Растерзанное сердце - Страница 95

Первым подтверждением этой идеи Бэнкса стал лежащий в канаве велосипед, покрытый куском синего полиэтилена, прижатого двумя камнями и с шумом трепетавшего на ветру. Очевидно, Гривз не сумел переправить через стену еще и велосипед.

Перемахнув через ограду, Бэнкс оказался в саду поместья, за бассейном, там, где гигантский запущенный газон устремлялся под уклон в своем долгом пути к реке. Он подошел к краю бассейна, покрытому мхом и лишайником; сам бассейн душила трава, и его дно было усеяно осколками стекла и пустыми банками из-под пива «Карлсберг».

Он позвал Вика Гривза, но ветер принес имя обратно. Бэнкс вдруг осознал, что при виде любой тени всякий раз вздрагивает; страх сгустился в груди тяжелым комом. Он находился на открытом месте, и ему очень захотелось, чтобы Вик действительно оказался безобидным малым.

Пустая банка из-под кока-колы выкатилась с газона на твердую поверхность патио, и Бэнкс резко обернулся, готовый обороняться.

Когда он достиг ближайшей к дому стороны бассейна, ему показалось, будто что-то высовывается из-за одной из колонн, подпирающих верхнюю террасу. Там все тонуло в тени, но он был почти уверен, что различает чью-то ногу и штанину, заправленную в сапог. Подойдя поближе, он увидел на штанине велосипедный зажим.

— Привет, Вик, — негромко произнес Бэнкс. — Ты не собираешься выходить?

После томительной паузы нога зашевелилась, поблескивающая лысая голова Вика Гривза появилась из-за колонны.

— Ты ведь меня помнишь, Вик? — продолжал Бэнкс. — Незачем бояться. Я приходил тебя навестить, в твой коттедж.

Вик не отвечал и не двигался. Он лишь не отрываясь глядел на Бэнкса.

— Давай вылезай, Вик, — попросил Бэнкс. — Я хочу задать тебе несколько вопросов, только и всего.

— Вика тут нет, — наконец ответил тот тоненьким голоском.

— Нет, он тут, — возразил Бэнкс.

Вик удерживал свои позиции. Бэнкс немного покружил вокруг него, чтобы найти точку, с которой Гривза лучше видно.

— Ну ладно, — сказал он. — Хочешь там оставаться — пожалуйста. Я с тобой отсюда поговорю, ничего?

Ветер завыл в нише под нависающей террасой, но Бэнкс успел разобрать что-то вроде тихого «да». Гривз сидел, привалившись спиной к стене, сгорбившись, обняв руками колени, прижатые к груди.

— Я буду рассказывать, — предложил Бэнкс, — а ты только говори, прав я или нет, идет?

Гривз изучающе посмотрел на него серьезными прищуренными глазами и ничего не ответил.

— Было это давно, — начал Бэнкс. — Аж в шестьдесят девятом, когда «Мэд Хэттерс» играли на фестивале в Бримли. Там за сценой была одна девушка, ее звали Линда Лофтхаус. Твоя кузина. Ты для нее достал пропуск за сцену. Она была со своей лучшей подругой Таней Хатчисон, которая примерно через год стала участницей группы. Но это я забегаю вперед. Ты следишь?

Гривз опять промолчал, но Бэнкс мог поклясться, что заметил проблеск интереса в его глазах.

— Перемотаем пленку вперед, к последней ночи фестиваля. Играли «Лед Зеппелин», и Линде захотелось прогуляться, чтобы проветрить мозги, вот она и пошла в лес. За ней кто-то последовал. Это был ты, Вик?

Гривз помотал головой.

— Ты уверен? — настаивал Бэнкс. — Может быть, у тебя был трип, может быть, ты не понимал, что делаешь? Что-то ведь произошло, правда? Что-то изменилось в ту ночь, у тебя внутри словно что-то щелкнуло, и ты ее убил. Вероятно, ты не понимал, что натворил, или как будто смотрел откуда-то сверху на то, как это делает кто-то другой, но ведь это был ты, верно, Вик?

Наконец у Гривза прорезался голос.

— Нет, — произнес он. — Нет, он ошибается. Вик — хороший мальчик.

Ветер почти совсем заглушал его слова.

— Скажи мне, в чем я ошибаюсь, — попросил Бэнкс. — Скажи, я хочу знать.

— Не могу, — ответил Гривз. — Не могу сказать.

— Нет, можешь. А в Кардиффе, в Брайтоне, Плимуте? Там были другие девушки?

Гривз лишь мотал головой из стороны в сторону, бормоча что-то, чего Бэнкс не мог разобрать за порывами ветра.

— Я стараюсь тебе помочь, — объяснил Бэнкс. — Но не смогу, если ты не расскажешь мне правду.

— Правды нет, — изрек Гривз.

— Есть. Кто убил этих девушек? Кто убил Ника Барбера? Ник узнал? Он предъявил тебе улики? За это его и убили?

— Почему вы не оставите его в покое? — раздался низкий голос за спиной Бэнкса. — Вы же видите, он не понимает, что происходит.

Бэнкс обернулся и увидел, что у бассейна стоит Крис Адамс; собранные в хвост волосы развевались на ветру, лицо рдело багрянцем, большой живот нависал над джинсами. Бэнкс подошел к нему.

— Думаю, он понимает, — ответил Бэнкс. — Но раз уж вы здесь, почему бы вам не рассказать мне, что произошло тогда, много лет назад? Думаю, вы знаете столько же, сколько он.

— Со всем этим давно покончено, — заявил Адамс.

— Может, вам бы и хотелось так думать, но прошлое не исчезает бесследно. Ник Барбер ведь раскопал всю эту историю, верно? И Вик его убил.

— Нет, все было не так.

— И убитых девушек не было в Кардиффе и Плимуте?

Адамс побледнел:

— Вы и о них знаете?

— Нам не так трудно было это выяснить, когда мы пошли по следам Ника. Он был методичен, и даже его убийце не удалось полностью уничтожить все, что он раскопал. Почему вы все эти годы защищаете Вика Гривза?

— Посмотрите на него, мистер Бэнкс, — сказал Адамс. — Как бы вы поступили на моем месте? Он мой самый давний друг. Господи, да мы с ним вместе росли. Он же как ребенок.

— Он убийца. А значит, он может убить снова. Вы не в состоянии надзирать за ним круглые сутки. Как я понимаю, вы приехали сюда только потому, что я вам позвонил и сказал, что дело близится к концу и я вот-вот выясню, кто убил Ника Барбера. Вы догадались, где Вик. Он ведь бывал здесь и раньше, верно? И наверняка говорил вам об этом.

— Да, мне кажется, это место его привлекает, — спокойно ответил Адамс. — Но по поводу всего остального вы заблуждаетесь. Вик — не убийца.

Сначала Бэнкс решил, что Адамс просто хитрит, но тут у него в мозгу словно возник кончик ниточки, за который он потянул и вдруг обнаружил, что меняет местами кусочки мозаики, составляя из них другой узор; его поразило, как он не сумел увидеть этого раньше. Он пока не во всем был уверен, но картина постепенно прояснялась. Гривз — левша? Какой рукой Гривз помешивал похлебку, когда они встречались в прошлый раз? Бэнкс, хоть убей, не помнил.

Однако он был уверен в одном. Просматривая накануне вечером подаренный Брайаном диск, посвященный «Мэд Хэттерс», Бэнкс обратил внимание, что Робин Мёрчент играет на басу левой рукой — точно так же, как играет на своей гитаре Пол Маккартни. Тогда это просто отложилось у него в подсознании, и он не сделал никаких выводов и не попытался увязать этот факт с расследованием. Но теперь Бэнкс вдруг сообразил, что последнее убийство, о котором им известно, приходилось на девятнадцатое мая — примерно за месяц до того, как Робин Мёрчент утонул. Расклад по времени сходился, если только позже не было других подобных случаев, до которых Барбер не докопался. Бэнкс взглянул на часы. Он пробыл в Свейнсвью-лодж всего десять минут.

— Робин Мёрчент, — произнес он.

— Браво, — отозвался Адамс. — Робин Мёрчент был, так сказать, паршивой овцой. О да, с виду он был вполне дружелюбный и милый, но под этой маской таились настоящие Джекил и Хайд. Его сознание было заражено кошмарным бредом Алистера Кроули. Вы слышали о Кроули?

— Только имя, — ответил Бэнкс.

— Наркоман и распутник, он называл себя «самым порочным человеком на свете». Великое Чудовище. Его девизом было: «Твори что желаешь, ты сам себе закон». И Робин Мёрчент понял Кроули, можно сказать, буквально. Робин, представьте себе, даже пытался оправдать свои «человеческие жертвоприношения», как он их называл, когда со мной об этом говорил. Совести у него не было никогда, даже до того как он увлекся наркотиками, черной магией и прочей пакостью, которые превратили его в окончательного мерзавца и заставили думать, что он подобен Богу или, скорее, дьяволу. Но Робин это умело скрывал. А тут еще эти убийства в Лос-Анджелесе! Их ритуальный подтекст его будто околдовал, он увидел в них важный оккультный смысл. Не знаю, помните ли вы, но Мэнсона в октябре того же года удалось поймать, и Робин стал ассоциировать себя с ним и прикидывать на себя его «героический» путь. Он ощущал себя посланцем тьмы. Но он не убивал богатых свиней, он убивал красоту и чистоту. Его подписью был цветок.