Разоблачение - Страница 12

В двадцать минут первого Сандерс вышел из своего кабинета на четвертом этаже и направился к лестнице, чтобы спуститься в главный конференц-зал на ленч. По коридору, заглядывая в один кабинет за другим, шла медсестра в накрахмаленном халате.

– Да где же он? – спрашивала она про себя, качая головой. – Ну только что был здесь.

– Кто? – поинтересовался Сандерс.;

– Профессор, – ответила она, сдувая упавшую на глаза прядь волос. – Его ни на минуту невозможно оставить!

– Какой профессор? – спросил Сандерс, но, когда услышал женское хихиканье из дальней комнаты, сам ответил на свой вопрос: – Профессор Дорфман?

– Ну да, профессор Дорфман, – подтвердила медсестра, гневно кивнув, и заторопилась в сторону источника хихиканья.

Сандерс пристроился за ней. Макс Дорфман был немецким консультантом по менеджменту и сейчас находился в весьма преклонном возрасте. Время от времени он читал лекции во всех мало-мальски значительных бизнес-школах Америки и заработал репутацию гуру[14] среди персонала технологических фирм. На протяжении большей части восьмидесятых годов он работал с членами совета директоров «ДиджиКом», придавал престиж вновь образованной компании Гарвина. Все это время он был ментором Сандерса. Фактически это Дорфман восемь лет назад убедил Сандерса уехать из Купертино и перебраться в Сиэтл.

– А я и не предполагал, что он еще жив, – сказал Сандерс.

– «Жив» – не то слово, – ответила медсестра.

– Ему должно быть уже девяносто?

– Ну, он ведет себя так, будто ему ни на день не больше восьмидесяти пяти.

Когда они подошли к комнате, оттуда, навстречу им, вышла Мери Энн Хантер. Она успела переодеться в блузку и юбку и широко улыбалась с таким видом, будто только что вышла от любовника.

– Том, – сказала она, – ты ни за что не угадаешь, кто здесь!

– Макс, – сказал Сандерс.

– Точно! Ой, Том, его нужно видеть – он все такой же.

– Не сомневаюсь, что это так, – сказал Сандерс. Даже не входя в комнату, он почувствовал запах табачного дыма.

– Ну же, профессор, – сурово сказала сиделка и вошла в комнату. Сандерс заглянул внутрь – в одну из комнат отдыха для персонала. Кресло-каталка Дорфмана было придвинуто к столу, стоявшему в центре комнаты, и окружено хорошенькими женщинами. Они наперебой щебетали, а сидевший в середине Дорфман счастливо улыбался, куря сигарету, вставленную в длинный мундштук.

– Что он здесь делает? – спросил Сандерс.

– Гарвин привез его для консультаций по поводу слияния, – ответила Хантер. – Ты что, не зайдешь поздороваться?

– О Боже, – сказал Сандерс. – Ты же знаешь Макса! Он кого угодно с ума сведет.

Профессор любил бросать вызов традиционному мышлению, но не в лоб. У него была ироничная манера разговора – вызывающая и шутливая одновременно. Он не чурался противоречий и не стеснялся приврать. Когда же его ловили на лжи, он тут же соглашался: «А и правда. О чем я только думал?» – и продолжал говорить в своей раздражающе уклончивой манере. Он никогда не говорил прямо, что имеет в виду: делать выводы он предоставлял собеседнику. Его, сумбурные семинары оставляли администраторов в смущении и изнеможении.

– Но вы же были такими друзьями, – удивилась Хантер, глядя на Сандерса. – Я уверена, что он захочет с тобой поздороваться.

– Сейчас он занят. Может быть, попозже. – Сандерс посмотрел на часы. – Тем более, мы опаздываем на ленч.

Он пошел по коридору дальше. Хантер, нахмурившись, пошла с ним.

– Он всегда доводил тебя до белого каления, да?

– Он кого угодно доведет до белого каления. Это как раз то, что он умеет делать лучше всего.

Мери Энн озадаченно посмотрела на Сандерса, собралась было что-то добавить, но передумала.

– А по мне, он – ничего.

– У меня просто не то настроение, чтобы разговаривать с ним, – сказал Сандерс. – Может, позже, но не сейчас.

И они стали спускаться по лестнице на первый этаж.

В соответствии с принципами сугубой функциональности, принятыми большинством технологических фирм, в «ДиджиКом» не было обшей столовой. Обеденный перерыв сотрудники проводили в местных ресторанах, чаще всего в ближайшем, под названием «Иль Терраццо». Но сейчас необходимость хранить в секрете факт слияния вынудила руководство организовать ленч в большом, отделанном деревом, конференц-зале на первом этаже. В двенадцать тридцать, когда сюда собрались главные управляющие техническо-инженерными подразделениями «ДиджиКом», чиновники из «Конли-Уайт» и банкиры из «Голдмен и Сахс», зал был переполнен. Демократичные нравы фирмы не предусматривали закрепленных за сотрудниками в соответствии с занимаемой должностью мест, но верхушка администрации «Конли-Уайт» сгруппировалась вокруг Гарвина у одного конца стола в передней части зала. Могущественного конца стола.

Сандерс присел на противоположном конце и был удивлен, когда справа от него села Стефани Каплан. Она обычно садилась ближе к Гарвину, Сандерс явно находился ниже по табели о рангах. Слева от Сандерса пристроился начальник кадровой службы Билл Эвертс – неплохой парень, хотя и несколько скучноватый. Пока официанты, одетые в белые куртки, сервировали стол, Сандерс поговорил о рыбной ловле на Оркас-Айленд, что было страстью Эвертса. Каплан, как обычно, большую часть ленча просидела молча, погрузившись, казалось, в свои мысли.

Сандерс решил, что не уделяет достаточно внимания Стефани. Ближе к концу ленча он повернулся к ней и спросил:

– Стефани, я заметил, что в последние месяцы вы стали бывать в Сиэтле почаще. Это из-за слияния?

– Нет, – улыбнулась она. – Мой сын недавно поступил здесь в университет, и мне хочется чаще видеться с ним.

– А что он изучает?

– Химию. Хочет специализироваться в области прикладной химии. Похоже, это многообещающая отрасль.

– Да, я тоже слышал.

– Я не понимаю больше половины из того, что он говорит. Забавно, когда твой ребенок знает больше, чем ты.

Сандерс кивнул, соображая, о чем еще спросить. Это было нелегко: хотя он многие годы сидел вместе с Каплан на совещаниях, о ее личной жизни он почти ничего не знал. Она была замужем за профессором государственного университета Сан-Хосе, читавшем курс экономики, – круглолицым усатым человеком веселого нрава. Когда они ходили куда-нибудь вместе, профессор говорил за двоих, в то время как Стефани предпочитала молчать. Она была высокой, костлявой и неуклюжей женщиной, которая, казалось, смирилась со своей малой общительностью. О ней говорили как об очень незаурядном игроке в гольф, – во всяком случае, достаточно искусном, чтобы Гарвин никогда не играл против нее. Для хорошо знавших ее сотрудников неудивительно было, что она часто обыгрывает Гарвина; злые языки даже говорили, что она слишком мало проигрывает для того, чтобы получать повышения.

Хотя Гарвин и недолюбливал Стефани, у него и в мыслях не было ее уволить. Преданность компании этой бесцветной, не знающей усталости и не понимающей юмора женщины уже стала легендой: она каждый вечер засиживалась допоздна и проводила на работе многие выходные. Даже когда она несколько лет назад заболела раком, она отказалась взять отпуск хотя бы на один день. С опухолью она, по-видимому, справилась; во всяком случае, Сандерсу больше ничего об этом не слышал. Но этот эпизод, казалось, еще более усилил зацикленность Каплан на ее обезличенном труде, привязал ее к цифрам и таблицам и подчеркнул ее природную склонность трудиться где-нибудь на заднем плане. Не один менеджер, приходя утром на работу, обнаруживал, что выпестованный им проект беспощадно зарезан «бомбардировщиком Стеле» безо всяких объяснений причин. Так что ее склонность держаться в тени была не только следствием ее нелюдимости, но и напоминанием о власти, которую Каплан имела в фирме, и о том, какими методами она этой власти добилась. Она была по-своему таинственной – и потенциально опасной.