Развод по-марсиански - Страница 3

— Один? — спросила девочка и носком туфли пошевелила теплую куртку Сита, валявшуюся на полу.

— Один, — медленно ответил Сит.

— Совсем? — переспросила она.

— Совсем, — сказал Сит, с трудом отлепляя губы от края стакана.

— Ка-кой! — протянула девочка. — А почему ты один?

Сит вдруг подумал, что во всем цикле опьянения есть несколько минут, когда ты совершенно беззащитен и кто угодно может влезть в тебя и вытянуть самое сокровенное; и ты сопротивляться не сможешь. Он совершенно точно знал это о себе и подозревал, что и у других так бывает.

— Хочешь выпить? — спросил Сиг.

— Нет, — сказала девочка, — очень горько и я не люблю; и разговаривать трудно после этого.

— У меня ушла жена.

Девочка положила подбородок на руки и стала смотреть на него широко раскрывшимися глазами,

— Совсем?

Сит кивнул.

— Стала... другой? — спросила девочка почти шепотом.

Сит снова кивнул.

— А это очень больно?

— Да, — сказал Сит, хотя ему и в голову не приходило, как же это на самом деле люди становятся неузнаваемыми. — Да. Это... Это так, словно с тебя сдирают кожу. И по голому мясу красят другой краской, чтобы непохоже было. А волосы наматывают...

— Ой, не надо, пожалуйста, не надо, а то я убегу, а хозяин...

Ну да, она расплачется и убежит, а хозяин ее выгонит. И всем будет хуже. Вот что ты натворила, Корели.

Девочка подняла куртку, встряхнула ее и положила Ситу на колени. Он машинально следил за ее движениями, безотчетно думая о том, что ни в чем она не напоминает Корели. Хотя, если уж меняться, то именно так, до неправдоподобия, до парадокса; и ведь она еще любит его, ну, конечно, любит, и знает, что ему худо, хуже некуда, и ее неминуемо потянет узнать, что с ним и кто с ним, и, уповая на свою неузнанность, она пойдет навстречу ему...

И уже не существовало ничего, абсолютно ничего на всем свете, кроме этого огромного и жалкого: ”а если?..”

Сит тихонько наклонился и осторожно, чтоб не напугать, чтоб не убежала, спросил:

— Ты бывала на самом севере?

— Ага, — сказала девочка, — совсем недавно.

— Там белые птицы.

— Да, мы видали.

— И снег.

— Да, глубокий, вот досюда.

— И звезды, такие яркие...

— Да, большие, — сказала она.

— А ты помнишь, какие именно?

Она покрутила головой, отыскивая то, с чем можно было бы сравнить звезды; ничего не нашла.

— Вот такие, — сказала она, отмеряя половину мизинца и показывая ему. — Вот.

— Они были такие яркие, что отражались в снегу, — горько сказал он.

— Наверное, — доверчиво согласилась она.

Сит встал и расплатился.

К середине этой ночи от него не осталось уже ничего прежнего. Отрезвевший и опустошенный, он брел по бесконечным улицам окраин, отыскивая последние ночные бары. Если ему попадалась отпертая дверь, он входил и, торопливо озираясь, находил ту, которая меньше всего походила на прежнюю Корели. Тогда он подзывал ее и спрашивал себе вина, и говорил ей: холодно; и она отвечала: да, на улице холодно, но мы закрываем; и она спешила принести ему вина, и он, мучаясь раз от раза все больше, говорил: холодно, как на севере, ты бывала на севере? Она подвигала к нему вино, расплескивая его на стол, и что-нибудь отвечала; но он продолжал: там были белые птицы, и снег, и звезды; она снова отвечала ему что-нибудь, все равно что, и он, не в силах уйти, не задав этого вопроса, спрашивал: а ты помнишь, какие это были звезды?..

А потом приходилось вставать, и расплачиваться, и уходить; и он снова брел по затворенным от него улицам ночных окраин, и путь его был бесконечен.