Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! - Страница 11

Почему жители города Нефтеюганска не хотят вступаться за Ходорковского

О том, что государство воюет с ЮКОСом, знает вся страна: фронтовые сводки уже год занимают верхние строчки рейтинга новостей. Само слово «ЮКОС» давно переросло значение своей аббревиатуры (Юганскнефтегаз – КубышевОргСинтез) и стало символом: для одних – свежего воздуха демократии и свободного бизнеса, для других – превышения олигархами своих социальных полномочий. Между тем в ЮКОСе пока еще работают сто семьдесят пять тысяч человек. Вместе с их семьями это уже около полумиллиона. Если же прибавить все предприятия, которые напрямую зависят от ЮКОСа, получится огромная масса людей. Если бы они встали на защиту опального олигарха, с ними пришлось бы считаться любой власти. Почему подданные империи Ходорковского безмолвствуют, спецкор «Газеты» Дмитрий Соколов-Митрич попытался понять, побывав в столице ЮКОСа – городе Нефтеюганске.

Раз Ходорковский, два Ходорковский

От аэропорта «Сургут» до столицы ЮКОСа ехать пятьдесят километров. На всех встречных заправках цена за литр бензина АИ-92 не опускается ниже шестнадцати рублей – это почти на два рубля больше, чем в Москве, и на три – чем в Подмосковье. Дороговизна бензина в Ханты-Мансийском автономном округе, который стоит на нефти, объясняется тем, что в регионе нет нефтепереработки. Чтобы попасть из скважины на заправку, топливу приходится сбегать на «материк» и вернуться обратно.

Первое впечатление о городе приятное: упакованные снегом улицы выглядят чисто, машины перед пешеходными переходами послушно останавливаются, обычные хрущевские пятиэтажки, выкрашенные в яркие цвета, выглядят по-европейски аккуратно, на улицах много света, на каждом втором фонарном столбе горит пирамидка ЮКОСа: пирамидка – ромашка – пирамидка – звезда – пирамидка – салют – пирамидка – ромашка и так далее.

Все девяносто шесть тысяч человек местного населения приехали сюда в последние тридцать семь лет – это возраст города. Судя по обитателям Доски почета «Юганскнефтегаза» по национальному составу преобладают русские, татары, башкиры и азербайджанцы.

– Но здесь национальность не имеет того значения, которое она имеет в других регионах, – говорит ведущий специалист отдела по связям с общественностью Алексей Радочинский. – Нефть размывает все различия, в том числе и национальные. Здесь человек чувствует себя прежде всего нефтяником, а уже потом русским или татарином.

Алексея трудно назвать Радочинским. Его все называют Ходорковским. Ему сейчас тридцать один год, и если взять фотографию Михаила Борисовича десятилетней давности, то он будет похож на него, как Электроник на Сыроежкина. Когда Алексей приехал в Нефтеюганск из своего родного Кургана и устроился учителем истории в школу, на него оглядывались на улице. Когда он стал вести на местном телевидении передачу «Черное золото Сибири», город вздрогнул. Пошли слухи, что МБХ прислал смотрящим своего родственника.

– Правда, по характеру они совершенно разные, – говорит начальник Радочинского Ирина Крикун. – Михаил Борисович – он как ртуть: мобильный, энергичный, фантастически работоспособный и умеющий интуитивно угадывать правильное решение. Алексей – он более вдумчивый, что ли. Прежде чем что-то сделать, очень долго анализирует. Но бегает тоже быстро. Особенно если придать ускорение.

Радочинский, как никто другой в этом городе, ощущает на себе отношение людей к Ходорковскому. Усмешки, которыми провожают его взгляды прохожих, становятся все напряженнее.

Где спички?

На здании центрального офиса «Юганскнефтегаза» висит табличка: «Осторожно! Лавиноопасная крыша». Внутри ситуация не лучше.

– Мы подошли к тому моменту, когда по всем законам бизнеса уже пора временно увольнять людей, – говорит директор по развитию производства Юрий Левин. – Конечно, мы будем тянуть до последнего, но наши возможности не бесконечны. Вот сейчас кончится графитовая смазка и у нас будет выбор: либо нарушать технологию, либо останавливать все сто пятьдесят ремонтных бригад. Закупить новую – не на что. От нас ушли почти все иностранные партнеры: «Шлюмберже», «Халибертон», «Петроальянс». Остались лишь те сервисные компании, руководителей которых по старой советской традиции можно уговорить «войти в положение». Но и они уже берут кредиты, чтобы оставаться на плаву, – в сущности, чтобы кредитовать нас. Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что мы когда-нибудь заведем папку «Остановка производства», я бы его убил. А сейчас это реальность.

Юрий Левин – типичный птенец гнезда Ходорковского. В Нефтеюганск попал по распределению в 1983 году: тогда за место здесь, на передовой нефтяной отрасли, студенты дрались. Начинал простым оператором, но во второй половине девяностых резко пошел вверх по служебной лестнице, поскольку отвечал всем четырем требованиям ЮКОСа к персоналу: молодой, перспективный, злой, талантливый. Левин считает, что Ходорковский создал великолепную систему мобильного менеджмента, способную решить любую задачу в любом месте и на любом производстве.

– Но в последнее время мне приходится работать не менеджером, а клерком, только успеваю на запросы отвечать, – Юрий Алексеевич включил проектор, на экране высветился график под названием «Динамика запросов со стороны внешних организаций в ОАО «ЮНГ». – Вот смотрите – в январе их было тридцать шесть, то в октябре – сто один. Такое ощущение, что ЮКОС – это какая-то Атлантида, которую только что открыли, и теперь все нами интересуются.

– Причем большинство вопросов – на грани разумного, – подхватил разговор директор по региональной политике Сергей Буров. – Представьте, что вас кто-нибудь спрашивает, сколько коробков спичек вы купили шесть лет назад в магазине № 28. Вы будете долго смеяться, а нам приходится всерьез отвечать. Я помню, как в советские времена я строил себе дачу. Приходилось каждый чек сохранять, чтобы потом можно было отчитаться, где какую доску купил, и доказать, что ничего не украл. Похоже, эти времена возвращаются.

Сила денег

Южносургутское месторождение. Бригада № 8 ремонтников сервисной компании ООО «РУСРС». Внешне это выглядит так: посреди заснеженного болота два вагончика с надписью «ЮКОС», рядом из скважины извлекает трубы специальная техника, за техникой следят три человека на ледяном ветру. Вокруг видны еще несколько десятков скважин. Выглядят они совершенно несексуально: просто из-под земли выныривает и снова ныряет в землю железная труба, на трубе – кран. Красные трубы – холодные. Это нагнетательные скважины. По ним под землю подается вода, чтобы поднимать нефть в верхние пласты. Синие трубы – теплые. В них расположенный под землей насос качает нефть с глубины 2,5 километра. Традиционные нефтяные вышки – это уже вчерашний день нефтедобычи, их продолжают изображать на всяких буклетах исключительно для красоты.

Начальника бригады Вахида Белосарова мы застали в вагончике. Он на ледяной ветер почти не выходит, он свое уже отпахал, в нефтянке с 1976 года. Но, несмотря на то что Белосаров сидит в тепле, вид у него нерадостный. И не только потому, что два месяца не платят зарплату.

– По большому счету, нам все равно, кому достанется ЮКОС, – говорит Вахид, не стесняясь присутствия работников идеологического фронта из «Юганскнефтегаза». – Лишь бы скорее ситуация как-то разрешилась. Лично к Ходорковскому мы никогда особой любви не испытывали. За что нам его любить? Мы когда-то по пояс в грязи поднимали эту нефть, работали на износ, а пришел Ходорковский, и нас, ремонтников, даже не спрашивая нашего согласия, выделили в отдельную фирму, лишили всех льгот, связанных со стажем работы, в том числе и права помощи при переселении на материк. Мы теперь по отношению к ЮКОСу никто. От меня требуют сдать удостоверение ветерана. Какая после этого любовь?

– Это называется оптимизация производства.

– Я не разбираюсь в экономике, но я разбираюсь в справедливости, – вмешивается в разговор старший мастер Рафаиль Сабитов. – И я не понимаю, почему законы бизнеса должны им противоречить. Можно было поверить в эту оптимизацию, если бы рядом с нами не было Сургута. Там зарплаты у нефтяников в два-три раза больше. Я недавно смотрел одну передачу по сургутскому телевидению и чуть не упал со стула. Звонит в прямой эфир помбур (помощник бурильщика. – «Газета»)и задает лидеру профсоюза вопрос: «До каких пор мы будем получать эти несчастные сорок-пятьдесят тысяч рублей в месяц? Сколько можно это терпеть?» Мне хотелось позвонить и сказать: «Ребята, а вы знаете, сколько у нас помбуры зарабатывают? Максимум восемнадцать тысяч!»