Разбойник Кадрус - Страница 11

Жорж умолк. Не говоря ни слова, взволнованный Фоконьяк пожал ему руку. Фуше ничего не сказал. Он позвонил, вошел секретарь.

— Ну что? — спросил министр.

— Ничего, ваша светлость, — ответил секретарь и ушел.

Фуше встал и любезно улыбнулся. Оба дворянина также встали.

— Господа, — сказал министр, — мое положение иногда предполагает неприятные обязанности, я был вынужден приказать произвести у вас обыск. Успокойтесь, — прибавил он, когда Жорж хотел что-то возразить, — этот обыск произведен без шума, вы ничем не скомпрометированы, о вашей репутации старательно позаботились. Я сознаюсь, господа, — прибавил он более любезным тоном, — что результаты должны внушать мне величайшее доверие к вам. Ваше состояние происходит от наследства, кавалер, в чем я сомневался. Зная, что в свое время, живя в Неаполе, вы пребывали в стесненных обстоятельствах, я предполагал, что вашу роскошную жизнь финансировали принцы-эмигранты, но это не так. А у маркиза де Фоконьяка есть дядя-миллионер. Итак, повторяю вам, господа, вы снискали мое полное доверие. После этого откровенного разговора я вам сделаю очень серьезное предложение.

— Мы к вашим услугам, ваша светлость, — сказал Жорж.

— Если вы хотите стать полковниками, то вам надо совершить какой-нибудь смелый и блистательный поступок. Так вот. Существует один человек, очень мне мешающий. Человек этот с полусотней своих сообщников творит бесчинства и несказанно всем докучает. При попытках захватить его делали глупости одну смешнее другой.

— Вы говорите о Кадрусе? — спросил Жорж.

— Да, — ответил министр. — Вы понимаете, сколь прискорбно видеть шайку разбойников, пренебрегающую всеми законами. С другой стороны, события в Италии и Испании доказывают, как трудно уничтожить дерзкую шайку, к тому же искусно управляемую.

— Действительно, — согласился Фоконьяк, — в Неаполе никак не могли захватить шайку разбойников, там генерал Мендес за шесть лет потерял две тысячи семьсот человек.

Фуше продолжал:

— Савари пытался обнаружить и уничтожить «кротов», но тщетно. Он сам попал к ним в плен и сделался посмешищем для всей Европы. Я хочу действовать иначе — стану собирать о них сведения, внушив им уверенность в полной безопасности. Когда я узнаю о них все, что мне нужно, я застану их врасплох и захвачу двумя небольшими отрядами, взяв в клещи. И знаете, кому я поручу командовать этими отрядами?

— Догадываюсь, — сказал Фоконьяк и радостно улыбнулся.

— Вам, господа, — продолжал Фуше, — вам достанется вся слава этой экспедиции. Когда с шайкой Кадруса будет покончено, вы сможете выбрать полк по своему усмотрению. Итак, вы согласны?

— Безусловно, ваша светлость.

— А вы, маркиз де Фоконьяк?

— Разумеется, ваша светлость.

— Итак, господа, я полагаюсь на вас. Прежде чем мы расстанемся, — добавил он с некоторой иронией, — я приношу извинения, что, вызывая вас как министр, я был вынужден потревожить людей вашего звания.

Де Фоконьяк засмеялся и возразил:

— Даже в царствование великого короля, ваша светлость, шутили не так остроумно, как вы.

Фоконьяк и Жорж поклонились. Фуше позвонил, лакей открыл дверь, и оба дворянина удалились. Сразу после их ухода появился секретарь.

— Они как люди не стоят того высокого мнения, какого я был о них, — сказал министр. — Один, маркиз довольно остроумный нахал. Другой, кавалер, станет превосходным дивизионным генералом, не более. Он годится как пушечное мясо и погибнет с честью. Для этой экспедиции им дадут двух человек, облеченных необходимыми полномочиями. Вся слава должна достаться двум знатным протеже императора, но и настоящих командующих экспедицией щедро наградят. Страсть его величества окружать себя дворянами обойдется нам в невероятное число патентов. Дорого же стоит золотить двор!

Фуше принялся за работу. Он и не подозревал, что проиграл партию против самого Кадруса.

Встреча Фуше с двумя главарями «кротов» происходила в тот же вечер, когда дядя Жанны и его управляющий решили опорочить девушку. В тот момент, когда Фоконьяк и Жорж проезжали мимо Магдаленского замка в сторону виллы Фуше, Гильбоа ходил по саду и бормотал:

— Когда мы ее скомпрометируем, она станет моей!

Размышления Гильбоа нарушил цокот копыт проезжавших по дороге всадников. Он вдруг вспомнил, что у него есть дело в Фонтенбло, и приказал заложить свой экипаж, распорядившись, чтобы его сопровождали два вооруженных лакея. Узнав, что в окрестностях появились «кроты», все принимали меры предосторожности.

— Я скоро вернусь, — сказал он своему управляющему из окна кареты.

Тот остался ждать возвращения хозяина. Шардон, управляющий Гильбоа, обладал отталкивающей внешностью и скверным характером. У него была голова куницы и острые скулы, хитрые повадки и лживый взгляд — все это указывало на его коварство и алчность. Он хромал. Никто этому не удивлялся. В свое время он сидел в тюрьме. Да, в тюрьме… и именно поэтому он стал управляющим у Гильбоа. Шардон вызвался за сущие гроши вести у него весь учет, уверив хозяина в своей неограниченной преданности. Гильбоа воспользовался услугами этого негодяя и вскоре сделал его своим управляющим. На все предупреждения касательно прошлого Шардона Гильбоа ответил так:

— Я, человек богатый и занимающий высокое положение в обществе, своими поступками обязан бороться с варварскими обычаями и предрассудками, когда искупивших свою вину бывших каторжников считают изгоями, тем самым доводя их до еще большего отчаяния.

Толпа восхищалась и кричала «Браво!». Но Шардон сознавал всю тяжесть своего положения, обязывавшего его во всем потакать хозяину. Не угодить барону де Гильбоа означало снова впасть в нищету и пороки, а в конечном итоге опять оказаться в тюрьме. Когда Гильбоа уехал, он стоял, устремив глаза на дорогу. Он чего-то ждал.

Показались двое нищих, которые сели на тумбы, прислоненные к решетке парка, и протяжным напевом начали просить милостыню у прохожих. Они представляли в лицах басню Лафонтена «Слепой и Калека». Гильбоа всегда подавал им щедрую милостыню, причем делал это напоказ. Не из сострадания — он мало заботился о других, — но потому, что богатство налагает на человека определенные обязанности, а он хотел прослыть великодушным и добрым. Когда он показался на дороге, нищие подошли к нему, но он не обратил на них внимания. Гильбоа даже грубо оттолкнул руки, протянутые к нему, знаком велел управляющему подойти и сказал:

— Распорядись вынуть из кареты свертки и отнести их в кабинет. Возьми два футляра из дверных карманов и ступай со мной.

Шардон, передав эти приказания слугам, выбежавшим встречать хозяина, сам взял футляры и, не говоря ни слова, пошел за Гильбоа, который направился прямо в свой кабинет.

— Ты готов? — вдруг спросил Гильбоа, даже не оборачиваясь к своему управляющему.

— А вы еще не передумали? — ответил тот на вопрос своего хозяина другим вопросом.

— Да… С этим делом надо непременно покончить сегодня. Где же твои люди?

— Одно слово, одно движение — и они здесь.

— Ты уверен в них?

— Как в себе самом. Ну что, показать их вам?

— Как! Они так близко?

— В двух шагах.

— Послушай, Шардон, — сказал хозяин управителю, — отступать нам нельзя. Савари вчера спросил меня: «Почему это, любезный господин де Гильбоа, вы лишаете двор таких двух очаровательных особ, как девица де Леллиоль и ее кузина? Говорят, у первой огромное состояние, а вторая по красоте своей достойна обожания самых знатных сановников. Поэтому удалять от двора двух девиц, которые могут стать его украшением, есть преступление против воли императора, желающего женить своих генералов на знатных девушках». Ты представляешь, что означает эта любезность Савари?