруг бабушка хватится – мы здесь, перед корпусом, на той стороне дороги. Там снег почище. Да вы нас будете видеть через двери!
На этих моих словах последние подозрения исчезли, оба – и администратор, и охранник – улыбнулись благожелательно. Я отошел в сторонку. Зацепился взглядом за пожарный щит (КРАСНАЯ ДВЕРЬ!), попятился и в конце концов, глупо оглядываясь, переместился в противоположный конец холла. Ну его на фиг.
А тут и Светланка прибежала.
Собственно, о том, что ее звать Светланкой, я узнал позднее. А поначалу мы общались официально, на «вы», и иначе как «юная леди» я ее не называл.
Она казалась самым обыкновенным ребенком – бойким, веселым, подвижным. Неприятно было думать, что где-то внутри, в ее крохотном сердечке, кроется какой-то изъян. Но я как раз старался не думать об этом, и в итоге мы получили массу удовольствия. Примерно на этапе формирования головы первого снеговика из корпуса вышел мой вчерашний собеседник, седоусый дедок. Светланке чрезвычайно понравилось, что я тайком, шепотом признался ей в том, как называю его – «дедок ООО». Наверное, это явилось каким-то решающим фактором, потому что высшей Светланкиной милостью дедку было дозволено присоединиться к нам. Время от времени она поглядывала на меня и, улыбаясь во весь рот, неумело подмигивала в его сторону: у нас с ней была целая настоящая тайна, мы знали о Семене Борисовиче то, чего не знал никто, да и сам он даже не догадывался. В любой момент мы могли бы произнести этот секретный шифр – «дедок ООО», – а никто бы даже не понял, кого мы имеем в виду.