Разговоры беженцев - Страница 9

Попытки исследовать создавшуюся ситуацию встречали на своем пути непреодолимые трудности. В связи с этим нельзя не вспомнить принцип неопределенности Гейзенберга, одно из последних открытий современной физики. Суть тут в следующем: изучение микромира, процессов, происходящих в атоме, затруднено тем обстоятельством, что необходимо располагать оптическими приборами огромной увеличительной силы. Источник света в микроскопе должен быть исключительно интенсивным, а это непременно вызовет в атоме перегревы и смещения, иными словами, революционные сдвиги. Таким образом, изучая микромир, мы неизбежно становимся виновниками катастроф, потрясающих материю. Тем самым мы изучаем не естественную жизнь микрокосмоса, а жизнь искаженную, искусственно созданную нашим вмешательством. В социальной сфере, видимо, имеют место аналогичные явления. Социальные процессы, ставшие объектом исследования, оказываются небезразличными к этому исследованию они существенно видоизменяются. А именно - революционизируются. Вероятно, именно поэтому во влиятельных сферах не поощряют сколько-нибудь серьезных исследований в области социологии.

И поскольку не обнаружилось сверхчеловека, способного разобраться в этой запутанной экономике, и уже раздавались голоса, предлагавшие коренным образом перестроить и упростить ее, дабы она стала доступной изучению, обозримой и управляемой, то в этой ситуации приобрели влияние люди, решительно требовавшие вообще не принимать экономику во внимание.

Вот тут-то и выскочил на свет божий этот Какевотамм.

На протяжении многих лет сей выдающийся муж неустанно демонстрировал перед всевозможными мелкими буржуа, жителями провинциального города, знаменитого живописью и первоклассным пивом, необычное в нашей страде красноречие, доказывая, что наступает великая эпоха.

Несколько лет он подвизался в цирке, потом сумел завоевать доверие рейхспрезидента, небезызвестного генерала, проигравшего первую мировую войну, и получил полномочия готовить вторую.

Но я еще в молодости изведал великую эпоху, а потому тотчас же нашел себе работу в Праге - и давай бог ноги, покинул Германию".

Уже несколько раз Калле пытался прервать чтение, но уважение к

письменной речи останавливало его.

Калле. А когда вы впервые услышали о фашизме?

Циффель. Много лет назад - как о движении, которое ставило своей целью покончить с бесконечным опозданием поездов на итальянской железной дороге и восстановить былое величие Римской империи. Говорили, что члены этой организации носят черные рубашки. Мне казалось заблуждением, будто бы на черном не видно грязи, коричневые рубашки, по-моему, куда практичнее, ну, да впрочем, коричневорубашечники появились позднее и, разумеется, смогли использовать опыт своих предшественников. Но тот Имярек пообещал итальянцам жизнь, полную риска и опасностей - vita pericolosa, - в этом, как мне казалось, и была собака зарыта. Итальянские газеты писали, что это вызывает у населения неистовый восторг.

Калле. Вас, я вижу, пугает перспектива великой эпохи. Вы никак не хотите, чтобы вас подвигли на героические деяния.

Циффель. Я приобрел себе для личного потребления несколько добродетелей помельче, ничего особенно выдающегося, ну да на худой конец и это - товар. К примеру, я позволил себе не согласиться с великим Штилте в одном из вопросов атомной теории, рискуя тем, что он меня сотрет в порошок как ученого; чтобы понять степень моего героизма, представьте себе новичка, впервые штурмующего вершину Маттерхорна. Вы наверно, считаете меня человеком, стремящимся к благополучию, но вы не видели меня на работе.

Калле. Вас послушать, так, чего доброго, вас примешь за мелкого буржуа, которому лишь бы собственное благополучие в тихой заводи.

Циффель. Я понимаю, каких людей вы имеете в виду. Но им главное - чтоб их не потревожили в их благополучном болоте. А для меня благополучие заключается в том, чтобы никто не ограничивал моих научных интересов, чтоб никто не мешал мне заниматься чем я хочу, скажем, атомной физикой. Приобрести господство над воздухом совсем не то же самое, что завоевать господство в воздухе.

Калле. Великим людям с вами нелегко.

Циффель. Вот и хорошо: пусть потрудятся.

Калле. Если человек материально независим, тогда, конечно, он может себе позволить затруднить им работу, - во всяком случае, до поры до времени. Неимущим такая роскошь недоступна.

Циффель. Потому-то они и делают ставку на неимущих, то есть на народ. Фашистские движения повсюду выступают под флагом народных движений. Они даже не жалеют крепких выражений для имущих, особенно для тех, кто, пренебрегая собственной пользой, отказывается поддерживать своими деньгами партийную кассу. Впрочем, я уверен, что их кассу создают как раз взносы маленьких людей. И чем суровее они разговаривают с имущими, тем больше поток взносов, приносимых маленькими людьми в их партийную кассу, и тем их касса богаче. Но во имя этой цели им приходится проявлять немалую активность. Вообще от великих людей в наше время слишком многое спрашивается. И нечего удивляться, если они не в состоянии удовлетворить чрезмерные требования. От них требуется, например, полная и безусловная самоотверженность. Хотел бы я знать, как это возможно и почему они должны так поступать? Но им приходится заявлять публично, будто нет им иной корысти от своей деятельности, кроме забот, печалей и бессонных ночей, а этому Какевотамму приходится лить слезы в три ручья, чтобы приняли за чистую монету его искренность. И народ только в том случае последует за ним, если Какевотамм затеет войну ради высоких идей, а не корысти ради.

Калле. Несколько лет назад он объявил с трибуны о том, что нет у него ни поместий, ни текущего счета в банке. Его слова были приняты холодно. Одни были глубоко уязвлены, потому что сами захватили себе поместье, а то и два, другим не нравилось, что он построил для них концентрационные лагеря. Люди никак не могли взять в толк, на что же он живет. Наконец сообразили, что ему немного нужно. Почему? Да потому, что в оперу у него контрамарка. В конце концов он решил, что пора заткнуть всем глотку, и нашел выход из положения, придумав себе профессию. Он избрал профессию писателя. Занимая пост рейхсканцлера, он отказался получать жалованье, потому что эта служба для него одно удовольствие, но, с другой стороны, он велел купить у него его произведение "Моя борьба", вследствие чего его борьба обернулась для него полным триумфом. На гонорар он купил себе рейхсвер и дворец рейхсканцелярии и стал жить вполне прилично.