Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Страница 12

Тепловоз дал гудок, и поезд медленно пополз. Дежурный с дневальными запрыгнул в вагон, бабы с мужиками опять, высыпав из тайги, влезли на платформы. Мужик под ёлкой допил последний глоток, завернул термос, положил его в котомку и тоже прыгнул на платформу. Дежурный плюнул в тайгу. Машинист двинул вперёд контроллер. Мы помчались дальше.

Солнце уже почти касалось сопок, когда мы наконец остановились на маленькой станции, скорее, полустанке «Жанна». К кухне потянулись гонцы от теплушек с бачками и чайниками. Товарищи офицеры гурьбой пошли туда же. Я подошёл к двери. Поезд стоял в трёх метрах от густого кустарника.

– На минуту, за кустик – сказал дневальному.

– Давай, только быстро.

Спрыгнув с вагона, не спеша зашёл за куст. Сто метров со скаткой, противогазом и карабином на зачёт в части пробегал за 13,8 секунды. Теперь, наверное, поставил мировой рекорд. Но углубляться в тайгу не стал, а свернул в сторону тепловоза, подполз к краю кустарника напротив него и стал смотреть вдоль состава. Голосов слышно не было, но было видно, как из вагонов вдруг посыпался народ. Выждав с полминуты после того, как последний скрылся в тайге, я чуть не ползком шмыгнул за тепловоз и поднялся в кабину к машинистам. Ребята были молодые, быстро въехали в ситуацию и начали по рации долбить «Жанну», чтобы давала отправление. Запросили, где мой эшелон, номер его ещё в Хабаровске я записал. Разрыв шесть часов!

«Жанна» дала, наконец, зелёный, ловцы меня вернулись ни с чем. Ребята, переглянувшись, достали кусок фотоплёнки и ограничили сверху стрелку самописца на 90 км/час. Давненько не было попутного поезда, дорогу впереди никто не держал. Я даже не догадывался, что товарный состав может мчаться, как поезд «Ленинград-Москва», называемый «Красная Стрела»! Я сидел и прикидывал, где я догоню своих. Солнце зашло, было уже совсем темно, когда ребята сказали: «Всё, здесь нам остановка». И остановившись, показали на соседний состав, рефрижератор. «Этот дальше пойдёт». Я поблагодарил их, слез с тепловоза и только подошёл к тепловозу на соседнем пути, как он тронулся. Уже на ходу ввалился в кабину. Машинисты, на этот раз не молодые, слегка шарахнулись, но тоже быстро поняли, что к чему. Плёнку они, правда, не доставали, ехали спокойно, но мои шансы уже выросли. Мой родной эшелон тоже ведь останавливался на ужин. И его никто не подгонял, как на «Жанне». Да ещё надо учесть остановки для замены тепловозов, я-то пересаживаюсь на ходу. Могу и догнать, к утру хорошо бы… И вот часа в три ночи мы входим на какую-то станцию, и нам дают остановку. Наш состав замедляет ход, а справа, по соседнему пути идёт на выход мой эшелон, и плывёт мимо меня мой ЗИЛ на платформе. Я спрыгнул с тепловоза, но не так, как спрыгиваешь, чтобы остановиться, а не гася скорости, в три шага, почти не касаясь ногами земли перелетел к своему эшелону и запрыгнул на платформу. Всё! Догнал!

Перелез на свою платформу, умылся хорошенько. На целину я ехал во второй раз и к кузову у меня был приколочен умывальник и сорокалитровая фляга с водой. В бардачке 10 пачек сигарет! Перекурил и лёг поспать. Только бы ребята, которые сидели на площадке, не проболтались. Спрыгнул, мол, а дальше не видели, и баста! И с тем заснул под стук колёс.

Проснулся от тишины. Рассветает. Большая станция, сразу слышно. Сижу тихонько, жду. Так и есть: дежурный с дневальным идут, посты проверяют. Подпустил их поближе, Вылез на подножку, потягиваюсь. Дежурный стал, смотрит на меня, как на привидение.

– Ты кто?

– Докладываю.

– Так ты ж отстал!

– Кто, я? Как отстал? Вот он я! В машине спал! А где это мы? Что за станция?

– Чита. Пошли в штабной вагон!

Пришли. Рассказываю, как было дело:

– Поезд тихо шёл, я за плёнкой спрыгнул, в машину залез, плёнку взял, а поезд уже быстро идёт, ну я посидел, посидел и заснул… Вы в машине смотрели? (Надо перехватывать инициативу)!

– Нет, чего в ней смотреть, когда видели, что ты бежал за поездом?

– Кто видел?

– Ну там солдатик на посту в середине эшелона на повороте видел, как ты бежал.

– Он что, меня знает?

– Нет, но видел, как кто-то бежал…

– А ребята, которые со мной ехали, видели, что я отстал?

– Нет, они сказали, что ты спрыгнул, и больше они тебя не видели…

– Ну, не знаю, кто отстал, а я вот он! В машине надо было посмотреть!

Во время этой беседы капитан Голубенко молчал и улыбался. Тут появляется военный комендант. Как, мол, фамилия вашего бойца отставшего? Шаталов? Шагалов? А то одного там в другом эшелоне задержали…

– Да нет у нас отставших, снимайте розыск, мы ошиблись, поверку провели, все налицо – довольны отцы-командиры! Было ЧП – и нету!

– Ну, пошли домой, – сказал Голубенко. А по пути в наш вагон остановился.

– Что догнал, молодец, а за то, что отстал, чтобы завтра постригся наголо.

Не проведёшь капитана Голубенко, и не пытайся!

Раннее майское утро. Капитан Иванов (фамилия подлинная) сидит в канцелярии. Капитан задумчив и сосредоточен. Русский вопрос: «Что делать?» стоит перед ним в образе двух тёлок из соседней деревни Камышинка. Сегодня ночью на боевой позиции зенитно-ракетного дивизиона он обнаружил две бутылки водки, закусь, сигареты и означенных выше тёлок в возрасте героини Шекспира, притаранивших всё это в нагрузку к себе. Ефрейтор Монтекки не явился, предупреждённый шпионами о ночном дозоре капитана.

Пьянка на позиции – это ЧП, но она с лихвой возмещается губой. Гонорея излечивается лошадиными дозами антибиотиков – уже проверено, но сигареты… Как горят дивизионы, Иванов, к сожалению, знает, и это повергает его в задумчивость. Пока проведены только самые неотложные мероприятия: дежурный офицер (ваш покорнейший слуга) получил люлей, девки, проведя ночь под замком, вымыли пол в канцелярии и теперь стоят, сисястые, нагло показывая капитану, что им всё нипочём. Да, у Шекспира, хоть и закончилась самоволка трагедией, но, по крайней мере, дивизион не сгорел. Как бы сделать так, чтобы они сюда вообще не ходили?

Наипростейший вариант – выпороть – отпадает сразу. Если дойдёт до политотдела, обвинят или в крепостничестве или, не приведи господь, в извращении. К родителям отвезти – не получится. Всю ночь в деревне гуляли; кстати, водку и закусь девки, скорее всего, со столов спёрли, теперь там спят, а после будут похмеляться. Можно привлечь к воспитанию школу, но тут есть нюанс. Не далее как года 2 назад тот же Иванов в чине старлея и неженатый, бывало, грузил на свой мотоцикл штук по 5 учительниц и вёз к офицерам отдыхать. Так что разговор с женским педагогическим коллективом на тему недостатков в половом воспитании подрастающего поколения ещё неизвестно как кончится. Куда ни кинь, всюду клин. Наконец, Иванов принимает решение, надевает фуражку, выталкивает на улицу девок и выходит из казармы на развод.

Отмахнувшись от доклада дежурного и выслушав рёв, обозначающий приветствие, Иванов сразу переходит к делу.

«Дизеля!» Сержант Скворцов поднимает левую ногу, выбрасывает её вперёд, топает ею о землю, поднимает правую ногу и ставит её рядом с левой ногой. Интересно, не к нему ли были бабы? Иванов, между тем, продолжает:

– Масло менял?

– Менял.

– Неси ведро отработки.

Отработка – это то, что получается из масла – мерзкая, липкая чёрная грязь. Скворцов пожимает плечами и дембельской иноходью направляется к хранилищу ГСМ. «Бегом!» толкает его окриком в спину Иванов, Скворец переходит на рысь и скрывается за углом.

– Каптёрка!

– Я! – и ефрейтор Шарипов шагом официанта выходит из строя.

– Тащи сюда старую подушку!

Не менее удивлённый, чем Скворец, Шарипов исчезает в казарме. Пока они ходят, Иванов вглядывается в строй. Если долго вглядываться в строй, строй не будет вглядываться в тебя. Он будет глазеть на титьки и коленки сзади тебя стоящих шмар. А они, ободрённые взглядами, верят, что любовь вечна, непобедима и за любовь можно выпить яду, ну или водки.