Расторжение - Страница 4
Изменить размер шрифта:
Фрагменты Орфея
1
на стогнах угольных впотьмах
петитом стакнутых палаццо
весь САНКТ – как бы ладони взмах
чьим пальцам ямбом каменеть
и лимбом снисходить и грезить
с подругой мнимой Мнемозиной
царапаться влюбленно в смерть
2
как челобитчик перед ней Невой – как подданный он падал
на пепелище кек-уок
(растрачен в свитке рукопашном
наскальный петербург теней)
теперь пляши
огнеупорных башен
элегик, мать твою, и трагик
в падучей бьющийся Орфей!
3
аттическую соль лакал
се – остров Патмос не Пальмира
наволгший беломорканал коньячный пира пунш и пыл
в метро конечном скрежет пыли
и закадычный тот глоток…
…на сонмы струнных раскроили
4
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
5
и цепенеет идол бург
держава сывороткой хлещет
сам скипетр-Петр – как кровосток
на капище помпейских литер
ладонью
ущемляет плац
подруга очи разверзает:
Чьим пальцам ямбом каменеть
и в нимбе зыбком ужаснувшись грезить
«куда еще всего себя ты вложишь…»
куда еще всего себя ты вложишь
всё в щелк да в щелк
машинописных альвеол и клавиш
смесительный снует уток
в тираж выходит сукровица
и вывихнутая стопа
как машенька к подножью жмется
александрийского столпа
ужель шелковицы ей поминальной мало
печатных плит воздушных сот
не сеют и не жнут ямбический обмылок
но извергаются с высот
в сетях и нетях психотропных
задушенные имена психей
и чем стропила выше – струпья
столбов содома солоней
се, плотник мой, слюды и дыма
вальс с поджелудочной слезой
…что рушишься бесплотной тенью
предстательною железой
«Голый завтрак». Премьера
се – завтрак на траве он голый
он в складчину раздет
за обе щеки ветреную голень
уписывает менуэт
в воображении и только
как посох тросточка цветет
лицо присыпанное тальком
вакханки бородатый рот
и в хороводе мусикийском
приняв на посошок
так и стираешься с возлюбленной
актриской
в астральный порошок
и – кончено погасшим стэком
в партере уголь ворошить
а мондриану двух веков на стыке
парадный саван шить
здесь ноготок его прошелся в лайке
а все же есть
раз выстроилась по линейке
свалявшаяся мира шерсть
так в оркестровом свальном мраке
теперь станцуемся мил-друг
прилаживая мертвой Эвридике
надраенный мундштук
«Обмелело все, что мелеть могло…»
Обмелело все, что мелеть могло,
обмолот при Милетах, при нас – огло-
бля, скажу и в жмурки пойду играть,
собирая подать с петровых Кать.
Отыкалось им и вошло впритык —
Екатеринбург, и мин херц, и дык
ёлы-палы; все, что могло линять,
истекало околоплодным ять.
А на ижицу как насадить язя
да с фитой по Яузе, кабы льзя…
по усам в Париже текло бы так,
как из сказки помнит Иван-дурак.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Обмелело все, что могло мелеть.
Остается во мгле, хоть ни зги, неметь.
По-немецки Бог-Нахтигаль, соври,
отпуская Гретхен грехи с иври-
тат-а-тет мне пела про тот исход,
обломился которым кронштадтский лед…
Кенотаф
I
Свободен путь под Фермопилами…
Дыша как дышится – толковым словарем
на толковище безударном,
где ять и ижица, униженно виясь…
Как им на горло песней наступили
(О, если б Песнью Песней)
санитары-краснодеревщики, Аз, денщики,
воспрянувшие радостно у входа в разогнанную
Учредилку, те,
что учредили для бытописанья
подобие диеты пуританской —
по-руссоистски приспустив портки
как западникам, так и русофилам
(Кириллу и Мефодию).
Кириллиц
дружины добровольческие шли под трибунал,
под гарнитуру таймс в створоженной
фасетке. Но дышали:
как дальнобойным эхом из Парижу контуженные
мальчики – картечь, ком.патриоты, юнкера,
с начинкой разнокалиберного разночинства, —
заколотые опосля в райке,
в том, достоевском, в доску поминай
как звали, не увидевшие «Федры»
в дистиллированные Цельсием бинокли
армейские, с обратной перспективой,
всклянь налитые дисциплиной смерти,
обороной
консервов твердой крови,
плазмы вшей окопных, взматеревших
на поминках по стратегически-соборному
сырью, клиническому донорскому долгу
словесности отечественной. Амен.
Иль в самом деле оказался прав
от православной церкви отлученный
боярин, призывавший: мiру – мир,
земля – крестьянам, хижины – дворцам,
а небо Аустерлица – Андрею
Болконскому; и что в Эгейском море
нам нечего топить, кроме цепей и эпоса
Гомера?
…Когда бы я не видел эти игры
коллежских регистраторов, с повинной
являющихся к смердяковым власти…
Одна отрада: хмурый Ходасевич
повелевает умереть отсюда
ночными и безумными словами, разящими —
как бы мираж
в пустыне сей. И я это
увидел.
Прощай, прощай. Не помни обо мне.
Но, ижицу с фитой храня в обойме,
склоняй тех, в пыльных шлемах, комиссаров
к классическому правонаписанью,
классическому.