Разрешение на проезд в спальном вагоне - Страница 12
Он сидел в малом зале трубежского Дворца культуры, где инженер Кравченко читал лекцию о серебристо-белом металле, значащемся в периодической системе элементов Менделеева под номером 28, тугоплавком, твердом и не изменяющемся на воздухе. Леденев слушал лекцию и вспоминал про давнишнюю операцию, которую провел во время войны на севере отряд капитан-лейтенанта Бирюкова, где молодым еще служил тогда в звании старшины первой статьи.
«Веселенькое было дельце, — усмехнулся Юрий Алексеевич, — как нас тогда прозвали фрицы? Ах да! Призраки Лапландии… Призраки Лапландии! Мистическое имечко, конечно, а звучит, это точно».
Лектор меж тем перешел к проблеме, которая в годы второй мировой войны возникла перед фашистской Германией.
— Тогда никель стал для Германии крайне дефицитным металлом. Горючее из нефти можно было хоть чем-то заменить, и немцы разработали технологию получения его из двух материалов. Никель же — незаменим. А без него — нет брони. Без брони нет танков.
Природа обделила Германию никелем. Незначительные запасы его — лишь в долине реки Рейн. Этот металл Германия получала из Канады.
Началась война, и канадский никель был утрачен для «третьего рейха». Гитлеровские войска захватили Грецию, а вместе с нею и местные никелевые рудники. Вассальная Финляндия открыла для немцев рудники на Полярном Севере, в районе Петсамо. Там работали заключенные и военнопленные. Целый эсэсовский корпус обеспечивал охрану рудников и гарантировал бесперебойную добычу красного никелевого колчедана и отправку его в Германию на металлургические заводы.
«Очень хорошо помню этих краснорожих головорезов, которые охраняли комбинат в Петсамо, — мысленно сказал себе Юрий Алексеевич. — С одним из них я сплоховал, он и ткнул мне нож в лодыжку перед тем, как отправиться в Валгаллу, тевтонский рай-преисподнюю».
Нож тогда проткнул лишь мякоть, и не глубоко, но хлопот Леденеву рана, конечно, доставила.
— Когда советские танки Т-34 появились на полях сражений, немецкие специалисты были поражены неуязвимостью их брони, — продолжал говорить инженер Кравченко. — По приказу из Берлина первый же захваченный танк Т-34 был доставлен в Германию. Здесь за него взялись химики. Производя анализы, они установили, что русская броня содержит большой процент никеля, что и делает ее сверхпрочной.
Хроническая нехватка никеля привела к тому, что к 1944 году имперские военные заводы вынуждены были изготовлять танковую броню повышенной толщины, до 165 миллиметров. В этой броне вместо требовавшихся двух-трех процентов никеля содержалось один-полтора. Такая броня была хрупкой, и «тигры», «пантеры», «фердинанды», одетые в нее, оказывались тяжелее и слабее советских танков и самоходок.
Да, об этом обо всем хорошо было известно Юрию Алексеевичу. Собственно, тема лекции интересовала его меньше, нежели сам лектор, инженер Кравченко, автор крупнейшего открытия, которое едва не попало — может быть, и попало? — в руки врага. Леденев еще не разговаривал с Кравченко и решил воспользоваться посещением лекции на тему: «Что такое никель?»
Логика, манера держаться на сцене, умение заинтересовать слушателя — все это нравилось в инженере Кравченко Юрию Алексеевичу.
«Интуиция спит, — усмехнулся он. — Не получает извне никакой подходящей информации…»
Лектор принялся рассказывать, как было организовано в военные годы производство никеля в Советском Союзе, а Юрий Алексеевич мысленно перенесся в те времена, когда германская военная промышленность издала панический вопль:
«Никель и никель! Больше никеля! Любой ценой!»
Этот вопль был услышан в рейхсканцелярии, и ведомство Гиммлера получило указание фюрера взять никелевую проблему под особый контроль.
Помимо европейских источников решено было добывать никель через немецкую агентуру на Северо-Американском континенте. Пятая колонна Германии в Штатах и Канаде не гнушалась даже сбором никелевых монет, часть которых переплавлялась в слитки, а часть в первозданном виде, вместе с серебристыми брусками переправлялась в рейх.
Тщательно был продуман маршрут таких транспортов. Никель отправляли в нейтральные латиноамериканские государства на обычных судах. В условленном месте открытого моря их ждали подводные лодки специального назначения. С лодок снимали торпедные аппараты и боевое снаряжение, чтоб они могли побольше взять никелевых брусков.
Но этот канал был вскоре пресечен. Один за другим взрывались подводные транспорты в Атлантическом океане, вскоре после того, как они, приняв груз, брали курс к берегам фатерлянда.
Тщетно пыталась гитлеровская контрразведывательная служба раскрыть подоплеку этих взрывов, и после потери значительного количества субмарин было решено отказаться от этих операций.
Уже в послевоенные годы Леденева, ставшего своего рода «спецом» по никелевым делам, особенно когда он отличился в деле по срыву операции против комбината Поморскникель, познакомили с деятельностью разведчика, работавшего в латиноамериканских странах под псевдонимом «Янус».
Взрывы гитлеровских субмарин были делом рук «Януса» и его людей.
Леденев узнал, что потом «Януса» перебросили в Кенигсберг, где обосновавшийся, хорошо законспирированный разведчик устанавливал график движения транспортов с никелевым петсамским концентратом из финского порта Турку в Кенигсберг и сообщал сведения, давая возможность подводникам точно выйти на курс для торпедного залпа.
«Мы с севера путали немцам никелевые карты, а этот лихой парень подчищал все остальное на юге, — подумал, снова вспомнив о «Янусе», Юрий Алексеевич. — Вот это герой, это работник! О таких только и писать книги…»
Инженер Кравченко перешел к современным проблемам производства никеля, упомянул о сопутствующих ему редкоземельных элементах, и Леденев насторожился: «Уже не думает ли лектор посвятить разношерстную публику в существо своего открытия».
Нет, Кравченко ограничился только одним упоминанием и, судя по тексту, близок был к завершению рассказа.
И в это время Леденев вдруг почувствовал, что сзади на него пристально смотрят.
Он неторопливо повел туловищем, будто бы усаживаясь поудобнее, и резко повернул голову.
За колонной, откуда, Леденев готов был поклясться в этом, только что рассматривали его тяжелым взглядом, никого не было.
«Понятно, — подумал Юрий Алексеевич, — вот тебе и первый сигнал. Заработала хитрая машина…»
Больше он не поворачивался и взгляда на своем затылке не ощущал. Тут и Кравченко закончил лекцию, ему нестройно похлопали, инженер собрал бумаги в желтую кожаную папку, вопросов к лектору не было, все потянулись к выходу, Леденев не торопился, пропустил всех, и Кравченко тоже, вышел в фойе за инженером следом.
В буфете торговали бутылочным пивом, интересующиеся никелем едва ли не в полном составе направились туда, и тут Леденев потерял инженера Кравченко из вида. Прямо удивительно: был человек — и пропал.
Он с сомнением посмотрел на очередь в буфете, на занятые столики, и тут его окликнули:
— Юрий Алексеевич!
Это был Исидор Матвеевич, сторож со спасательной станции, дед Еремей, создатель «бормотушки». На нем был вполне приличный костюм и рубашка в полоску, без галстука, застегнутая доверху. Исидор Матвеевич сидел за столом, где стояло с полдюжины непочатых бутылок и столько же опорожненных, — сидел за столом один и рукой подзывал Леденева.
— Прошу ко мне, — сказал Исидор Матвеевич, когда Леденев приблизился. — Негоже вам в толпе тискаться, а мне пива еще поднесут, угощайтесь пока, вот и стакан чистый.
Юрий Алексеевич, несколько удивленный свежим видом старика и его присутствием во Дворце культуры, присел на стул.
— По какому случаю праздник, Исидор Матвеевич? И не есть ли это измена «бормотушке»?
— Никак нет, Юрий Алексеевич. Пиво идет по особь-статье. А пришел я сюда согласно своим правилам: раз в неделю на одетых людей глянуть, чтоб не одичать вконец среди пляжных голяков. Обычное сегодня мое правило. А пиво вы пейте.