Разорванное небо - Страница 90

Вход в штаб весьма походил на рубку подводной лодки, каким-то чудом вынырнувшей из гранита в позиционное положение в самом сердце гор Средней Сербии. Недавно эту рубку поймал в телевизионный прицел истребитель-бомбардировщик ВВС США «хорнет». Поймал и впечатал в нее тяжелый управляемый «Мейверик», видимо даже не разобравшись, что это такое, а так, на всякий случай. Персонал штаба избежал потерь благодаря специальной планировке подземных помещений. Извилистые переходы легко погасили мощную ударную волну, но старый вход был безнадежно искорежен, и в бункер теперь приходилось спускаться, цепляясь оружием, по скрипучей деревянной лестнице через рваную дыру в земле.

Каждый раз при этом генерал ругался и требовал чего-нибудь сделать, но все оставалось по-прежнему. И сейчас все повторилось. Наконец Бялецкий шагнул на последнюю ступеньку и огляделся. Тускло светили редкие лампочки – по его приказу экономили ресурс здешней генераторной станции, – толстые овалы стальных дверей рогатились рычагами запоров. Было прохладно и тихо.

Генерал кивнул часовому и длинными уходящими вниз коридорами прошел к себе.

Не успел он расположиться за своим уставленным неработающими телефонами столом, как дежурный офицер, от которого изрядно попахивало спиртным, сообщил ему о посетителях.

– Пусть войдут, – устало кивнул Бялецкий. Двое кряжистых, похожих друг на друга, как родственники, поляков с бело-красными шевронами Армии Крайовой на камуфляже, чеканно отбивая шаг, приблизились к столу и молодецки вскинули сложенные двуперстием ладони к лихо заломленным черным беретам.

– Командир батальона «Белый орел» капитан Вильк! – представился старший.

– Начальник штаба батальона «Белый орел» капитан Вест! – эхом отозвался младший, имевший, в отличие от своего гладко выбритого командира, пшеничные усики.

– А, «Белый орел», – хмуро поглядел на них генерал. – Есть такая водка, американская. Очень дрянная, для восточных, так сказать, народов…

Младший поляк порывисто шагнул вперед и сверкнул горящими глазами потомственного шляхтича. Генерал почему-то тут же представил его в петушиной форме польского улана времен наполеоновских войн.

– Пан генерал! Солдатская честь не позволяет мне терпеть такие слова!

Старший мягко остановил своего пылкого зама.

– Пан генерал, – сказал он в отличие от него негромко, не меняя выражения лица и глаз. – Над названием нашего отряда, конечно, можно посмеяться. Только у наших противников такого желания обычно не возникает.

Бялецкий потер виски и, встав из-за стола, пожал поляку руку.

– Ладно, не обращайте внимания, капитан. Мы все тут очень устали, ситуация хуже некуда, и даже когда хочешь сказать что-то веселое, веселье получается под стать ей. А польский гонор оставьте, я сам на четверть поляк, даже фамилия польская. Ладно, шутки в сторону. Я знаю, как ваш батальон дрался в Боснии и как здесь, в Сербии. Значит, вы все-таки добрались сюда с Центрального… Сколько у вас людей?

– Девяносто три. Поляков – семьдесят, – специально подчеркнул капитан.

«Да уж, батальон», – подумал генерал.

– Где вы расположились?

– Пять километров к северо-западу отсюда. В карстовых пещерах.

– Хорошо. Побудьте там еще завтрашний световой день. Лучше не рисковать зря – авиация. А к ночи я пришлю проводников. Пройдете через горы на позиции и подопрете на фронте наш батальон спецназа. А то он тоже вроде вашего, человек сто осталось. Противотанковые средства у вас есть?

– Так точно! – поспешил доложил уже успокоившийся младший офицер. – Четыре «Фагота» и две возимые «сотки». Есть еще одна ракетная установка и несколько «Стрел».

– Бронетехники не осталось, – мрачно добавил капитан Вильк.

– У меня самого тоже не осталось, – в тон ему сказал генерал, но тут же немного оживился. – Панове или как вас там, не отужинаете ли вы вместе с моим штабом?

– Нет, благодарю, пан генерал, – вежливо отказался старший поляк. – Мы предпочитаем иметь с утра свежую голову.

А младший неожиданно недобро процедил сквозь зубы:

– Я слышал, завтра прибудет русско-болгарский батальон. Пригласите лучше их на выпивку! Хотя сомневаюсь, что болгары сядут за один стол с сербами. Русские, конечно, не откажутся выпить, но тогда, боюсь, вам ничего не останется. Пойдем, Сташек!

«А с русскими я и сам не сяду», – подумал про себя генерал, глядя, как норовистые поляки покидают его кабинет. Злое отношение к России, которая сначала попыталась сказать свое «веское слово» в балканской политике еще во времена Радована Караджича и которую так просто и быстро заставили замолчать, у генерала сложилось давно. А несколько неприятных случаев на фронте с русскими добровольцами заставили генерала перенести отношение к стране на всех ее представителей. Генерал осознавал, конечно, что несправедлив – те же болгары или поляки тоже не были ангелами, – но острую антипатию продолжал испытывать именно к русским.

Поляки, против ожидания, аккуратно прикрыли за собой дверь, и Бялецкий подумал, не послать ли ему дежурного офицера проводить их до выхода, но не послал. Он вспомнил своего начштаба. Ну, не совсем начштаба, советник не имел официальной должности, но давно уже делал работу за двоих. Интересно, о чем он хотел поговорить с глазу на глаз? Что ж, поляки отказались, надо будет позвать Раджу, заодно и выяснится, в чем дело.

Генерал поставил посуду на неустойчиво покоящуюся на трубчатых ножках столешницу, сел, разлил по сто грамм, залпом выпил сам, затем, покрутив пустой стакан в пальцах, положил его на бок, бесцельно покатал по столу и покосился на собеседника. Смуглое, с тонкой черной полоской усиков лицо под неизменной оливковой чалмой было бесстрастно.

– Ты хотел со мной поговорить. Раджа. Говори, здесь нас никто не услышит и не побеспокоит, – сказал Бялецкий по-русски. Оба они с самого начала общались на этом языке. Индиец не знал сербского, а генерал, естественно, не понимал хинди, но неплохо помнил русский еще со времен учебы в СССР.

– Хочу тебя попросить, Стипе, – индиец взял свой стакан. Они с генералом давно были на ты. – Не называй меня Раджой, как эти, – он кивнул головой в сторону двери, за которой слышались отдаленный бутылочный звяк и громкие голоса офицеров штаба.

– А как? – удивился Бялецкий. – До сих пор ты отзывался.

– Больше не буду, – советник был на удивление серьезен. – Зови меня Тамил. Просто Тамил.

– Это все, что ты хотел сказать?

– Нет, – обронил индиец и снова надолго замолчал.

Какое-то время Бялецкий терпеливо ждал, он привык к манере общения «чертова йога», как он называл про себя советника в минуты раздражения. Но водка и почти бессонная ночь делали свое дело. Генерал почувствовал, что засыпает, и ему захотелось побыстрее закончить разговор, уйти к себе и хоть немного отдохнуть.

– А я знаю, о чем ты хотел говорить, Тамил. И раз уж решил молчать, могу озвучить это за тебя. Мы в дерьме! Хочешь подробнее? Пожалуйста. – Бялецкий словно продолжал старый, привычный разговор, хотя так откровенно о положении на фронте он вслух не говорил еще ни с кем. – Оборона плывет, мы цепляемся из последних сил. Их механизированная и седьмая легкая пехотная двумя смешанными бригадными группами вгрызаются в нее все глубже. Их авиация давит нас с воздуха. Особенно вертолеты. Вертолеты штурмуют позиции, вертолеты высаживают в стыки узлов обороны и на командные высоты тактические десанты. У них до хрена вертолетов… У них до хрена всего! А у нас до хрена только проблем, – генерал старательно выматерился. – Еще неделя-другая, и все! Начнется агония. А они еще готовят сокрушительный удар на полную глубину. Могли бы просто оставить все как есть… Ты это хотел сказать?

Индиец медленно, как воду, выцедил свой стакан и аккуратно, демонстрируя сохранившуюся, несмотря на солидное количество выпитого, четкость движений, поставил его на стол.

– Стервятники! – тихо и невыразительно произнес он. Но за этой невыразительностью пряталась такая ненависть, что генерал ощутил холодную струйку озноба, скользнувшую по спине. Генерал и раньше знал, что Раджа… то есть Тамил, ненавидит американцев, но заговорил он об этом впервые. Бялецкий подумал, что, наверное, сейчас получит ответ на давно интересовавший его вопрос, почему индиец забрался так далеко от дома и делает то, что делает. Делает не за страх, а за совесть. Генерал разлил по новой. – Я не люблю мусульман, – похоже, советника действительно пробило на откровенность, – худшая разновидность фанатиков. Здешние ничуть не лучше тех, с которыми я воевал на границе с Пакистаном или в Джамму и Кашмире. Мой родной брат ушел в «Тигры освобождения Тамил-илама». Это стоило мне карьеры. Я простил его. Я простил тех, что выжил меня из армии, в которой была вся моя жизнь. Но янки…