Разведчик - Страница 2

— Мне нужно будет, чтобы ты убил для меня.

О! Вот теперь понятный разговор пошел. Вербуют. Ну, послушаем, послушаем.

— От этого человека зависит судьба страны.

Ух, ты! Это ж на кого меня нацеливают? Неужто на товарища Сталина?

— И не одной страны.

Нет, точно. Ну, думаю, Малахов, ты теперь любой ценой обязан отсюда живым выбраться и про это змеиное гнездо командованию доложить. Это твоя прямая обязанность, как бойца и комсомольца.

— А моя благодарность не будет знать пределов.

Ага, думаю, держу карман. Из «парабеллума» в затылок. Что б ему такое поддакнуть для правдоподобия?

— Как насчет счета в банке? — с такой ленивой ухмылочкой интересуюсь. — Учтите, я в марках не беру, только в фунтах.

Лысый непонимающе так на меня глянул.

— Платить сколько будешь, дядя? Здесь задаром не подают. — Если он начнет со мной торговаться — значит, все, клюнул.

— Пять тысяч золотых будут достаточной ценой.

Черт! Торгуется! Чего ж делать-то? Может, цену себе попробовать набить?

— Да за кого ты меня, дядя, держишь? — усмехаюсь. — За такие гроши тебе никто ворону не зажарит. Тридцать — и половину вперед.

Ну, думаю, если он это проглотит — значит, здесь не гестапо, а натуральный дурдом.

Тут в дверь снова поскреблись, и в створку просунулась какая-то крысиная морда — с заячьей губой и усиками под любимого фюрера.

— Э-э, мессир, тут…

Лысый тип на меня так косо поглядел.

— Мунгор.

— Да, мессир.

Это, оказывается, моего бородатого конвоира так кличут. Ну и имечко. Хотя и на имя-то не похоже. Может, у них тут клички в ходу?

— Отведи.

А куда отвести, не сказал. Надо полагать, обратно в камеру. Ну, я плечами пожал, руки за спиной сложил — веди, мол.

Обратно мы пошли другой дорогой. Поднялись зачем-то вверх по лестнице, а там — еще один коридор. Широкий такой, и ни единой живой души в нем нет. А в конце коридора, у поворота, солнечный свет пробивается.

Как подошли мы к этому повороту — гляжу, а свет-то из дыры в стене. Не слабая такая дыра, калибра так от ста пятидесяти. Местные ее досками заколотили, но хреново — такие щели, что запросто просунуться можно.

Ну и я как раз напротив двери ка-ак брякнусь об пол. Даже макушкой приложился для достоверности. Взвыл, за сапог хватаюсь, а тип меня за плечо дергает:

— Иди.

— Да подожди ты, — говорю, — дядя. Дай хоть ногу растереть. Щас встану, и пойдем.

А сам в щель пялюсь.

До земли, я так прикинул, метров шесть будет. И кладка подходящая, есть за что зацепиться. Вверх бы я по ней, пожалуй, не рискнул, а вниз — может и получится. Внизу у стены кустарник сразу начинается, хлипкий, правда, кустарник, насквозь все видно, пригорочек недалеко, а за пригорочком — лес.

И тут меня как под ребро кольнуло. Окон тут в коридорах я еще не видел, только у лысого в кабинете, да и то мутные — не видно ни фига. Пока эти олухи меня засекут, пока автоматы из-под своего маскарада добудут, до леса добежать успею. Шансы, конечно, хлипкие, а что делать? Кто его знает, что этим психам через час в голову взбредет? Психи, они психи и есть. А мне про это змеиное гнездо доложить куда следует нужно прямо-таки позарез.

В общем, прокачал я все это в голове и решил — была не была!

— Ладно, — говорю, — пошли, дядя. Руку дай только.

Ну, он мне руку протянул, я за нее взялся, сам встал, а его аккуратненько так на пол уложил — и финкой по горлу. Живучий, гад, оказался — схватился за свою железку и вытащил ее до половины. Но все равно сдох как миленький.

Я доску отодрал, наружу выглянул, смотрю — прямо подо мной бордюрчик, а на нем какая-то уродина каменная примостилась, крылья растопырила и скалится. Ну, думаю, данке шен вам, господа архитекторы. Это ж не пташка, это ж натуральный дом отдыха у дороги. Санаторий.

Сполз я этой пташке на спину, осмотрелся, перелез через нее, за когти на лапах зацепился, повисел — до земли метра три оставалось — и спрыгнул. Приземлился хорошо, ушел в перекат, вскочил, зыркнул по сторонам — никого — и ходу. И назад обернулся только на пригорке.

Ежкин кот! Эта психушка, из которой я так лихо драпанул, оказывается, в замке расположилась. Ну и замок они выбрали себе под стать. Весь черный, зубчатый, несимметричный какой-то. Я, конечно, настоящие замки только на картинках видел, вблизи пока не доводилось, но очень уж неправильный он был. Нехорошее место.

Может, я бы на него и дольше пялился — ноги сами понесли. Но все равно, отпечатался в голове, как на фотопленке. Ладно, думаю, тем лучше. Таких уродов во всем мире наверняка раз-два и обчелся. А уж специалисты сразу скажут, где эта штука находится. И будет вам тогда, ребята, дружеский визит в лице бомбардировочного полка. Камня на камне не останется.

Километра два я по лесу прорысил, гляжу — ручей. Я в него — и рванул себе против течения. Прошлепал еще метров семьсот — и на валун, оттуда — на дерево и в крону, повыше. Тут как раз и собачки брехать начали.

Я на дереве поудобнее утвердился, к коре прижался, вторым стволом прикидываюсь — и выглянул осторожненько. Как раз первый пес показался.

Ну, доложу я вам, и зверюг они тут развели. Ростом с теленка, черный, словно сажей вымазался, на шее ошейник шипастый, в пасти клыки — с палец, пена клочьями летит. Та еще тварь, обычная фрицевская овчарка против нее — щенок недоделанный.

Страховище это мимо пронеслось, за ним еще два таких. Я уж было вздохнул, как вдруг слышу — топот. Хозяева собачьи пожаловали.

Ну, эти ребята явно в музее первыми отоваривались. Трое, на вороных конях и с ног до головы в черную броню заделаны. У седла меч приторочен, и плащи за спиной, словно знамя развеваются. И все черное. Явно эсэс какие-нибудь сдвинутые — заскок у них на этом цвете.

Проскакала эта троица вслед за собачками. Я еще полчаса на дереве поскучал, послушал — нет вроде, не возвращаются, — слез и наддал так, что только пятки засверкали. Такой марш-бросок выдал — любо-дорого. А что? Мешка за спиной нет, автомат тоже к земле не тянет, только и успевай ноги подставлять.

Отмахал я так еще пяток верст, чувствую — притомился. Но вроде оторвался, лая не слышно. Вообще ничего не слышно.

И только сейчас я соображать начал — странный какой-то лес. Обычно, когда по лесу идешь, нет-нет да и цвикнет птаха какая. Даже когда ломишься напролом, словно лось раненый, звук какой-то всегда есть. А тут даже ветра в кронах нет. Нехорошая тишина. Мертвая.

На фронте такая тишь только перед большим боем бывает.

У меня от этой тишины сразу мурашки по спине забегали. Пакостное ощущение — идешь и не знаешь, где тебе на голову кирпич свалится. А то и чего похуже.

Деревья тоже непонятные какие-то. Ни берез, ни сосен — вроде бы дерево как дерево, а что за дерево — леший знает. Первый раз такие вижу.

И погода странная. Лето сейчас, тепло, а солнца не видно. Но муторность на душе такая, словно в самую распоследнюю осеннюю распутицу весь артполк на горбу тащишь.

Одно ясно — на Украину это не похоже. Тогда где я?

Я щетину поскреб — нет щетины. Как вчера вечером перед выходом побрились — вот за сутки и отросло. Хотя — если сразу с того болотца на аэродром и в самолет — запросто могли за пару часов к черту на кулички уволочь. Вот и гадай теперь, старший сержант, куда тебя занесло.

Румыния? Польша? Югославия? Венгрия? Черт его знает. Может, даже и Германия.

А потом я на деревню вышел.

Деревня как деревня. Домов тридцать в ней. Было. По одной стороне улицы дома целехонькие, а с другой — печки черные да головешки.

Ну, этого-то добра я навидался предостаточно. Даже удивился — чего ж они половину-то деревни целой оставили. Спугнули их, что ли? Кто? Неужто и в этих краях партизаны водятся?

Домики, правда, тоже незнакомые. Не избы деревянные и не хаты — у хохлов, я заметил, самая последняя мазанка обязательно в белый выкрашена. А тут — серый.

Гляжу я на эту деревню — и чувствую, как на загривке волосы потихоньку шевелиться начинают. Ой, думаю, товарищи родные, что-то здесь глубоко не так.