Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Страница 2

Боец покряхтел и вскрыл в жестяной стенке короба окошко величиной с голову взрослого военного. Прямо под портретом. А дальше – дело техники. Грозновский залез на стол и сунул череп в отверстие. Рассматривать что-то стал. Неудобно было наверх смотреть, так он к коробу спиной стал. А голова? Голова внутри осталась, только перевернулась. Виталик петь любил, и в упоении там, в коробе, мурлыкать что-то стал. В общем, зрелище снаружи удивительное открывалось.

Так его и застали. Голова – Андропова, а туловище его, Грозновского. На столе стоит, ногами перебирает. И мычит чего-то.

Колыванов, конечно, ногами затопал, в конвульсиях забился.

– Я тут не для того, значит, наглядную агитацию вешаю, чтобы вы, товарищ лейтенант, солдат веселили. Это, значит, для повышения духа оно тут, и для политической грамотности! – с пафосом орал замполит, набирая в глазах сопровождающих дополнительные очки и поправляя узел галстука.

А Грозновский голову вынул, портрет снял, замполиту вручил. Потом за гвоздь пассатижами уцепился, с противным скрежетом вытащил. Тоже замполиту дал.

– Вы слышите, товарищ лейтенант, что я вам говорю!? – в исступлении орал майор, размахивая портретом.

– Слышу, тащ майор. Просьбу можно?

– Чего!?

– Вы, тащ заместитель по политической работе, когда этот портрет в следующий раз забивать будете, делайте это около контрольного лючка. Чтоб когда опять кабели пробьёте, не надо было жесть курочить.

И скажите спасибо, что стол деревянный.

Примерно через неделю начальник комплекса опять Грозновского вызвал.

– Дверь прикрой плотно.

– «Белый аист», – с гордостью объявил начальник, нежно вынимая бутылочку из сейфа. Ты мне только такую вещь скажи, ты откуда знал, что это Колыванов КЗ[1] устроил?

–Да не знал я. Я так, со зла ляпнул, – выдохнул Виталик и пропустил рюмочку.

– В общем, рапорт ушёл. Как никак, грубое нарушение ПТБ и ПТЭ[2] на особо важно объекте. Благодарю, в общем, за службу. Будем надеяться.

Дверь за лейтенантом уже почти закрылась, когда начальник остановил его и сказал заговорщически:

– Пусть в следующий раз начфин что-то натворит. Тоже уже поперёк горла стоит.

– С начфинами тяжелее, они вождей не вешают, – серьёзно ответил Грозновский.

Действие происходило в те времена, когда пятнадцать сестричек тихо и мирно уживались под одной крышей отчего дома, а советский народ обожал по праздникам лицезреть свою военную мощь на экранах телевизоров.

Танковая часть. Всё новенькое, только отстроенное. Плац – часть покинутого бомбёрами на веки вечные аэродрома. Бетонное поле. От горизонта до горизонта. Где ещё парады репетировать, как ни здесь? Со всего округа, да что там округа – со всей европейской части Союза собралась тяжёлая техника разного назначения из частей-отличниц на круглосуточные тренировки. Настал день последней, Генеральной репетиции. Ждут генерала из штаба подготовки. В девять часов утра всё готово к представлению. Аккуратные танковые коробки на исходных рубежах перемежаются тягачами с громадными ракетами, БМП-шками, «Катюшками» и прочими чудесами техники. Всё вычищено и покрашено. На лобном месте воздвигнуты помпезные подмостки для большого гостя. Чуть правее трибуны, на кромке бетона ровненьким рядком пристроились семь или восемь флагштоков, наспех воткнутых в грунт. Стяги красиво развеваются на ветру, поднимая мораль и настроение бойцов. Перед ними – командирский танк. Из него осуществляется эфир. В этом танке находится дирижёрский пульт. Ведётся перекличка по радио. Все на позициях, замерли в ожидании команды трогать. Наконец с КПП приходит весть – едут.

– Всем порядкам – запуск, – доносится голос командира.

Сотни дизелей одновременно разорвали воздух могущественным рыком (чтоб нашим врагам такое ночами снилось). По радио понеслись доклады младших командиров о готовности. Старший командир уже балансировал на грани интеллектуального оргазма, когда увидел несущегося к нему на всех парах офицера. Капитан одной рукой придерживал фуражку, а второй куда-то тыкал свёрнутой газеткой.

– Тащ командир, флаг, – прокричал запыхавшийся капитан.

Командир обернулся на флаги, потом в непонимании на капитана.

– Крайний шток, командир.

Вроде всё в порядке, ровненько хлопают себе, развеваются на ветру, как в песне. Но, что такое? На крайнем правом штоке рядом с государственными флагами, рядом с флагами родов Вооружённых Сил примостился полноформатный стяг спортивного общества «Спартак» с провокационным девизом «Спартак-чемпион».

– Миша, разворот на месте, 180, правое плечо вперёд сейчас же! – взвизгнул командир, впав в не присущую ему истерику.

Механик-водитель, не растерявшись, провалился вовнутрь, десятки тонн брони прыгнули вперёд и развернулись.

– Миша, топчи флаг, крайний справа, сейчас же, левым траком вперёд – продолжал в состоянии аффекта командир. В то же мгновение на плац влетела генеральская чёрная «Волга».

Танк рявкнул, двинулся вперёд и как спичку уложил мятежный флагшток. Разворот, ещё один прыжок и всё вернулось на свои места. Только гордый красно-белый Спартаковский стяг, перемешанный с грязью, в агонии трепетал на земле, как сбитая птица.

Генеральская «Волга» совершает плавный разворот, приближаясь к подмосткам с пугающей грациозностью. Резко тормозит, завывая протекторами в лучших традициях советских фильмов про шпионов. Генеральская дверь открывается, обладатель дубовых листьев и здорового пуза молодцевато выпадает из авто. Не замечая козыряющих присутствующих, галопом летит туда, где только что вальсировал танк. В радиусе тридцати метров всё живое замёрзло, как в ожидании взрыва ядрёной бомбы. Кажется, даже сотни дизелей перешли со звериного рыка на виноватое лепетание.

– Владимир Андреич, можно вас на минутку? – вкрадчиво пропел генерал. Командир, лихорадочно перебирая в голове миллионы отмазок, покорно двинулся на эшафот.

– Владимир Андреич, я вас знаю давно. Я всегда считал вас грамотным командиром, я всегда вас уважал и считался с вашим мнением. Но (резко понизив голос), сука ты, Вовка, ты ж знаешь, я за «Спартак» с рождения болею, и сын у меня там играет. Был бы тут Динамовский – хай с ним, а так – готовь коньяк.

– По машинам! – заорал генерал, лихо взлетая на трибуну. – И это, Владимир Андреич, я хочу знать, как он туда попал.

– Шёл на бреющем и зацепился, – подумал командир.

Дембельский аккорд. У всех он был. Ну, почти у всех. Его не было только у тех, с кого, как говорится, кроме мазка на венерологию взять нечего. Раз в полгода во всех частях ВС СССР командиры начинали лихорадочно бегать по стенкам, прыгать по потолку и искать, где в их вотчине можно приложить неуёмную энергию дембелей, желающих поскорее свалить до мамки. Писарь-Димка, уважаемый мною мой герой, был мастером на все руки. До армии успел поработать модельщиком-макетчиком в мастерской одного известного питерского архитектора, с детства работал с отцом, мастером-реставратором старинной мебели. В общем, работы руками не боялся и даже любил. Свою головокружительную карьеру в штабе округа Диман начал с ремонта старой пишущей машинки одного пожилого генерала, не желавшего садиться в дембельский поезд. «Ремингтон», пройдя руки мастера, стоял на почётном месте в начальственном кабинете, щеголяя безупречной окраской и гордым архаичным "Ъ". Затем по слёзной просьбе некоего полковника писарь отремонтировал старинные часы-горку с кукушкой, по ходу поймав жену полковника за любовными утехами на стороне. О том, чем платила жена полковника, летопись молчит, потупив глазки, но история тихо увяла в шёлковых подушках спальни. Другим геройством писаря стала постройка модели-копии бронепоезда для окружного музея Боевой Славы, за что Димка получил десятидневный отпуск в родную Ригу. Служба Димана потихонечку приближалась к логическому завершению, переступая через всякие интересные события, типа установки кнопки «Вызов писаря», лечения от триппера (дважды), разбития морды зампотеха одной из дивизий, ночной прогулки на угнанном троллейбусе и любовных козней с дочкой замдиректора местного винно-коньячного комбината.