Разрушитель Небес и Миров. Арена (СИ) - Страница 2

На драном диване, задрав на спинку длинные ноги, отдыхает Кэт по прозвищу Крошка. Смотрит на меня, вскидывает бровь и улыбается. Мне безумно нравится контраст снежно-белых зубов и кожи цвета молочного шоколада. Желтый топ со стразами соблазнительно обтягивает ее грудь, задерживаю на ней взгляд и перевожу его на Ганка, поглаживающего ее по бедру.

— О, Ники! Заходи, — говорит Ганк и тоже улыбается, но его ухмылка больше напоминает гримасу — после давнего сотрясения мозга у него парализована половина лица, и когда правая часть улыбается, слева уголок глаза и губы остаются опущенными. Чтобы не светить дефект, он отрастил длиннющую челку, которую зачесывает набок. Странная прическа делает Ганка похожим на мультяшку из аниме.

— Жрать хотите? — спрашиваю я.

— Что у тебя?

Достаю хлеб для тостов, колбасу. Из всех нас только мне есть куда идти, я — дневной гость, в Гнезде лишь прогуливаю уроки, ночую изредка.

Ганк единственный совершеннолетний в нашей компании. Узкоплечий, поджарый, выглядит не старше двадцати. По его словам, с десяти лет живет на улице, промышляет воровством и долго не задерживается на одном месте. Может и с нами он ненадолго.

Папаша Крошки полгода назад помер от передоза, матери сидеть еще лет пять, из приюта она сбежала. Головастик тоже сбежал, промышлял, делая закладки для дилеров, видимо, и сам сидел на наркоте, но его работодателя хлопнули, а Ганк пообещал ему покровительство.

Мэг — бесценный напарник, потому что при простовато-добродушной внешности она настоящий бандит и отчаянная. Ганк говорил, Мэг бросила школу, потому что туго соображает, и одноклассники ее затравили, но я не замечал, что она тупая.

— Это и вся добыча? — разочарованно спрашивает Крошка.

Молча высыпаю на стол пригоршню мелочи, кладу пачку сигарет. Ганк, жующий бутерброд, вздыхает, а я чувствую, что подвел свою вторую семью. Они считают меня крутым вором, а на самом деле я так себе.

— Есть одна задумка, — говорит Ганк, доедая второй бутерброд. — Поделюсь, когда все соберутся.

Как ни пытаемся мы с Крошкой выведать подробности, он от нас отмахивается. Дождавшись Головастика и Мэг, начинает рассказ:

— Три месяца назад я подрабатывал грузчиком на продуктовом складе. Там такой супермаркет для бедных, а с другой стороны — склад с продуктами. Хозяин этого дела — старый пердун-маразматик. Ему кажется, что тайное правительство хочет поработить человечество, и оплата карточкой и телефоном — еще один шаг к порабощению. Потому кассу он не переводит на карту, а собирает в сейф, причем сейф простой, закрывается на ключ. Вся надежда на тебя, Ник, — я сижу рядом с ним, и он кладет руку мне на плечо. — Справишься?

— С кодовым замком — нет. Сейфы тяжелые, мы его не вытащим и вчетвером.

— По-моему, там самый простой замок, какие ты много раз вскрывал. Но даже если твоя правда, должна быть мелочь для сдачи — раз, техника и всякие компы — два, куча жратвы — три.

Крошка захлопала в ладоши:

— В Гнезде появится комп! Клево!

Я не разделяю их оптимизма:

— Что, и камер внутри нет? И снаружи нет?

— В супермаркете есть, а нас больше интересует склад.

— А сигнализация? Копы примчатся через пару минут, и что?

— Херня твои копы. Там живет тупой сторож Виски… Не помню, как его зовут. Я частенько хаживал к нему с выпивкой, я его типа друг, и он мне откроет.

— Ганк, я вор и грязно не работаю. Никаких убийств.

— Да какие убийства! Ты только постоишь на стреме и приступишь к делу, когда путь будет свободен. Откроешь сейф и все. Набьем рюкзаки, возьмем, сколько можно вынести. Спрячем все в надежном месте.

— Хочешь, я вырублю твоего Виски? — Мэг раскуривает сигарету. — Мне это — тьфу!

— Ганк, он же тебя сдаст, когда очухается, — поскрипев извилинами, выдает Крошка. — Ты ж не собираешься его убивать?

Ганк смеется:

— Конечно, нет. Ник вскроет замок. Или просто выманим сторожа и вырубим. В общем, схожу туда, все разведаю, составим план, а ты, Никки-малыш, подумай, с нами пойдешь или в свою чистенькую школу.

Слышу в его голосе намек на издевку, но лишь намек. Мы — семья, мы ценим друг друга такими, какие мы есть, и каждый чем-то силен. Друзья, жертвуя собой, прикроют мне спину, и я сделаю так же. Даже угоню машину матери, если это поможет делу, ведь у нее уже другая семья, где мне нет места. Взрослые никогда не делали мне ничего хорошего. И мать не исключение.

***

Домой ужасно не хочется. С большим удовольствием остался бы в Гнезде, но я обещал матери вернуться сегодня. Хотя зачем, спрашивается? Неужели ее и правда еще волнует, что со мной будет? У нее есть Марио, и она всегда принимает его сторону, прав он или нет.

В окне горит свет, но отсюда не видно, что творится на пятом этаже, кто толчется в кухне, моя дорогая маман или ее сожитель. Осторожно отворяю дверь, надеясь, что он уже дрыхнет, на цыпочках стараюсь проскользнуть в ванную, но оттуда выходит мать, вытирает руки о клетчатую рубаху. Смотрит укоризненно. Светлые волосы ее растрепаны и напоминают воронье гнездо, но даже несмотря на это она еще симпатичная. И слишком хороша для урода Марио.

Когда я родился, ей было двадцать. Из-за меня она не получила образования и не смогла выйти замуж за нормального мужика. Из всех ее мужчин, которых я помнил, Марио — самый отвратительный. Пришел на чужую территорию, перебивается непостоянными заработками и еще свои порядки наводит. Хуже всего то, что мать его слушает!

— Почему так поздно? — спрашивает она без интонации.

— Был у Мэг, — я почти честен с ней.

Мама тяжело вздыхает, опирается о дверной косяк:

— Что в школе?

А вот теперь приходится врать:

— Ничего нового, тоска смертная.

Проскальзываю в ванную, умываюсь, мою руки. В зеркало видно, что мама стоит там же, и на лице ее злость сменяется разочарованием. Если бы ей действительно было интересно, что со мной происходит, она знала бы, что я уже неделю прогуливаю уроки.

Когда Марио еще не жил с нами, она звала меня к столу, мы болтали, делились переживаниями, теперь же все изменилось.

Жрать хочется адски. В кухне заглядываю в холодильник, нахожу половину огромной пиццы, отламываю кусок и сую в микроволновку. Завариваю кофе. Откусываю пиццу, свернув ее трубочкой, но аппетит мгновенно пропадает, когда в кухню входит Марио, почесывая волосатое брюхо. Увидев меня, набычивается и шевелит усами:

— Ты уже здесь.

— Добрый вечер, папочка, — говорю я с набитым ртом.

Марио неторопливо топает к холодильнику.

— В твоем возрасте я уже зарабатывал на жизнь, а не сидел у матери на шее.

— Зато сейчас сидишь, — парирую я, жуя пиццу.

— Ты хоть бы спрашивал, что жрешь. Это моя пицца, я оставил себе на завтрак.

— Считай ее платой за проживание, — огрызаюсь я.

Расстреливая меня яростным взглядом, он идет прочь. Не оборачиваюсь, доедаю пиццу… и тут подача сбоку, в скулу, переворачивает меня вместе со стулом.

— Мелкий засранец! — шипит Марио. — Знай свое место!

Сволочь — не полез на меня прямо, обошел, чтобы выйти из поля зрения! Валяясь на полу, вижу его снизу. Ярость захлестывает меня. Сплевывая кровь вместе с крошками пиццы, вскакиваю, бросаюсь к раковине и хватаю из мойки нож. Я действительно собираюсь воткнуть его толстое брюхо Марио! Посадят? И хрен с ним! Зато и эта жирная гнида сейчас сдохнет!

Марио хватает табурет, выставляет перед собой, пятясь:

— Бьянка! Забери своего свихнувшегося щенка! Ты посмотри, что он творит!

На кухню влетает мать, ахает, становится между нами, раскинув руки:

— Ник! Немедленно брось нож!

Я опять сплевываю кровь:

— Этот урод ударил меня!

— Пожалуйста, положи нож, — продолжает мать, Марио прячется за ее спину. — Надо решать проблему цивилизованно!

Размазываю кровищу по лицу:

— Это, по-твоему, цивилизованно?!

— Ты бы видела, что творил этот ненормальный, — плаксиво жалуется Марио. — Он оскорблял меня и выгонял.