Ребёнок от чужого мужа (СИ) - Страница 39

— Папа… — звенит знакомый детский голосок. Рука сама тянется вперед, потрогать его, но хватает лишь воздух. Неужели галлюцинации? Надеюсь, я умом не тронулся.

— Слава богу, очнулся… — всхлипывает еще один знакомый голос. Трясущийся, истеричный. Это Наташа, моя бывшая жена.

— Сереж… — и чуть громче: — Сереж!

Я моргаю раз за разом, потому что очень хочу ее рассмотреть. Мою Катю.

— Ты плачешь, что ли? — как оказывается, тяжело шевелить губами. Почти так же как и ворочать языком. Снова тяну руку. Так сильно хочется ее коснуться.

Катя обхватывает мою ладонь двумя руками и, наклонившись, целует. Я наконец могу разглядеть ее лицо. Уставшее, заплаканное и очень красивое.

— Как ты, Сереж? — я вижу как шевелятся ее губы. — Чувствуешь себя как? Что болит?

— Нормально все. Голова болит… И пить охота. Вы ведь Катя? — и не дав ей времени испугаться, пытаюсь улыбнуться: — Я шучу.

Ее лицо кривится. Она снова плачет. Зря я наверное пошутил.

Я перевожу взгляд за Катино плечо, и я вижу Наташу. На ее лбу темнеет ссадина. Она кусает губы и тоже плачет. Выглядит разбитой и виноватой.

— Прости, Сереж… Это из-за меня так. Я виновата, что ты… — всхлипнув, она прикрывает рот рукой. — Я думала, если ты не выживешь, с ума сойду. Все из-за меня…. Если бы я вела машину нормально и орала…Прости… Прости…

Перед глазами всплывает трасса и несущийся на нас автомобиль. Крик, удар, а дальше темнота. Чудо, что остались живы. Все могло быть гораздо хуже. И следом током бьет мысль о ребенке. Наташа ведь беременна. Я лихорадочно обшариваю взглядом ее живот. Дергаюсь, пытаясь подняться, но острая боль пригвождает меня к подушке.

— Наташ, — я смотрю в глаза. — А ребенок наш как?

Повисает тишина. Теперь губы кусает Катя, а Наташа, отступив, просто моргает. Выражение ее лица становится еще более виноватым.

— Сереж…

— Нормально все, — вдруг твердо произносит Катя. — Ничего страшного не случилось. Наташу почти не задело — только пара ссадин. Сереж, ты не напрягайся, — она со строгой улыбкой смотрит на меня. — Потом со всеми поговоришь.

Я опускаю глаза, ища источник третьего голоса. Я ведь точно слышал, что где-то разговаривала моя дочь.

Выясняется, что Маша стоит прямо за Катей и смотрит на меня во все глаза.

— Привет, малыш, — со второго раза улыбнуться получается легче. — Как твои дела? Ухаживала за мамой?

— Ухаживала, — кивает она и робко подходит к кровати. — Тебе больно?

— Немного. Выгляжу наверное некрасиво? Не пугаю тебя?

Она мотает головой.

— Нет, не пугаешь. Мы с мамой за тебя волновались. И тетя Наташа тоже. Все втроем плакали.

— И ты тоже?

— И я тоже, — хмурится дочка, но губы надувает так, будто снова готова расплакаться. — Ты же мне куклу дарил, и мы рисовали… Ты же мой папа.

Если бы я мог — обязательно ее обнял. Папой назвала. Головная боль отходит на второй план. К черту ноющие ребра и ощущения того, что меня неделю молотили ногами. Как же замечательно.

— Мы еще обязательно порисуем, когда я отсюда выйду, — обещаю я ей. — И кукол тебе много новых купим.

— Ладно, — тихо говорит дочка и, быстро приблизившись к кровати, касается моей руки своей теплой ладошкой. — Я буду каждый день к тебе приходить.

Я поднимаю глаза. Катя улыбается, но по ее щекам катятся слезы. Ее мне тоже хочется обнять, но едва ли сейчас подходящий момент.

— Я пойду врача позову, — подает голос Наташа и бесшумно выскальзывает за дверь. Не знаю, специально она сделала это или нет, но сейчас я ей благодарен.

Катя тут же опускается на корточки передо мной, заглядывает в глаза.

— Я так волновалась. Если бы только ты знал… Думала, моя жизнь во второй раз закончилась.

— Я на редкость живучий, — я касаюсь пальцами ее лица. Не могу удержаться. — От меня ты теперь просто так не отвяжешься.

— Очень на это надеюсь. Сереж, — она переходит на срывающийся шепот. — Я тебя так сильно люблю. Даже представить не можешь как. Ты мое сердце.

— Врач бы сейчас сказал, что мне нервничать нельзя, а ты такие слова говоришь.

Улыбаться не получается. В груди горячо тянет и стучит, и откуда-то приходит уверенность, что теперь у нас с ней все будет хорошо.

— Я тебя люблю. Ни за что бы тебя с Машей не оставил.

— Спасибо, Кать, — произносит Наташа, когда мы с Машей выходим из палаты Сергея. — Я все ему расскажу, — я сильнее сжимаю маленькую ладошку дочери. — Как только врач разрешит. Даже не подумала, что могу только хуже сделать этой новостью, — всхлипывает она. — Привыкла на эмоциях поступать…

— Главное, что он пришел в себя и теперь с нами. Вы поговорите с ним, как ты будешь готова. Он должен услышать правду.

Сергей после осмотра врачом попросил оставить его с матерью наедине. Вероятнее всего речь пойдет о нас с Машей. А я и подумать не могла, что Галина Васильевна с таким радушием примет новость о внучке. После слов Наташи о том, что женщина была категорически против ее беременности из-за плохой наследственности Сергея у меня были серьезные сомнения в ее адекватности. Но оказалось, что все это очередная Наташина ложь и пусть она остается на ее совести. У меня же больше нет ни единого сомнения в том, что все у нас с Сергеем будет хорошо. Никому не позволю разрушить свое счастье. Уроки, которые преподнесла мне жизнь оказались бесценны.

— Извини меня, Маш, — Наташа присаживается на корточки перед дочкой. — Это из-за меня папа твой попал в аварию и мне очень жаль, что я тогда сказала тебе неправду. Он очень любит тебя, — мое сердце сжимается, когда я вижу слезы на лице дочери.

— Нам пора, — веду Машу к выходу.

Хватит на сегодня эмоций. Сергей пришел в себя, с ним все в порядке и это самое главное.

Домой мы возвращаемся спустя час. Я готовлю для нас с дочкой простенький обед, а после присаживаюсь всего на минутку на диван и не замечаю, как проваливаюсь в сон. Эти дни я почти не спала, а теперь понемногу начала отходить от стресса.

— Мам, — Маша трясет меня за плечо. — Мам! Кто-то в дверь стучит.

Я разлепляю сонные глаза и тянусь к телефону. Семь вечера. Кто бы это мог? Мы никого не ждем.

Поднимаюсь на ноги и иду в прихожую. За дверью стоит Галина Васильевна, а у меня по телу прокатывает дрожь. Откуда она знает, где мы живем? Ей сказал Сергей?

Открываю дверь и впускаю женщину на порог. В ее руках пакет с игрушками, а на лице расцветает искренняя и широкая улыбка, когда она замечает за моей спиной Машу.

— Можно, Катя? Мне Сергей дал ваш адрес.

— Да, конечно, — закрываю за ней дверь.

Предлагаю Галине Васильевне чаю и заодно прошу Машу показать ей свою комнату, пока накрываю на стол и грею чайник.

— Как он? Что говорят врачи? — интересуюсь у нее, когда она возвращается из детской Маши с двумя рисунками.

— Будут наблюдать, но самое страшное позади. Маша сказала, что они вместе с Сергеем рисовали, — показывает мне рисунки животных. — Она разрешила их взять. Я люблю собирать коллекцию. Даже Сережины где-то хранятся, — в ее глазах блестят слезы и мне хочется верить, что это от счастья. — Как же она похожа на него. Такая красавица. Можно я буду к вам приходить? Или ты приводи ее ко мне?

— Обязательно, — я поддаюсь порыву и касаюсь ладонью слегка шершавой руки.

Глажу ее и сама готова расплакаться от осознания, что у моей Маши теперь не только любящий отец, но и замечательная бабушка. Настоящая, полноценная семья, о которой я так мечтала. Я прошу у нее прощения за то, что столько времени она ничего не знала о внучке, не вдаваясь в подробности как так получилось. Главное, что все плохое осталось в прошлом.

— А я могу теперь называть ее бабушкой, да? — спрашивает Маша, когда Галина Васильевна уходит от нас.

— Можешь, — прижимаю дочь к себе, чувствуя внутри легкость.