Разговоры с Богом (СИ) - Страница 2

Где моя жизнь?..

Молчит.

Отчего-то вдруг дети ходить стали реже.

Звонки от них стали короче.

Какие-то вечно дела…

Соседи, завидев, куда-то торопятся, почему-то не улыбаются, как бывало…

Муж пока любит.

Он так говорит.

Но, иногда замечаю, смотрит рассеянно: вроде, как рядом со мной, а, вроде, и — нет…

Молчит.

Все двери, какие есть в доме, поменяли на железные.

На окнах решетки из стали — густые и толстые.

Чтобы даже комар к нам не просочился…

Я уже вяло спрашиваю: зачем так стараться, деньги же все равно в банке?

Он морщится и говорит: ох, плохо ты людей знаешь, придут и отнимут последнее.

Но останется то, что в банке — кричу — столько добра!

Он только смеется в ответ.

Добра — говорит — никогда не бывает много; его — говорит — почему-то всегда только мало.

Взрывается, вдруг.

Мало ему, мало, мало… мало, мало, мало!..

Вчера подарил мне еще лотерейный билет.

Наверное, счастливый…

Разрывает билет на мелкие кусочки. Уходит.

Раздвоение личности

На Место святое является мужчина одетый, как правоверный мусульманин. Мгновение затравленно озирается по сторонам, затем с жаром молится.

О Щедрый дарователь даров,

О Мудрый, прикрывающий наши проступки,

О Вечный, недоступный нашему познанию,

О Единый, бесподобный в сущности и свойствах,

О Могучий, достойный только Бога, и Знающий

о всех вещах, О Сущий, лишенный всякого изъяна,

Только переводит дух, на глазах слезы.

Я раб Твой, о, Сущий…

Сколько рабов у Тебя — я из последних…

Все, что Ты делаешь — значит, так надо, все, что Ты скажешь — приму и не буду роптать…

О, воистину, лучше быть самым последним из верующих, чем даже первым среди всякой дряни…

А я так, действительно, думаю: дрянь, кто не верует в Тебя, самая настоящая дрянь…

Молится. Вытирает слезы; мало-помалу успокаивается.

Только Тебе — о, Великий — я могу признаться: сначала все было хорошо, а теперь моя жизнь превратилась в кошмар. Сна нет, кушать не могу. Даже мне трудно стало сосредоточиться на молитве. А это уже совсем худо. Так что, видишь, мне без Тебя не управиться. Вот как бы так… Я как бы пришел…

Озирается по сторонам.

Понимаешь… я эту женщину до сих пор сильно люблю, но и ненавижу, и уже плохо понимаю, чего больше!..

Молчит.

Вчера мы опять крепко ссорились. Я уходил из дому, отчаянно молился. Потом, когда я вернулся, она мне кричала обидные стихи: «Ты на том берегу, я — на этом, а между нами бушует река!» Ну, такие стихи! Ну, как бы понятно?.. Еще мне кричала, что она даже в страшном ее сне не могла бы представить, что мы с ней до такого доживем. Мы — с ней — до такого!.. Я тоже ответил, что я тоже не представлял. И так мы с ней оба кричали друг другу обидные слова, пока я опять не ушел из дому. Вот, видишь, хожу по городу, молюсь, голову ломаю, чего мне теперь делать?.. Она мне сейчас говорит — что река! А я вижу, всегда бушевала — и тогда, и теперь! И у нас не могло получиться по-другому, потому что: я был Степаном, сыном Тимофея, а она была — Зубейрижат, дочерью Абдумуслима, сына Абдул-Керима! Того самого, помнишь?.. Я был Колпаковым, она же носила фамилию — Аб-ду-рах-ма-нов! Из колена Аб-ду-рах-ма-новых — ты понимаешь?.. Мой дед Никита Иванович ловил в океане рыбу, а ее хороший папа Абдусалим — да пребудет он в мире! — был самым хорошим сыном имама из Кизилюрта, что в 64 километрах к Северо-Западу от Махачкалы, что на юге Терско-Сулакской равнины, что на реке Сулак! Понятно: кто был я — и кто она?.. Я, несмышленый босяк-оборванец с четырьмя незаконченными классами начальной школы, в старых отцовских штанах с заплатами, рваной тельняшке, без прошлого и будущего — и она!.. Она! Она!..

Заметно, взволнован.

Конечно, она была сильно молодая и я был молодой… А люди — Ты знаешь — в молодости делают глупости… Чего я тогда понимал? Я только глядел на нее всеми глазами и больше ничего, кроме нее, не видел. Все рядом с нею почему-то делалось маленьким и ненужным. И я забывал — про друзей, родителей, сестер… про время… Она мне была нужна. Я чувствовал, я ей был нужен. Чего бы мы ни делали — или когда мы сидели и молчали, или бродили по сопкам, или, бывало, уплывали на лодке далеко — мы всегда крепко держались за руки. Я это так помню…

У него на глазах — и слезы, и он улыбается.

Купалась в источниках голая! И меня заставляла! Как ненормальная, хохотала и силой тащила с меня штаны. Я злился, и тоже смеялся, и держался за них, как мог, двумя руками, но потом отдавал, чтобы не порвала. Она хохотала еще веселей, и прыгала, и скакала вокруг меня, чтобы поймать за письку…

Счастливо улыбается.

Мы были детьми. Ей ужасно хотелось, чтобы все у нас было, как в раю. До змея…

О, Могучий, о, Мудрый, о, Сущий, о, Вечный! Я только сейчас, вдруг, подумал: я Коран впервые узнал от нее!.. Ну, конечно, она мне читала: «И вспомни, о Пророк, начало творения, когда твой Творец — Господь миров — объявил ангелам: „Поистине, Я сотворю человека из пахучей густой глины, отлитой в форму и меняющей свой цвет. Когда придам ему совершенную форму, завершу его создание, и вдохну в него душу, которая принадлежит Мне, поклонитесь ему, почитая и приветствуя его!“

Широко и счастливо улыбается.

Мы были детьми… Эта жизнь нам казалась — раем…

Молчит. Внезапно кричит.

Не было у нас с нею рая, не было!.. Сама же вчера мне кричала, что не было!.. Ни зеленого сада, и ни синего неба, ни Адама, ни Евы — оказывается, ничего!.. А был только страшный остров Сахалин, куда их, несчастных, сослали, был наш забытый Богом рыбацкий поселок с дурацким названием — Эдемка, и были они, отец, мать и дочь Абдурахмановы, обиженные и бесправные — все!.. А вся наша с нею любовь, и вся наша дальнейшая жизнь, и пятеро наших детей — оказалось, ломаная копейка! Это просто она меня так благодарила! За то, что спасли их семью от верной гибели, пустили к себе, отогрели и дали хлеб!..

Молчит. Почему-то загадочно, вдруг, усмехается.

А с другой стороны, понимаю, каково это было Абдурахмановым родниться с необрезанным … Теперь-то, конечно, мне ясно, почему опустили глаза и молчали тетя Абидат и дядя Абдумуслим — да пребудут они в мире! — когда я пришел к ним выпрашивать Зубейрижат… Их любимое чадо, их единственная дочь ходила на пятом месяце, но они не сказали мне — „да“… Не сказали мне — „да“, не сказали мне — „нет“… Молчали, молчали, молчали!..

Горестно качает головой.

Короче, пока я не верил в Аллаха и был не пойми кем, я так думал, что все у нас, как у людей: дом, работа, дети, внуки… И с женой мы — как будто бы! — ладили, и понимали, пока я однажды… (Переводит дыхание.) Иду я по улице мимо мечети… вдруг слышу, как будто меня кто позвал… (С надеждой смотрит наверх.) Ты позвал меня, да?.. (Тишина.) Ну, позвали — вхожу… и встречает меня человек… как родного встречает… кричит со слезами: „Ассалям Алейкум! Ассалям Алейкум!“ И как тебя называть, кричит, добрый человек? Степаном, кричу, меня называть, добрый человек! А хочиш, Степан, он кричит, будиш Сиражутдином? Хочу, я кричу! Ашхаду алла илаха иллалаху, ва ашхаду анна Мухаммадан расулуллах! Свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха, и что Мухаммад посланник Аллаха!..