Равенклифф (ЛП) - Страница 7
Лиф платья был подогнан миниатюрной плиссировкой и бисерным узором на вырезе, который обрамлял моё горло ободком рубинов, что делало мою кожу белее, глаза более зелёными, а волосы ещё более насыщенно красными. Верхняя юбка расходилась лепестковым узором, которая шелестела, когда я двигалась. Алая красная нижняя юбка льнула к моим лодыжкам. Я выглядела как некого рода экзотическая птица, восставшая из пламени.
— Как феникс, — сказала Агнес, прикрепив золотистые и рубиновые крылья к моей спине, и затем соответствующую украшенную перьями тиару на мою голову. — Это прекрасный костюм для твоего сегодняшнего вечера.
— Но предполагалось, что все девушки Блитвуда пойдут как фрейлины Марии-Антуанетты, — сказала я, свирепо посмотрев на безобразную вещицу, свисавшую со столбика кровати.
— Как жаль, что твоё платье так и не доставили от мисс Джейнвэй, — ответила Агнес, передав мне пару тёмно-красных сатиновых перчаток. — И вместо него, пришло вот это. Должно быть, произошла какая-то путаница.
Она подняла сложенную карточку, которая гнездилась среди папиросной бумаги.
— Хм… — произнесла Агнес, нахмурившись. — Кэролайн написала, что инструкции и оплата за платье были переданы ей, и что она должна была выполнить его по твоим индивидуальным размерам, и послать с запиской, в которой говорилось, что оно от…
— Да! От кого оно?
— Тут говорится "От тайного поклонника".
ГЛАВА 4
Особняк Монморанси был всего в двух кварталах севернее от дома моей бабушки, и я запросто могла дойти пешком. Более того я бы попала туда гораздо быстрее пешком, но нет же, теперь я застряла в ловушке дорожного движения, которое утомительно продвигалось вверх по Мэдисон-Авеню. Бабушка поглумилась над идеей пойти пешком, когда я зашла к ней в кабинет пожелать "доброй ночи", и я побоялась, что затянувшийся спор привлечёт ещё больше её внимания к моему платью, которое она уже и так скептически оценивала сквозь линзы лорнета.
— Я думала, что темой бала был двор Марии-Антуанетты.
Я обдумала заявление, которое предложила Агнес, будто Кэролайн Джейнвэй прислала не то платье, но мне не понравилась идея навлечь на мисс Джейнвэй проблему, и я определённо не хотела ничего говорить о записке, с которой его доставили. Каждый раз, когда я об этом думала, у меня подгибались колени. Тайный поклонник. Кто это мог быть, кроме Рэйвена?
— Мне это платье больше нравится, — сказала я, вызывающе вздёрнув подбородок, хотя я отчасти хотела съёжиться, как мавры из эбенового дерева по обе стороны её кресла. Иногда я воображала, что они — вместе со всеми скульптурами, чучелами птиц, салфеточками и фикусами, что загромождали кабинет в Викторианском стиле — были заморожены взглядом Медузы моей бабушки.
— Мммпф, — наконец выговорила она, постучав тростью по мраморному полу. — Мудрая девочка. Я говорила Альбертине Монморанси, что надевать колье Марии-Антуанетты на свой собственный бал пятнадцать лет назад не принесло никакой удачи Корнелии Брэдли-Мартин, не стоит упоминать, что оно принесло самой Марии-Антуанетте. Но ты уверена, что это платье не слишком… вызывающее?
— Оно очень похоже на платья, что носил весь Париж после прошлогоднего костюмированного бала у месье Пуаро, — затараторила Агнес, тихонько прокравшаяся в комнату. — И разве Ава не выглядит прелестно в нём?
— Конечно же, она выглядит прелестно в нём! — рявкнула бабушка. — Мы, женщины рода Холл, всегда имели красивые фигуры. Иди и хорошо проведи время, — она махнула своим лорнетом в мой адрес. — Покажи всем этим Монморанси и Резерфордам из чего мы, Холл, сделаны.
Я поцеловала её прохладную щеку и поспешила прочь из кабинета, прежде чем она сможет изменить своё мнение — или до того, как я это сделаю. Но теперь я увязла, сидя в удушающе-жарком автомобиле, пока Бэбсон, шофёр, маневрировал в поисках места перед особняком Монморанси. Уставившись на гранитный фасад, я чувствовала себя немного, как должно быть чувствовала себя Мария-Антуанетта, приближаясь к Бастилии. Я могла видеть всех своих одноклассниц, выходящими из своих экипажей и автомобилей в пенистом взрыве кружева и оборок. Там была Уоллис Резерфорд в персиково-кремовой юбке-пуф, которая выглядела как бланманже. Её волосы были уложены высоко на её макушке и припудрены белым. За ней следовала Альфреда Дрисколл в зеленовато-жёлтом наряде, который колыхался как лаймовый аспик7 в бликах магниевых ламп-вспышек фотографов.
Но ужасными мне эти платья не казались, теперь я понимала, чем они на самом деле были — защитной бронёй. Корсет, турнюр и проволочные кринолины, вшитые в слои кружев, и тафта с дамастом образовывали панцирь, который ограждал девушку под костюмом. Эти девушки — мои одноклассницы из Блитвуда — находясь под защитой их семейного богатства и положения, были одеты единообразно. Я же, с другой стороны, намеревалась встать чуть ли не обнажённой и изобличённой у подножия этого гранитного алтаря высшего общества.
— Пожалуй, если мы не можем попасть внутрь, мы просто должны развернуться и вернуться домой, мистер Бэбсон.
— Исключено, мисс, — ответил Бэбсон, медленно заводя "Роллс-Ройс" в узкий просвет между каменным дроздом Бенсона и гужевым фаэтоном. — Вы стоите десятерых этих безвкусно наряженных пуделей. Я наблюдал как вы пробираетесь по улицам Нижнего Ист-Сайда, что заставило бы трепетать стивидора, мисс Ава, и видел как вы осаждали банды штрейкбрехеров на их встречах, что вы посещаете в Куппер-Юнион8. Вы держите голову высоко поднятой и заставляете нас гордиться.
Я встретилась взглядом с Бэбсоном в зеркале заднего вида и улыбнулась. Наличие личного шофёра, который отвозил меня к дому социального агентства и на встречи профсоюза, было одним из условий, которое поставила передо мной бабушка, чтобы позволить мне заниматься "социальной" работой. Было неловко ездить с шофёром по бедным окрестностям, и я представляла насколько смущало Томаса Бэбсона доставлять меня к таким местам. Я понятия не имела, что он хорошо отзывался о работе, которой я занималась. Это придало мне смелости.
— Спасибо, мистер Бэбсон, — сказала я. — Думаю, теперь я справлюсь.
— Тогда всё отлично, мисс, — он отрывисто кивнул. — Поскольку мы уже на месте. Сидите смирно, пока я не выйду и не открою вам дверь, а потом я подам вам руку, между тем как вы совершите своё грандиозное появление.
Я сделала глубокий вдох, чтобы придать себе уверенности, когда Бэбсон вышел из автомобиля. "Это глупо, — сказала я самой себе. — Ты встречалась лицом к лицу с гоблинами и ледяными великанами. Что такое горстка репортёров и любопытных зевак?"
Вспышка, подобно молнии, поприветствовала мой первый шаг на тротуар, вслед за которой последовал оглушающий рёв. За вспышками магниевых ламп и дыма, который они создавали, толпа зевак прижималась к полицейскому ограждению. В толпе в основном были девушки — молодые девушки, как и я, в блузках и юбках, продавщицы и фабричные девушки пришли посмотреть на светских дебютанток в их маскарадных костюмах. Я вспомнила, как Тилли всегда напрягалась, чтобы разглядеть шляпки, которые носили дочери владельца фабрики. Если бы Тилли была жива, она была бы в этой толпе.
— Разве она не божественно выглядит! — услышала я один из выкриков. — Как будто из волшебной сказки.
Если бы она только знала.
— Мисс Холл, — произнёс у меня за спиной голос, — у вас самый необычный наряд. Не могли бы вы рассказать читателям газеты "The World" почему вы одеты не как остальные юные леди сегодняшним вечером?
Я повернулась к репортеру, а в голове у меня звучал голос моей бабушки — имя женщины должно появляться в газете лишь три раза: когда она родилась, когда она вышла замуж и когда она умерла. Я могла пробормотать что-то бессодержательное о любви к перьям или путаницы портнихи, но когда я посмотрела на толпу молодых девушек за линией полицейского ограждения, я вспомнила о женщинах, которые весь прошлый год боролись за улучшение условий труда, и о девушках, которые погибли на фабрике "Трайангл". Благодаря своей работе в социальном агентстве и встречам профсоюза, которые я посещала, я знала, что многие пытались улучшить условия труда, но я также понимала, что было много девушек, которые трудились на переполненных фабриках или были принудительно втянуты в работу в борделях. Или которые пропали на многолюдных городских улицах, подобно Рут Блюм, и их никогда больше не увидят снова, потому что никого не заботило, что с ними стало.