Развод. Мать-одиночка (СИ) - Страница 38

— Ты же не пьёшь, — не удерживаюсь я от осуждений.

— Не пью, — подтверждает пьяный в дрова тиран.

— Тогда зачем напился?

— Н..ну… — тянет он с ответом. — Там было шампанское…

— Где «там»?

— Ну… там.

— Ясно. Спи.

— Ира…

— Что?

— Ты должна знать…

— А давай я обо всём узнаю утром? — предлагаю на всякий случай, зная, что все эти пьяные откровения наутро обычно теряют всю свою силу.

— Нет, — твёрдо заявляет Дамир. — Утром не узнаешь.

— Почему?

— Потому что я протрезвею.

Ну, хотя бы тут мы полностью солидарны…

— Ира, я — ужасный человек, — начинает причитать Тарханов.

В этом моменте я тоже с ним отчасти соглашаюсь. Неделей раньше согласилась бы полностью, а сейчас — частично, потому что всё-таки узнала Дамира немного лучше. И тот Дамир, которого я узнала в Берлине, перестал быть для меня воплощением абсолютного зла.

Я старалась не думать об этом слишком много. Да и времени на размышления у меня практически не было. И всё-таки эти мысли рождались сами собой, помимо моего желания или нежелания.

Прочная непроницаемая стена между мной и Тархановым почему-то вдруг треснула. А его присутствие здесь и сейчас было тому лишь ещё одним подтверждением. И мне безумно стыдно за это, ведь Дамир женат…

— Ира, я развожусь с Никой, — внезапно обжигает меня новым признанием.

— Что?.. Как?.. А как же ребёнок?..

— Она… не была беременна. Она… меня обманула.

— Мне так жаль… — роняю я, не зная, что ещё тут сказать.

И ведь мне в самом деле жаль. Это очень жестокий поступок.

— Ты поэтому напился? — спрашиваю, но уже без осуждающих ноток.

— Угу, — бурчит Тарханов. — Но не это главное. Ира, я правда не пью…

— Вижу, — я горько усмехаюсь, гладя по голове чёрного котяру.

— Правда, — настаивает он. — Честное слово. Это было очень давно… Мне было шестнадцать…

— Всем когда-то было шестнадцать, Дамир.

— Нет… — Тарханов кривится. — Ты не поняла. Я… п..пил в последний раз в шестнадцать.

— Давненько.

— Угу… — он мычит и чуть переворачивается на бок, грёбанная раскладушка опять издаёт свой мерзкий скрип. — Отец пил… И… Я не хотел быть, как он. Я… пришёл домой. Он… бил… маму…

По моей спине побежал ручьём холодный пот. Я стала внимательнее прислушиваться к этому бормотанию.

— Она была беременна… У меня должна была быть… сестра…

Что?.. Я затаила дыхание. Дамир говорил очень и очень тихо.

— Он её бил, когда я пришёл… И пытался… над ней надругаться…

Мои пальцы непроизвольно сжались в кулак.

— Я его ударил… Ещё. И ещё. Мама просила остановиться. Она кричала: «Дамир, умоляю, не надо». Она очень кричала… Понимаешь?..

— Да, — тихо выдыхаю я.

Мне вспоминается сцена в гостиничном номере, когда Тарханов напал на Кристиана, а потом ещё ситуация на выставке с тем же Рудге… Дамир едва смог остановиться.

— Ира, ты понимаешь?..

— Да, — снова повторяю и медленно-медленно возобновляю движения ладонью.

Руки у меня теперь трясутся.

— Ребёнка не спасли, — говорит Дамир.

— А маму?..

— Она в больнице. В психиатрической.

С силой закрываю глаза. Я была уверена, что хуже моей истории в жизни не бывает. Как же я ошибалась…

— А отец?..

— Умер. В тюрьме.

Боже… Как же так?..

В эту минуту я знаю, что имею дело вовсе не с пьяным бредом. Потому что такое выдумать невозможно. Потому что это многое объясняет в поведении Дамира. И лишь ругаю себя, что мне даже в голову не приходило представить нечто подобное. Это слишком, слишком жестоко…

— Ира?..

— Да?..

— Ира, я хочу, чтобы ты знала, что я — чудовище.

— Ты — не чудовище, — всё повторяю и повторяю я. — Ты — не чудовище. Не чудовище…

Я не видела лица Тарханова в этот момент. Он зарылся в мои руки, которые стали мокрыми. То ли от пота, то ли от моих собственных слёз. То ли от его.

Мне больше не нужно было ни о чём спрашивать, ни о чём узнавать. Нечего было выведывать. Дамир — такой же сирота, как и я. Такой же одинокий, сломленный, неприкаянный.

И ещё я теперь понимала, почему он пришёл ко мне. Почему нас притянуло друг к другу. Почему жизнь связала нас в общий неразрывный узел. Мы были отражением всех бед, что случились с нами обоими. Его боль перекликалась с моей болью.

— Прости меня…

— Всё в порядке. Ты ни в чём не виноват.

— Прости, Ира…

Он просил прощения. За что?.. За то, что пришёл пьяным? За то, что обижал меня? Или за что-то другое?..

— Прости меня, Ира…

Я гладила его, успокаивала, просто принимала. Не тирана, а настоящего Дамира Тарханова — вот такого неидеального и ранимого.

Когда первая буря понемногу улеглась, он внезапно спросил, будто только-только очнувшись:

— Что с Ясей?

— Уже всё нормально, — говорю я почти правду.

— Она выздоровела?

— Нет, — тут уж я не стала лгать. — Но… я найду способ, как её вылечить.

— А есть такой способ?

Возможно, Тарханов понемногу трезвел. Его речь стала чуть внятнее. А мне совершенно перехотелось спать. И я подумала, почему бы и мне не рассказать о своей трагедии? Раз уж у нас опять ночь откровений…

— Есть, — произношу тихо, краем глаза проверяя, спит ли Ясенька. — Нужна операция по пересадке стволовых клеток.

— Хорошо, — Дамир укладывается виском на мою ладонь и чуть заметно улыбается. — Значит, надо сделать такую операцию.

— Да, надо. Только она очень дорого стоит.

— Сколько?

— Минимум пять миллионов. Может, больше. Трудно сказать точно. Но у меня будут эти деньги. Просто не сейчас.

— А когда?

— Когда?.. — вздыхаю и отвечаю с грустной улыбкой: — Надеюсь, скоро. Я сегодня встречалась с вдовой моего мужа…

— С кем?.. — морщится Тарханов.

Да, для его нынешнего разума трудновато сообразить, что к чему.

— Даня после нашего развода женился во второй раз. А потом погиб. У него осталась квартира. И его вдова хочет продать эту квартиру. Она попросила меня написать отказную, чтобы Яся не могла претендовать на эту собственность.

— И ты написала? — Дамир, кажется, возмущён.

— Написала, — говорю с улыбкой. — За три миллиона.

Он тихонько хохочет:

— Ты быстро учишься.

— Что верно, то верно, — мне теперь тоже становится чуть веселее, но дальнейшая часть моего плана чуть менее оптимистична: — Проблема в том, что получу я эти деньги только после продажи квартиры. А когда это будет — непонятно. Снова надо ждать. Главное — дождаться…

— Ира?..

— Да?..

Тарханов молчит с минуту, а затем выдаёт тихое и уверенное:

— Ты — большая молодец.

Мне хочется и плакать, и смеяться одновременно. Вот и дождалась похвалы от своего тирана. Жаль, что при таких обстоятельствах. Но, как говорится, дарёному коню…

— Давай спать, — предлагаю я ласково. — Тебе надо отдохнуть.

— Хорошо.

Он всё ещё смотрит на меня. Вижу, как блестят его яркие глаза даже в кромешной темноте. Он будто бы чего-то ждёт. И, кажется, я знаю, чего.

Немного подумав, я склоняюсь над ним и очень осторожно, почти невесомо целую его колючую щёку. Дамир пробует меня остановить, чтобы я не отстранилась сразу. Однако я всё-таки выбираюсь из его объятий.

— Спи, — снова прошу я. — Спи, Дамир. Утром накормлю тебя кашей.

— Спасибо.

Вытащив из шкафа плед, накрываю своего сурового босса, который сейчас выглядит самым милым, хоть и громадным, котёнком.

— Ира… — он вдруг подлавливает мою ладонь, когда я уже собиралась убрать её.

— Что?..

— Ира… — Дамир смотрит на меня сквозь темноту, держа за руку. Я даже не столько вижу, сколько чувствую его взгляд на себе. И сейчас этот взгляд, который так пугал меня, лучится нежностью и теплом. Это я тоже чувствую. — Ира… Я тебя люблю.

Я застываю в полной растерянности.

Мне хочется ответить. Хочется ответить: «Дамир, я тоже люблю тебя». Но я молчу.