Разорванное небо - Страница 101
Майор поймал себя на том, что обращает на этих умирающих внимание лишь постольку, поскольку остерегается, как бы один из них не вложил им с Джуро перед смертью весь остаток своего магазина.
– Пить… Господин серб, ради Бога! Пить!..
Прислонясь спиной к огромному валуну, молодой хорватский солдат, почти мальчик, с усилием повернул к ним коротко остриженную светловолосую голову. Взгляд его выдавал жестокое страдание, а обе ноги, выше колен наспех перетянутые ремнями снаряжения, были толсто и неумело обмотаны окровавленным бинтом. Видимо, хорват, пока были силы, перевязал себя, как сумел, и сам отполз в поисках укрытия за камень, но беспощадное балканское солнце настигло его здесь, чтобы доделать начатое сербским стрелком.
– Господин майор, – не выдержал Джуро. – Разрешите угостить беднягу ракийкой?
Тамашаивич даже замедлил шаг и смерил рядового тяжелым взглядом.
– Скажи, у тебя кто-нибудь погиб на этой войне? Он прекрасно знал ответ, но тем не менее ждал, что ему скажет Джуро.
– Э, господин майор, – грустно вздохнул рядовой, свыкшийся с безвозвратностью потерь, – лучше спросите, кто у меня остался…
– Так какого дьявола ты жалеешь врага? – процедил Тамашаивич.
– Врага? – неожиданно вскинулся солдат. – Да разве ж это враг? Американцы – это я понимаю. Ну, проклятые босняки тоже. А кроаты… Они ведь такие же югославы, как мы. К тому же он без оружия и раненый. Так я угощу его ракийкой?
Тамашаивич только махнул рукой и отвернулся. Через полсотни шагов Джуро его догнал, припрыгивая и подволакивая на ходу ногу.
– Всю флягу высосал! Очень благодарил, – весело доложил он.
Майор не стал ему объяснять, что крепкая ракия на такой жаре, мягко говоря, не лучшее средство от жажды.
Где-то на середине нейтральной полосы, завалившись бортом в низинку, неуклюже торчала пятнистая бронемашина М-86, собранная еще в социалистической Югославии. Ее наклонный лобовой лист украшал белый треугольник – опознавательный знак, которым хорваты снабжали свою боевую технику. На приземистых бортах пламя оставило широкие черные разводы, похожие на упражнения художника-абстракциониста.
Тамашаивич с досадой подумал, что его гранатометчики сожгли еще как минимум три таких же гроба, но хорваты с помощью своей техники ночью сумели вытащить их в свой тыл буквально у него из-под носа. Черта с два он дал бы им это сделать, будь у него какое-нибудь тяжелое оружие. И тут же ему пришло в голову, что ждать парламентеров с другой стороны лучше всего здесь, возле бронемашины.
Хорватов было трое. Первым шел здоровый кругломордый разводник. Он нес на вытянутых руках антенну от полевой радиостанции, с которой свисало белое вафельное полотенце – похоже, флагами перемирия никакие действующие силы «четвертой балканской войны» не запаслись. За разводником следом шагал молодой солдат с начищенной до яростного блеска медной фанфарой, которая плохо вязалась с пятнистой формой. Тамашаивич сдержал усмешку. Надо же, где они только откопали эту пропитанную нафталином традицию?
Последним шел рослый подтянутый офицер. Если бы не щиток хорватской кокарды на кепи и не знаки различия на погонах, он без вопросов сошел бы за образцового янки из среднего офицерского звена.
Не доходя десяти шагов, он знаком остановил подчиненных и выступил вперед. Тамашаивич синхронно шагнул ему навстречу и, открыто смерив хорвата с головы до ног внимательным взглядом, вдруг поймал себя на странной мысли, что тот, в общем, такой же человек, как и он, они даже чем-то похожи. Хорват был немного выше сербского майора и поуже в плечах, но это только подтверждало их сходство. Одинаковыми были их возраст, темный загар, выражение глаз, даже шрамы на лице.
Взгляды их встретились. И не обнаружили один в другом ненависти. Разве что хорошо скрываемое любопытство. Оба они были лишь честными исполнителями воли своего командования, которое, как им внушали, выполняет волю их народов. Профессиональные солдаты в этот миг не видели смысла в том, чтобы ненавидеть друг друга.
Хорват первым вскинул ладонь к козырьку и чеканно щелкнул каблуками ботинок.
– Здравия желаю! Бойник Национальной Гвардии Республики Кроатия Йован Штолль.
И язык у них был один, сербскохорватский. Думал ли кто всего несколько лет назад, что это слово можно разделить?
– Здравия желаю, коллега, – ответил Тамашаивич и, не пытаясь соревноваться в лихости, тоже представился: – Майор Народной Армии Республики Трансбалкания Йован Тамашаивич.
«К тому же мы тезки. Забавно», – подумал он. Повисло напряженное молчание. Солдаты из-за спин своих командиров пожирали друг друга глазами. Тамашаивич заставил себя расслабиться и поглядел в сторону. Не он все это затеял, вот пусть кроат и начинает, все равно заранее ясно, что он сейчас будет вежливо, убедительно, демонстрируя уважение к противнику, убеждать его в невозможности и бессмысленности дальнейшего сопротивления, а под конец с фальшивой мягкостью, предложит сдаться. Черта с два! Еще Шелангер мог бы купиться на эти штучки с горном и щелканьем каблуками. Европейцем хотел быть, млел от «цивилизованности». В офицеры-джентльмены метил – вот и получил вполне цивилизованное ранение от маленькой плоской мины, назначение которой не убить врага, а «всего лишь» покалечить. С экономической точки зрения это выгодней – так рассчитали придумавшие такое оружие джентльмены.
Нет, он, Йован Тамашаивич, не европеец, он – «дикий упрямый славянин», как пишут о них газеты, тупой армеец, ему эти штучки с традициями и культурой неинтересны.
Хорват переступил с ноги на ногу, вздохнул. Майор с удивлением посмотрел на него и неожиданно для самого себя спросил:
– Коллега, где это вам так помяли карточку?
– А, это? – хорват осторожно, словно рана до сих пор причиняла ему боль, коснулся изуродованной щеки. – Это давно, четыре с лишним года. Когда ваши бомбили Дубровник.
– Дубровник… – Тамашаивич устало потер лоб. – Красивый был город. Помню, до войны… Искалечили мы его. Там вы неплохо сражались. Хотя тогда мне повезло, – он криво улыбнулся. – Свои дырки я получил уже позднее. В Крайне и в Боснии.
Произнося это, Тамашаивич спокойно, просто констатируя факт, договорил про себя: «А последнюю дыру я получу очень скоро. Это будет здесь».
– Вы приняли радиограмму вашего командования? – спросил его хорват, видимо собравшись наконец с мыслями и резко меняя тему.
– У нас еще есть радиостанция, – сухо ответил майор.
– Значит, приняли, – довольно кивнул хорват. – Это не провокация. Вы просто не знаете. За последние часы многое изменилось.
– Что, этот ублюдок Вазник наконец сдался?! – в голосе майора прозвучало почти злорадство. – Для меня он не авторитет. Не ждите, что я последую его примеру – Я и не жду. Можете пока забыть о капитуляции. Три часа назад я тоже получил шифрограмму. От штаба фронта. Моей бригаде приказано свернуть активные боевые действия.
Но Тамашаивич расслышал совсем другое.
– А-а, бригаде! Ха, поздравляю с удивительным тактическим успехом. Вы просто Наполеон, коллега! Хорват изумленно поднял брови.
– Знаете, сколько человек все это время вас тормозило? – продолжал майор.
– Семьдесят пять, всего семьдесят пять!
– Ну и что? Нормальное соотношение сил для оборонительного боя. Не слишком обольщайтесь. Утром в моей бригаде оставалось меньше людей, чем положено иметь в батальоне. Сейчас, по вашей милости, еще меньше. Но важно совсем другое. Послушайте, я знаю, что такой же приказ имеют все мои соседи. У меня есть основания полагать, что по всему фронту дело идет к перемирию. Прислушайтесь, уже почти нет выстрелов. Так что подумайте, мы с вами получили сходные приказы. Значит, что-то происходит и, может быть, нам имеет смысл поберечь жизни наших солдат и договориться о прекращении огня.
– Перемирие?! – майору показалось, что он ослышался. – Не принимайте меня за идиота! Вон там, в нашем тылу, сидит американский десант. И они там не блинчики пекут!
– Десант? – удивился хорват. – Сорок с лишним минут назад у меня на левом стыке с соседом прошла восьмерка «блэк-хоков». И летели они именно к вашему десанту. Думаете зачем?