Развращение - Страница 15

— Нет, ошибки быть не может. Августа видела наиболее вероятное будущее. Которое наступит через девять лет. Судя по ясности и отчётливости её видений, в случае нашего открытого появления на Земле оно почти неизбежно.

— Чёрт, дьявол! Ты так и не объяснил мне, почему вы уходите. Неужели из-за этой идиотской фигни с законодательством и садистами? В конце концов, от этого пострадают только люди, а не вы.

— Нет, я не про то. Я увидел у вашей расы скрытый порок, который представляется мне неисправимым.

— Ты про садо-мазо? Таких, как я, немного, и они ни на что не влияют. Ну, будет их больше. И что?

— Это всего лишь частный случай. Просто случилось так, что древний шссунхский обычай наложился на извращённую человеческую похоть. Я про общий принцип. У вас есть талант приспосабливать всё что угодно для удовлетворения низких желаний. Вы можете научить использовать для этого даже нас, нагов. Например, в нас есть остатки охотничьего инстинкта. Нам нравится сжимать в объятиях что-то тёплое. Помните, чем это кончится — там, в будущем? Этим, как его… почёсыванием… посасыванием… А что будет дальше? Вы найдете способ нас развратить. Мы этого не хотим. Всё.

— Этого ещё не было! — закричал Гор. — И это можно… ну я не знаю. Запретить. Высмеять. Мало ли что. Напрягите свои замечательные извилины…

— Это уже было, — наг склонил голову. — Ты же помнишь, каким способом мы заразили Августу шшунхским червём. Нужен был очень тесный физический контакт. Я участвовал в тех гадостях, что ты с ней тогда делал. И мне… и мне это иногда нравилось, — последние слова он произнёс очень тихо.

— Чёртов ханжа. Извини, это я так. Скажи, а почему Августа в своих видениях воображала себя этой Бурлеской, а не собой?

— Она не должна была дожить до того времени. Помнишь? В самом начале бреда Варлека вспоминала про свою бывшую подругу Августу, которую поймал в ванной комнате какой-то маньяк и долго издевался? Потом она быстро умерла… Так вот, это была её собственная участь. А Варлека должна была дожить. Но тоже попасться насильникам. Конечно, не тебе с Альфонсом. Другим. Просто Августа их не знала — а поэтому её подсознание спроецировало их образы на любовника и бывшего мужа.

— Ну да, глюк не телевизор, — пробормотал Гор, — его так просто не переключишь… Кстати, эта ваша девочка, Оффь — ты и в самом деле собираешься её огулять?

— Раньше я об этом не думал, — признался наг, — она просто моя помощница. Но видения Августы навели меня на мысль, что Оффь и в самом деле может стать хорошей матерью для моего потомства. Пусть только подрастёт. Сейчас она ещё совсем выползок, а через девять лет она будет готова к зачатию… а я, наверное, буду готов к завершению жизни.

— Н-да. Бедная девочка, — пробормотал человек.

— Мне пора, — сказал наг. — Прощай.

— Подожди. Что вы сделаете с Землёй?

— Скорее всего, изолируем. После моего доклада решение будет утверждено на Шссунхе. У нас есть защитное поле, которым можно покрывать целые системы. Что-то вроде кокона, препятствующего преодолению пространства. Вы не должны покидать свою звёздную систему. Никогда.

— Очень жаль, дружище, но никакого доклада ты не сделаешь, — сказал Гор и выдвинул ещё один ящик.

Тонкая серебристая дуга просверкала в воздухе и упала рядом со змеем.

Несколько бесконечно долгих секунд два нага, свившиеся в клубок, бились на полу. Потом тяжёлое тело Рэва осело. По нему волной прошло несколько судорог, пару раз дёрнулся хвост.

— Я вс-сё-таки убила его, — грустно сказала Оффь.

Змейка была совсем юной, не созревшей. Она лежала на полу, коротенькая, как серебряная сабля.

— Быстро управилась, — одобрил Стояновский.

— Он почти не с-сопротивлялс-ся. Нагу очень трудно убить нага, ос-собенно с-самку. А с-самка может убить с-самца, ос-собенно если нас-строитс-ся… Но мне его жаль. Он был помощником владычицы нашего гнез-зда. Когда я была маленькая, он учил меня говорить.

— Ну да. А теперь он намылился тебя замучить до полусмерти и потом трахнуть, — ехидно сказал Стояновский. — Чтобы ты окотилась его змеёнышами.

— Не говори так, — змейка была печальна, — он имеет на это право, ведь это же з-законно. Мы так раз-змножаемс-ся. А я — прес-ступница. Я уклонилас-сь от долга…

— …ради удовольствий, — добавил Гор. — Довольно невинных, кстати. Всего лишь извращённый охотничий инстинкт. Проще говоря, ты любишь обниматься и гладиться. Ещё ты отлично делаешь минет. Но тебе же это нравится, да? Тебе вообще нравится Земля? И тебе ведь не хочется отдавать своё тело самцу, который будет тебя мучить, пока ты от боли не чокнешься — и, может быть, станешь способной к зачатию. А этот гад распалится, проткнёт тебе пузо своим крючком и оплодотворит. Потом ты его прикончишь… Веселуха-то какая, оборжаться можно!

— Ес-сли я не с-сделаю этого когда-нибудь, у меня никогда не будет потомс-ства, — сказала Оффь, сворачиваясь колечком.

— Ну и что? — засмеялся Стояновский. — У меня его тоже нет. И, наверное, не будет. Вот ещё, спиногрызов плодить. Я же по этому поводу не рыдаю?

— Это… из-за меня? — голос змейки предательски дрогнул.

— Из-за тебя тоже, лапочка моя, — успокаивающе сказал Гор. — Кстати, тебе не холодно на полу? Не хочешь погреться?

— Ты же з-знаешь, я вс-сегда хочу тебя, — прошептала Оффь, разворачивая гибкое тело. — Тебе с-сделать твоё удовольс-ствие? Blowjob?

— Не сейчас, дорогуша, — буркнул Гор. — Ты классно сосёшь, но мне ещё нужно прибраться. Куда-то этого твоего дружка девать, — он неодобрительно покосился на Рэва.

— Не наз-зывай его так! — змейка издала странный горловой звук, подозрительно напоминающий капризный всхлип.

— Ещё тут бабских сцен мне не хватало, — вздохнул Гор и стал осматриваться. — А сторож взял нага на па-алку и выбросил нага на сва-алку… Чёрт, какая ещё палка, он здоровенный… милая, что вообще делают с мёртвыми нагами?

— И что же делают с мёртвыми нагами? — спросил профессор Альфонс Рейке, придвигая к себе чашку с молодым вином. Белый с синим саксонский фарфор был украшен изображением пастушка в чулках и камзоле, на обратной стороне трещина проходила через тело куртуазной пастушки в юбках. На ручке можно было различить следы позолоты.

— Их рубят на куски и сжигают в печке, — Гор с наслаждением втянул в себя сигарный дым, подержал его в носовых пазухах и осторожно вдохнул, после чего выпустил из лёгких клубящуюся струю, сиреневую в сгущающихся летних сумерках. — В морге госпиталя Перси прекрасная печка.

Они сидели на открытой веранде, выложенной чёрным и белым камнем, и смотрели на лежащий под ногами городок, состоящий из налезающих друг на друга белёных домиков. На верёвках отдыхало прожаренное за день бельё. Птицы устраивались на ночлег в железных пазухах кронштейнов, в которые по праздничным дням крепили сине-белые национальные флаги. Кое-где окна зажелтели слабеньким ранним электричеством.

— Гадос-сть, — капризно сказала лежащая на мраморной плите Оффь, смешно отмахиваясь хвостиком от плывущих над ней табачных вавилонов.

— Ничего-ничего, — покровительственно сказал профессор, облизывая намокшие в вине усы. — Мы тебя ещё и курить научим. — Плетёное кресло под ним убедительно поскрипывало, как бы подтверждая каждое слово.

— Кстати, это трудно — рубить нага, — сказал Стояновский, придвигая к себе чашку с вином. — Он твёрдый.

— Это они сейчас твёрдые, — невпопад отозвался Рейке, думая о чём-то своём.

Они помолчали. В сонной тишине откуда-то издалека доносился собачий лай и пение скрипки.

— Как хорошо, — змейка заворочалась, перемещаясь на самую нагретую сторону плиты. Глаза её затянуло жёлтой плёнкой. — Я пос-сплю…

— Вообще-то они не спят, — заметил Гор и отпил из чашки. — Я её научил.

— Ты её совсем испортил, — профессор ухмыльнулся, — И разбаловал.

— Бедная девочка, — Гор нахмурился: непонятно откуда взявшийся порыв ветра погасил сигару. — Факин шит… — он зашарил по столу в поисках зажигалки, но не нашёл. — Да что за день такой сегодня!